«ПРИМА» БЕЗ ФИЛЬТРА
Минуту назад, когда я зашёл в магазин ответить на звонок, клянусь, был один. Но выйдя и усевшись на ящик из-под вина, почувствовал в воздухе жаркого полдня необычную свежесть, которая бывает после дождя, и услышал тихое покашливание за углом. Как пишут в низкопробных романах, я с трудом оторвал задницу от ящика и двинулся навстречу звукам. Из разросшегося куста бузины меня встретил вопрос, не найдётся ли у меня закурить.
Немного поразмыслив, раздвинул густую зелень. Прислонившись спиной к побеленной мелом стене, сидел, закрыв глаза и вытянув ноги, мужчина лет приблизительно за сорок. Наголо обритая голова повязана светло-серым платком, изрисованным белыми черепами, на слегка удлинённом, с крупным подбородком лице недельная щетина. Не размыкая губ, повторил:
- Закурить найдётся? – так и не раскрыл глаз, обращаясь вслепую.
- Угу, - отвечаю и, не знаю, какой чёрт дёрнул спросить: - Какого сорта сигареты предпочитаете в это время суток?
Мужчина открыл глаза. Хитрый взгляд, лукавая усмешка.
- «Приму» без фильтра, пожалуйста! – произносит он.
Захожу в прохладную тень куста, присаживаюсь на корточки напротив мужчины, отгоняю рукой надоевшую муху и интересуюсь:
- Без фильтра? – изображаю удивление на лице. – Очень хорошо. Скажите, в природе существует и с фильтром?
- Угу, - говорит он в свою очередь. – Там, где я живу, много чего существует с фильтром. – Наклонив голову вперёд, говорит, выдыхая воздух: - И?
- Что – и? – переспрашиваю его.
- Сигареты, - напоминает он.
Развожу руками, говорю, ишь, разъикался, встал, поправил брюки и пошёл снова в магазин. Не ношу с собой «Приму», что поделаешь!
Только переступаю порог, снова звонок. Снимаю трубку – да! Почему не «алло», это Элла Арнольдовна, старший товаровед Старосельского райпо. Наводящий вопрос и удар по печени, то есть, по совести – как обстоят дела с выполнением плана. Отвечаю, выполню с трудом, по причине недопоставок некоторых групп товаров. Непробиваемая Элла Арнольдовна стоит на своём, тебе, что, Клавдий, - это я, - много нужно, что ли. Много, не много, парирую резкий выпад, но нужно: соль, сахар, спички – три главных слова на «с». Не помешают свечки. Вот, наносит Элла Арнольдовна скрытый удар, этого добра у тебя в избытке, судя по итогам ревизии. Да, уныло отвечаю, пропускаю намеренно скользящий удар и чувствую, как совесть моего сердца истекает кровавыми слезами раскаяния. А остальное – чеканит Элла Арнольдовна – хуторяне имеют и так. Живут натуральным хозяйством – раз! – острый гвоздь пронзает ладонь; горожане в этом отношении в проигрыше – два! – второй гвоздь пронзает, проникая сквозь кожу, хрустя косточками-хрящиками, другую ладонь. Вы согласны? Куда денешься, отвечаю, согласен, а сам мысленно внелитературным лексиконом крою её родных и близких, нежными и трогательными словами. Так, на чём мы остановились, взяла она тайм-аут, ах, да! Куры – яйца, коровы – молоко, сметана и творог, свиньи – сало и мясо – три! – вгоняет Элла Арнольдовна последний гнутый гвоздь в ноги. Достаточно? Горделиво спрашивает она в трубку. И тут меня осеняет. Но мясо мясом, аргументирую, однако же, колхозники просят привезти колбасы, это же элементарно! Вам план, мне – продукты и, Элла Арнольдовна, я не требую, бог с вами, балыки, сырокопчёные колбасы и прочие деликатесы. Хотя бы раз в неделю, перед выходными пуд «Молочной» или «Докторской». Замечательно, восклицает Элла Арнольдовна, в нагрузку отгрузим бочку, на минуту она замолкает, нет, две – сельди. Как, не сдерживаюсь, ещё с прошлого раза, это почти полгода назад, тоже в нагрузку к мандаринам навязали, до сих пор не распродал. Стоит, ржавеет. Многозначительная тишина в трубке говорит о глубоко-умственном и тяжёлом мыслительном процессе. Сквозь скрежет её, обильно смазанных «Букетом Молдавии» извилин до меня доносится, эх, Клавдий, вы не имеете морального права произносить таких слов вслух и даже думать! «С чего бы?» - думаю, но молчу. А она продолжает, успех советской торговли основан не в перенасыщенности товарами повышенного спроса полок предприятия и не в пустых разглагольствованиях ответственных лиц, а в успешном продвижении имеющегося в наличии товара и безупречном, самоотверженном труде. Согласны, спрашивает, Клавдий? Ага, кидаю в трубку скупое слово и думаю, хорошо, что она не видит, как стою перед зеркалом и корчу рожицы, представляя её. И добавляю, безусловно. Ещё… Что на этот раз, улучает она возможность перебить меня. Не плохо бы было для улучшения торгового процесса на селе подкинуть свежей рыбки. Остановился, тишина, продолжаю, или замороженной. Например, хек, минтай, ставрида, скумбрия. Представляете, что ответила Элла Арнольдовна? Как вам не совестно, восклицает она дрожащим голосом, так и вижу, как брызжут слёзы справедливости из ангельских карих глаз, а она на волне ажитации продолжает, хорошо, что не попросили нототению, морской язык и рыбу-меч. И без перерыва, к вашему сведению в соседнем рыбколхозе давно и успешно, под присмотром научных сотрудников применяется сверхсовременный метод экспериментального, - понимаете, экспериментального! – разведения и выращивания не какого-то там свежемороженого минтая, а зеркального карпа, сазана, леща, карася в промышленных масштабах. Что, скажите чистосердечно, Клавдий, мешает вашим колхозникам съездить после трудного трудового дня к родственникам, а они наверняка есть, по вечерней прохладе, пообщаться с ними, заодно и порыбачить, выловить действительно свежей рыбки на ужин для ушицы и жаренья. Как ни крути, говорит она, для тружеников это прямая экономия денег. Услышав это, я чуть не ох…, да, волосы вздыбились. Жена районного начальника ОБХСС говорит по телефону такие слова прямым текстом! Поборов волнение, отвечаю, понял. Пожелал всего хорошего и положил трубку.
Потрясённый направился к выходу. На полпути вернулся, вспомнив, зачем заходил. Взял с полки пачку «Примы». Красная пачка со смелым росчерком названия белого цвета.
К этому моменту гость перебрался из зелени кустов на солнцепёк к центральному входу и расположился на моём ящике.
Протягиваю сигареты:
- «Прима». Без фильтра.
Он взял пачку, не раскрывая, с наслаждением, закрыв глаза, втянул носом аромат табака, раскрыв ноздри. Затем произнёс «ах!».
- Ленинградские. Фабрика Клары Цеткин, - констатировал он.
Удивлённо спрашиваю, по запаху определил, что ли. А гость вскрывает пачку, указательным пальцем щёлкает по дну, выбивает сигарету, берёт губами, произносит, не разжимая губ, интуиция. Из зажигалки, в форме гильзы вырвалось невысокое пламя с громким шипением.
- Начальство? – спрашивает он, сделав пару затяжек.
- Так, - махнул рукой.
- Понимаю, - сочувственно произносит он. – Сильно пропесочили?
Я расслабляюсь.
- Не сильно, - отвечаю. – Для профилактики. Всё план, понимаешь, требуют перевыполнения. А чем его перевыполнять, если и выполнить-то с трудом удаётся!
Мужчина жадно, в несколько затяжек добил сигарету до малюсенького окурка, зажал его между двух спичек и прикурил от теплящегося огонька новую сигарету.
- Знакомо, - тепло говорит он, пускает струю сизого дыма вверх. – У самого, - хлопает по пятой точке, - горит в конце месяца огнём. - Протягивает руку: - Забыл представиться, Антон.
- Клавдий, - жму его руку.
- Еврей, что ли? – интересуется Антон, следя за огоньком сигареты.
- Почему сразу еврей? – возмущаюсь я.
- Потомок древних римлян? – Антон выпустил три кольца дыма и через них – тонкую струю.
- Нет, - отвечаю я.
- Тогда в чём прикол? – недоумевает Антон. – Почему Клавдий?
- В честь дедушки назвали, - объясняю терпеливо.
- Тоже Клавдий?
- Юлий, - ставлю точку, торжествуя.
- Юлий?! Ха! – восклицает гость и щелчком отправляет окурок по касательной в дорожную серую пыль. – Объясни, будь добр!
Объясняю, что поделать, такова моя участь. Перед хуторянами выкручиваться, придумывая на ходу байки, почему водку не завезли перед посевной или всего три ящика «Жигулёвского» на весь мужской контингент трудящихся. Плести сложные кружева словес перед Антоном, почему-то, не хотелось, и сказал на прямоту, мол, так и так, дорогой, неизвестный гость, с некоторых пор, а для кого-то и давних, в нашем семействе увлеклись историей древнего мира. Рим, Греция. Следуя каким-то своим внутренним установкам в семье, родившимся мальчикам дают имена консулов и императоров. Ух, ты! чуть не упал с ящика Антон, девочкам – Друзила, любимым коням – Инцитатос?! Стараясь противостоять насмешливости Антона, прошу его не ёрничать, руководствоваться собственным благоразумием.
Ответом Антон удовлетворён. Молоток, кричит он. Держи пять! – протягивает снова руку. Жму, но думаю, какой же я «молоток»? Скорее, наковальня.
Антон, не останавливаясь, спрашивает, курю ли я. Хэ, усмехаюсь, табак хороший курят и святоши! Молоток, снова повторяет он, и добавляет уважительно, да ты, брат, поэт. Писать стихи не пробовал, спрашивает и одновременно добродушно смеётся.
Вынимает из кармана пачку сигарет в твёрдой упаковке. Протягивает. Читаю – «Marlboro» - и спрашиваю, «Camel» есть. Антон с интересом всматривается в меня:
- Харчами перебираешь? – спрашивает он.
Без фантазий, отвечаю просто:
- Ну! На безрыбье, сам понимаешь, и рак рыба.
Антон заканчивает, и ворона соловей и без промедления говорит, а скажи-ка мне, Клавдий, какой нынче год на дворе. Вопрос выводит спутник мыслей моих совершенно на другую орбиту размышлений. «Во дела, - рассуждаю. – Это ж надо так от простой «Примы» развести!», а сам спрашиваю:
- Какой год? Шутишь, да?
Услышав в моём вопросе непонятные взволнованные интонации, он объясняет:
- Шутка, друг Клавдий, - снова закуривает он и, выпуская дым через ноздри двумя тонкими струйками, спрашивает: - А если на полном серьёзе, какой?
«Не похож на контуженного, - мыслю про себя. – А как там на самом деле?» Чтобы не вносить излишнего недоразумения, решаю ответить:
- Семьдесят пятый, - а сам думаю, мощные игры ведёт память с мужиком. И вспоминаю сестру, работающую в Юзовском психдиспансере. Так она утверждает, нормальных людей от рождения, а priori нет. Все без исключения с каким-нибудь сдвигом. У одних эти скрытые резервы просыпаются в раннем возрасте, другие несут в себе эту не разгаданную загадку до дней последних, а мир и не подозревает… Посему, осторожно, стараясь не разбудить в Антоне агрессии, спрашиваю, с нотками участия в голосе, что, дружок, провалы в памяти. А он отвечает, сняв с головы платок с черепами и вытерев набежавший обильно на лицо пот, нет, во времени. Во времени?! Чувствую, где-то в районе копчика просыпается змея неопределённости. И, как впоследствии будет выражаться сын, будто серпом по … я замечаю, одет Антон как-то не по-нашему. Качественная – клянусь зарплатой и премиальными за год, за два, нет, десять лет! – тонкая фланелевая клетчатая рубашка синего цвета с коротким рукавом, с надписью «Sergio Tacchini» на клапане левого кармана, светло-кремовые льняные брюки по колено. На ногах, слава богу, обыкновенные резиновые вьетнамки. Антон перехватил мой взгляд. Усмехнулся, показав ряд оскорбительно белых и ровных верхних зубов.
Я
