Ну и конечно же, после сломавшего всё на своём пути, всеобщего падения того, что было на чердаке и в Цехе на втором этаже, а так же красочного взрыва вертолётного бензобака/обязательно/, на экране, секунд на тридцать, стало абсолютно темно.
В том смысле, что на экране сейчас видна только беспросветная мгла из чёрного дыма, пыли, грязи и контуров, летающих по воздуху разных обломков, тоже, естественно, чёрных. /зрителям придётся немного потерпеть./
Но со временем/ещё полминуты терпения/, это всё, то есть дым, гарь, грязь, пыль и небольшие кусочки всяких там разных штук постепенно рассеиваются и приземляются, создавая на месте двухэтажного здания Цеха картину реальной техногенной катастрофы и разрухи, напоминающую кратер дымящегося сразу же после извержения, небольшого вулкана.
И зритель на экране сейчас реально видет разорванную, и переломанную в клочья крышу, поведённые, перекособоченные, и подразрушенные стены, и всё это он видет вместе с перемолотой мебелью, и другим имуществом, разбросанном в страшном беспорядке внутри остатков здания.
Но кроме этого, зритель ещё видет, что между и промежь всего этого бардака разбросаны человеческие тела, как целые, так и по частям, а кое-где начинаются локальные возгорания, не особо мощные, но всё же они есть/видимо в вертолётном бензобаке было не так уж и много керосина/.
Кстати, в этом эпизоде, режиссёр с оператором могут и сами ещё пофантазировать что к чему, а для полной достоверности восприятия, посмотреть ещё и документальный фильм о боях в городе Сталинграде во время ВОВ, тогда, в 1943 году, там тоже было всё не просто, но мы тем не менее выстояли.
И вот это всё, то есть всё, что придумал я, и что ещё во время съёмок, потом придумают режиссёр с оператором, медленно показывается чуть сверху, и по всему наружному периметру, вначале, с расстояния метров, наверное, с десяти, но с каждым кругом заметно приближаясь.
И за пятнадцать-двадцать секунд приблизившись к Цеху по воображаемой спирале, камера оператора, крадучись, переходит вовнутрь, получившегося в результате взрыва, крайне безобразного сооружения.
Но, оказавшись внутри и как бы оглянувшись, с полминутки вначале смотрит вверх.
А там, сквозь и промежь обломков крыши, стен и перекрытий, видно ясное и абсолютно безоблачное, летнее небо, неприятно заполненное огромным количеством вражеских военных вертолётов, невысоко кружащих вокруг остатков разрушенного дома Цеха.
И на каждом из них, по сорок вражеских десантников по-прежнему истерически орут, и злорадствуют на своём оскорбительном языке, и машут во все стороны своими большущими саблями.
А свистящий и гудящий шум вражеских вертолётных пропеллеров дополняет и наполняет этот эпизод национальной трагедией.
Но, потихоньку и кое-где задерживаясь на одну-две-три секунды, камера оператора, как бы, начинает осматривать и внутреннюю обстановку, продолжая при этом, планомерно и медленно опускаться всё ниже и ниже, до самого, так сказать, пола.
И вот, находясь уже на самом низу, она/камера/, шаг за шагом, начинает передвигаться от одного переломанного, и разбитого в дребезги предмета к другому, показывая подетальный масштаб разрушения Цеха.
Но, потом и опять очень медленно, камера оператора, метров на пять, снова уходит вверх и перед зрителем, помоментно, вырисовывается общий вид, получившейся обстановки изнутри.
Однако, совершая эту манипуляцию, кадровая развёртка начинает постепенно фокусироваться и уже показывает то, что является сейчас первостепенным и основным.
То есть Игоря, который лежит/противоестественно валяется/ на переломанно-изломанном полу возле предельно исковерканного, вертолётного колеса.
Он почти полностью присыпан стелянными пулемётными гильзами, мелким мусором, и фрагментами деревянных конструкций, но его лицо видать отчётливо и контур его тела тоже понятен.
Игорь очень хрипло дышит широко раскрытым ртом.
Взрывом или падением с чердака, у него по самое плечо оторвало левую руку, вырвало немного вовнутрь уши/оба/ и правого глаза у него тоже нет.
Вместо глаза, у него есть кровоточащая глазница, из которой по краям вытекают две узкие струйки крови, которые, смешиваясь с чёрно-серой грязью, растворяются на его правой щеке в сплошном пятне другой крови.
Потому что это кровавое пятно, сейчас, как бы заменяет Игорю правую часть его "чёрнопроволочной" бороды, которую, в свою очередь, чем-то напрочь стёрло с его лица вместе с полумиллиметровым слоем, почерневшей в бою, кожи.
И вся эта кровь, сукровица, и грязь, липкой субстанцией, медленно стекает по его щеке, потом по шее, и правому уху, и капает на пол, образуя небольшую, но заметную лужицу.
А его левая нога, лежащая поверх фрагмента, то ли комода, то ли стола, в области колена тоже была вся в крови.
Но, самая страшная рана у него, тем не менее, находится на левом плече.
Руки нет, а вместо неё там виднеются разорванные жилы и мышцы, и видно как текёт кровь.
Но кровь льётся из Игоря не очень сильно, а фрагментальными струйками, видимо в такт ударов его сердца.
И скорее всего это потому, что прямо к его ране случайно прикипели несколько самых горячих, пулемётных гильз, которые прямо в кадре продолжают шипеть и дизенфицировать его рану.
Однако, не взирая и не смотря на все свои раны, Игорь настойчиво пытается шевелиться.
И здесь, на этом очень знаковом моменте, и по-прежнему продолжая внимательно следит за Игорем, камера оператора всё же начинает от него немного отъезжать, и создавая тем самым перспективу, расширяется в нужной проекции, увеличивая углы, и ракурс обзора.
И за счёт этого манёвра, зритель сразу видет, что в метрах шести-семи-восьми от Игоря/сложно точнее опрелить/, на искорёженном и перескрюченном вертолётном пропеллере, так же неестественно лежит израненная Галина.
И в глаза зрителю сразу же бросается то, что у неё, и видимо лопастью этого же пропеллера, вместе с левой нижней частью её домашнего халата, под самое завершение бедра, реально отрублена левая нога.
А из получившейся раны белеет берцовая кость и достаточно обильно течёт кровь, так же повторяя удары её сердца.
А ещё - у Гали с головы куда-то делась её стильная, немецкая каска.
И её голова сейчас, с экрана смотрится сильно разбитой, потому что, вместо волосянного покрова, у неё на голове образовалось сплошное кровавое месиво, но её лицо, и очки, с виду, практически целые.
В итоге, глядя на каждую в отдельности часть их израненных тел, которые в эти моменты и с больным экшеновским пристрастием очень медленно показываются крупным планом, делая каждый раз как бы акценты на особо серьёзных повреждениях, зритель постепенно понимает, что оба наших героя оказывается остались живы.
А значит - фильм продолжается.
Потому что Галина тоже шевелется и дышет.
Она хрипло/только по-женски/ хватает ртом воздух, так же хрипло его выдыхает и держа левой рукой тлеющую головёшку, прижигает остаток своего бедра, пытаясь тем самым, приостановить текущую из раны кровь.
Короче говоря, внешний вид у обоих наших героев сейчас должен напрягать своим жутким откровением.
Ведь кроме ран, их неестественно валяющиеся и изуродованные тела всплошную покрыты дикой смесью кровавой грязи, всевозможных опилок, ошмёток, окрошек, железок и деревяшек.
На них неприятно смотреть.
К тому же, вокруг Гали и Игоря, да и вообще везде, почти всплошную валяются ещё и изрешечённые разрывными пулями и разными осколками/деревянными и металлическими/, сорок с лишним, мёртвых вражеских военнослужащих.
И они - абсолютно все без голов.
Этот момент можно как-то связать с их саблями, разрывными пулями, взрывом, или лопастями пропеллера, но ихнии головы валяются сами по себе, небольшими кучками, по несколько штук в каждом месте, потому что так, я думаю, будет поэффектнее выглядеть.
Здесь опять нужны продолжительно-параноидальные кровавые панарамки для создания общего плана из всех получившихся картинок.
Надо, чтобы камера на несколько секунд зависала на каждом интересном месте.
Так как это, мне кажется, будет необходимо для пущего ощущения реальности и получения зрителями полноценного рвотного эффекта от увиденного.
Кстати, именно для этого же эффекта, сейчас на экране, из вражеских шей и тел, мощными красно-бурыми брандспойтами, в разные стороны должна хлестать их вражеская кровь.
И даже не кровь, а кровища - с отвратительными сгустками, и пеной, можно даже с внутренностями, и грязью, а из голов ещё и с их мозгами.
А где-то возле бывшей входной двери в Цех, изнутри кучи хлама, по-прежнему громко, только несколько приглушённо, звучит "Мишка".
Он ускоряет кассету и от этого, "Сектор Газа" звучит ещё веселее, чем он есть сам по себе.
продолжение следует...
