Через несколько секунд магний раскалился докрасна, а потом вдруг вспыхнул белым с отливом в фиолетовый яростным светом. Над ослепительным шариком пламени курился белый дым, едва слышное шипение, казалось, насыщало воздух электричеством, а промежутки между ударами сердца растянулся до невозможности. Генка вдруг протянул свободную руку к огню и щелчком ударил по нему. Раздался громкий треск, брызнули маленькие молнии – и все кончилось.
«Видал? Здорово?» - спросил Генка, и в голосе его было такое превосходство, как будто это он сам только что сгорал и взрывался. Сашка перевел дух: оказывается, все это время он не дышал. «Ни хрена себе!» - ответил он.
С того времени Сашка только и грезил: раздобыть магния. Ему, пацану из крохотного городка, где время застыло на пыльных улицах, где каждый следующий день был слепком с предыдущего, а поход раз в полгода в пропахший табаком кинотеатр был важнейшим из событий, электрически белое, оставлявшее на дне глаза долго не исчезавшие разноцветные пятна пламя казалось чем-то почти волшебным, намекающим на неодолимую мощь. Когда ему сказали, что в пункте приема металлолома Генка нашел колесо от самолета, сделанное из магния, Сашка понял: пришел его час.
Во дворе Генкиного дома они долго пытались расколоть колесо кувалдой, потом пилили его, собирая драгоценные опилки в подстеленный брезент, старой ножовкой, и лишь к вечеру сумели отделить здоровенный – килограмма на два – кусок. За него Сашка отдал хорошую лупу и объектив от микроскопа.
Весь конец лета Сашка втихаря от родителей возился с магнием. Он понял, что большие куски его почти невозможно поджечь; в лучшем случае, они плавятся и тлеют под растущей коркой, превращаясь в серую массу. Эта масса, если ее облить водой, шипела и остро воняла аммиаком. Опилки тоже горели неохотно, их нужно было вдувать в открытое пламя – и тогда голубые искры с шипением разлетались и умирали, падая белыми трупиками пепла. Но кто-то сказал Сашке, что опилки надо смешать с марганцовкой, и тогда смесь взрывается.
Смесь действительно вспыхивала фантастическим бело-фиолетовым цветком, но дырки, оставленные на скатерти, и пурпурные потеки, возникавшие, когда мать мыла пол, привели родителей в негодование. Пришлось уйти в глубокое подполье.
В тот год Сашка начал изучать химию. В сентябре он уже вызубрил учебник от корки до корки, еще через месяц одолел программу следующих двух классов и стал добывать серьезные учебники в городской библиотеке. Его приводил в ярость тот материал, что был не по зубам из-за нехватки знаний по физике и математике, но он продирался сквозь незнание и читал, читал… Память была, казалось, бездонной.
Вскоре Сашка понял, что на марганцовке свет клином не сошелся и кое-что можно купить почти в любом магазине. Натриевую селитру, высыпавшуюся из рваного мешка, он просто выпросил у продавца в магазине, где продавали удобрения.
***
Сашка шел по улице. У палисадника в двух десятках шагов впереди стояли трое: одного он не знал, двое других были братьями Идрисовыми. Это были тощие небрежно одетые пацаны, жилистые и с тухлыми взглядами, постоянно искавшие, к кому бы прицепиться. Тот, что пониже ростом, был на три года младше Сашки. Он вразвалочку, со скучающим лицом, направился к Сашке и загородил ему дорогу. Сашка попытался обойти его, наблюдая краем глаза за двумя другими. Маневр не удался. Младший Идрисов коротко замахнулся и попытался ударить Сашку по лицу. Это было до невозможности унизительно: его явно провоцировали на драку, и при любом раскладе дело было не в его пользу. Сашка толкнул пацана и бросился бежать, но тот успел подставить ему ногу. Секундной заминки хватило, чтобы двое старших оказались рядом.
Его били руками и ногами, пыль и трава набивались в рот когда он лежал на животе, пытаясь закрыть руками затылок, а его, ухватив за волосы, раз за разом тыкали лицом в горячую землю. Как все кончилось – он не помнил. Болезненно саднило разбитые скулы и губы, была порвана и выпачкана кровью рубашка.
Дома отец допытывался, кто и за что так его отделал, мать плакала и кричала, что он связался с бандитами. Сашка молчал. Когда отец сказал ему, что найдет и изувечит обидчиков, нужно лишь назвать их, Сашка ответил: «Я сам».
Сашка знал за собой слабину: ударить кого-то по лицу было для него невозможно. Из-за этого, а вовсе не по причине трусости, он никогда не был участником обычных школьных потасовок «до первой крови». Но сейчас нужно было не просто драться: нужно было побить троих, двое из которых – умелые безжалостные бойцы, и побить так, чтобы навсегда закрепить за собой превосходство и насытиться местью. Нужно было оружие. Нож и кастет не годились, они не гарантировали победы и могли обернуться против Сашки и сейчас, и в будущем, доведя до тюрьмы. Требовалось что-то совершенно необычное.
Идея появилась несколькими днями позже, когда Колян Королев принес в школу пистолет-авторучку, которую он будто бы нашел. Это была короткая трубка, свинчивающаяся из двух частей. В верхней крепился патрон от малокалиберной винтовки, а в нижней была пружина и боек. Пружину можно было взвести, оттянув проходящий через сквозной паз выступ на бойке. Вся конструкция была похожа на оконный шпингалет. Сашка подумал: самодельный пистолет – вещь ненадежная и опасная, выстрелить в человека он не сумеет, да и выстрел в запасе только один. Но если сделать пугач? Не такой, какие были у многих пацанов, заряжаемый обмазкой спичечных головок, а мощный, снаряженный магниевой смесью? Сашка помнил, что после магниевой вспышки он на некоторое время почти слеп; такая вспышка в темноте, пожалуй, могла бы сделать противников беспомощными.
Когда отец и мать были на работе, Сашка конструировал и делал свой «гиперболоид» - так он про себя называл оружие. Основой стал десятисантиметровый обрезок алюминиевой трубки от велосипедного насоса. От конструкции с пружиной пришлось отказаться, потому что тогда потребовались бы патроны – а где их взять? Запаливание заряда спичкой, как в пугаче, казалось слишком долгим делом, а манипуляции с коробком могли насторожить врагов. К тому же такое примитивное оружие роняло Сашку в собственных глазах. Сашка решил делать электрический запал.
Электрическая спираль была сделана из тонкой проволоки от сопротивления, найденного в отцовской коробке с радиодеталями. Спираль охотно раскалялась докрасна от батарейки, но смесь магния с селитрой никак не хотела от нее загораться. Промучавшись с запалом с неделю, Сашка нашел-таки решение: обмазал спираль кашицей из пороха и клейстера и просушил. Теперь смесь вспыхивала мгновенно. Правда, для каждого нового испытания нужна была другая спираль. Сашка наделал их впрок, десятка три.
Сашка не стал делать пистолетную рукоятку, рассудив, что и так конструкция получается слишком громоздкой. Он просто примотал квадратную батарейку к трубке изолентой. Пришлось помудрить с введением спирали в трубу, с заделкой слишком большого отверстия для запала, с предохранителем – вещью абсолютно необходимой, потому что срабатывание «гиперболоида» в кармане было бы страшным.
В августе Сашка приступил к полигонным испытаниям. В трубку входило почти треть стакана смеси – огромное количество! Гиперболоид был привязан к стволу старой вишни на огороде и направлен в стену сарая. На стену Сашка кнопками прикрепил газетный лист. Сняв предохранитель, он размотал веревку, привязанную к выключателю, оглянулся, не идет ли кто за штакетником, и потянул. Глухо ахнуло, из «гиперболоида», шипя, вылетел трехметровый факел. Перед глазами потемнело, а потом выплыло желтое с синей каймой пятно, повторяющее форму огненной метлы. Ослепленный, Сашка не сразу заметил, что газета на сарае горит и уже занялся свисающий с крыши рубероид. Бочка с водой для полива была рядом…
***
С сентября Сашка бродил вечерами по улицам. «Гиперболоид» оттягивал карман. Он кругами ходил вокруг квартала, где жили Идрисовы, и мимо их дома. Сашка искал и боялся встречи, и не только потому, что оружие могло не сработать: еще страшнее было направить ослепительное белое пламя в лицо человека. Иногда Сашка почти видел, как в жутком шипящем факеле мгновенно обугливается и, растрескавшись, как пересохшая глина, слезает кожа, а глаза с побелевшей радужкой вспухают и лопаются, выплескивая содержимое на покрытые спекшейся кровью скулы.
Тускло светили редкие фонари на деревянных столбах вдоль палисадников с облетающими кустами. Моросил дождь, пропитывая куцее пальтецо, из которого Сашка давно вырос. Промокали ноги. Сашку трясло от холода и волнения, а он бродил и бродил – пока, к полуночи, не гасли уличные фонари.
Возвращаясь домой, он первым делом доставал из кармана оружие, заворачивал его в холстину и прятал под крыльцо. Потом Сашка тихо раздевался в прихожей и крался в свою комнату, стараясь не разбудить родителей. Это удавалось редко: выходила хмурая мать и долго пилила его, повторяя одно и то же: что он шляется неведомо где, что помощи по дому ни какой, что учеба в школе запущена, и вообще он плохо кончит. Сашка отмалчивался.
Так продолжалось до начала зимы, но постепенно Сашку отпустило: казалось, он насытил желание мести изготовлением и испытаниями оружия, воображаемыми встречами и расправами с обидчиками. А тут появилась и новая забота: для старшеклассников в школьном спортзале стали проводить вечера, и Сашку неудержимо влекло туда. Из динамика огромного проигрывателя томно и тоскующее пел Ободзинский, потом Битлы наполняли полутемное помещение пульсирующим ритмом и странными гармониями, гибко и чувственно обещал что-то Демис Русос и жутковато напитывалось радостной энергией тело. Касания пальцами, взгляды, полные нового смысла, спины девчонок под тонкими платьями – гибкие и упругие, неуклюжее топтание, многозначность и многозначительность происходящего… Когда полная пожилая физичка тяжело поднималась и возвещала: «Все, последний танец!», - ее сначала уговаривали, а потом начиналась едва заметная суета, в которой выяснялось, кто кого будет провожать и кто с кем станет драться за школой.
В тот вечер он впервые пошел провожать домой Валентину. Сашка давно уже хотел сделать это, но всякий раз робость мешала подойти к ней и предложить себя в провожатые. Теперь же, пока он стоял с жалким лицом и раздумывал, что и как сказать, Валентина сама подошла к нему и просто сказала: «Саш, нам вроде бы в одну сторону? Пойдем, да?»
Они шли по заснеженному городу и говорили о всяких пустяках. Мела поземка, в ботинки попадал снег и таял. Карман, как и прежде, оттягивал «гиперболоид». Сашка думал о том, что сегодня никак не может случиться ничего плохого. Его больше занимало другое: достаточно ли будет, прощаясь у дома Валентины, просто сказать: «Пока!», или же нужно придумать что-то, отвечающее значимости вечера.
Их снова было трое, только вместо малолетки
Очень-очень! 