Она любила бывать в этом доме, хотя не часто позволяла себе такую роскошь в последние годы. Дом ее учительницы всегда был полон людей: ее друзей, бывших и настоящих учеников и их приятелей и подружек. Каждый, кто бывал у нее и дружил с ней, считал своим долгом познакомить ее со своей пассией или избранником, причем выбранные люди, как правило, не догадывались, что им устраиваются смотрины.
Антонина Петровна была бесценным другом и прекрасной советчицей в делах, касающихся оценки уровня развития человека и его внутреннего мира. К ее словам прислушивались, в ее советах нуждались, ей верили и ее уважали. Не многие могли похвастаться тем, что причислены к ее друзьям, но если про кого-то она говорила “это человек моего круга”, его принимали и уважали, так как это было высшей похвалой и честью. Света такой чести удостоилась еще несколько лет назад, и очень этим гордилась. Она любила Антонину Петровну, ни разу не забыла поздравить любимую учительницу с днем рождения или началом учебного года, и когда не имела возможности присутствовать лично, делала это по телефону.
Женщина-литератор - это увлекательное времяпрепровождение в компании с необыкновенным человеком, особенно для такой романтично настроенной натуры, какой была Света, ее любимая ученица того выпуска. Антонина Петровна ее обожала, поверяла свои женские секреты, (она уже много лет была вдовой, но не чуралась романов), даже доверяла чужие тайны, беря с нее милые клятвы, и разговаривала на любые темы, о литературе, выставках, концертах, которые они иногда, по крайней мере, раньше, частенько вместе посещали.
Еще в школе, в Светину бытность ученицей, они устраивали споры на уроках литературы, причем Света неизменно оспаривала авторитет и персонажей, и их авторов на протяжении всех лет учебы. Часто были слезы, в силу ее эмоциональности, так что все заканчивалось тем, что ей разрешалось писать сочинение на свободную тему, и Света писала о себе, о своих мечтах и взглядах на жизнь, которые менялись из года в год, из класса в класс, по мере ее взросления. Антонина Петровна с интересом наблюдала за ее становлением и преобразованиями в ее немного ветреной голове. Тогда Света не была еще такой замкнутой и склонной к созерцанию. Она увлекалась новыми идеями, искренне отрекаясь от прежних, бросаясь из одной крайности в другую, посещая различные тусовки, идейные клубы и отдельные группы, не зная, к какой же партии молодых прагматиков или романтиков ей примкнуть. Антонина Петровна часто вызывала ее после уроков в свой кабинет, они много говорили, спорили, причем Света считала, что ей необходимо защищаться, пока не поняла, что ее учительница попросту ей завидует, она даже однажды призналась ей, что мечтает напроситься со своей любимой ученицей как-нибудь куда-нибудь. С тех пор они подружились. Ветреные увлечения прошли, Света повзрослела и замкнулась, вдруг в одночасье почувствовав себя одинокой и потерянной из-за того, что так и не примкнула ни к какой группе, так ни во что и не поверила по-настоящему, и так и не встретила свою любовь.
У Антонины Петровны был ровный тихий голос, очень красивая мимика. Когда она говорила, ее губы принимали изящную форму, подчеркивая и выделяя каждый звук, изображая его форму. Свете нравилась такая ее манера говорить, красиво, тихо, спокойно. Каждый раз, посещая свою подругу, Света пыталась подстроиться под нее, замедляла темп собственной речи, сбавляла тон и пыталась следить за своей артикуляцией, но ее хватало ненадолго. Стоило Антонине Петровне спросить ее, например, что она думает о последнем спектакле или о том или ином произведении, недавно прочитанном обеими, и Света бросала свой напускной тон, который ей не шел и только вызывал у учительницы легкую едва заметную улыбку, и начинала взахлеб делиться своими впечатлениями, не замечая, что кричит и жестикулирует, мотает головой и не следит за мимикой. Или ее звали дочери Антонины Петровны поиграть в “Плейстейшн”, и тогда комната и вся квартира наполнялась ее визгом, писком и хрюканьем, что бывало высшим проявлением восторга. Антонина Петровна с улыбкой наблюдала за своей любимицей, любуясь ее непосредственностью и способностью так сильно увлекаться игрой, спором, любым разговором, который был ей небезразличен.
Метелица, так называл эту стройную девочку сосед Антонины Петровны, как и многие другие мужчины, окружающие эту женщину, влюбленный в нее. “А, это Метелица к нам пришла!” - выходил он, бывало, из комнаты, где пил чай с остальными гостями. Да, она могла становиться метелицей, могла забыть о своей сдержанности в обществе людей, ценящих и понимающих ее, интересующихся ее душевным состоянием, ее мнением, ее чувствами. В этом доме она могла быть сама собой.
В этот раз Светлана прибежала расстроенная. Она больше не могла молчать, ей необходимо с кем-нибудь поговорить, иначе она точно сойдет с ума, с ней такое уже было.
- Но если Вам некогда, Антониночка Петровна, я зайду в другой раз. Честно, я не обижусь, - Света в нерешительности застыла на пороге квартиры.
- Не выдумывай, для тебя я всегда свободна, - женщина втянула ее в коридор и принялась помогать снимать плащ. - Ты так давно не заходила ко мне, я уж было подумала, что ты на что-то обиделась.
- Нет, ну что Вы, как Вы могли такое подумать.
- Я и не знала, что мне думать. Это такой сюрприз, так приятно видеть тебя, моя девочка, - и она, взяв ее за руку, повела за собой мимо гостиной в свою спальню. - Надеюсь, нас простят. Мои девочки позаботятся о гостях, пока мы здесь поговорим. Нам никто не помешает, так что давай, начинай. - Она усадила девушку прямо на кровать и присела рядом. - Чувствуй себя, как всегда, - предложила она, и Света сразу же уселась по-турецки, оперевшись локтями о колени.
- Я не знаю с чего начать, - проговорила она. - Так много случилось всего, а с чего начать - не знаю.
- Начать надо с чая. Сейчас схожу, принесу тебя чашечку, заодно извинюсь перед гостями, - она встала, похлопав Свету по руке жестом, показывающим на ее языке расположение и являющимся нежной лаской.
Света все ей рассказала, сбиваясь, раздражаясь, нервничая и со слезами на глазах. Она показала учительнице свои шрамы, она ничего не утаила, даже о своих последних ощущениях в присутствии Арсения, и теперь она ждала ответа. Она хочет услышать хоть что-нибудь.
Антонина Петровна долго смотрела на девушку, наклонив голову, не сводя с нее глаз, и задумчиво улыбалась. Вот в этом она вся.
- Светка, Светка, как я тебя люблю, дорогой мой человечек, - наконец сказала она, и у Светы опять защипало глаза, уже в который раз за этот вечер.
Она подумала, что подсознательно всегда видела в этой женщине мать, заботливую, внимательную, ласковую, всегда способную сказать о своей любви и сделать это так просто и трогательно, например, просто назвать своим человечком.
- Ну, что Вы скажете? Я очень несчастна, да?
- Нет, - женщина, улыбаясь, покачала головой. - Нет, Света, ты очень счастливый человек.
- Вот это да! Я целый час рассказывала Вам о своих несчастьях, а Вы говорите, что я счастливая.
- Это правда, я действительно так считаю, но это лично мои соображения. Знаешь, очень много людей сегодня не знают ничего об истинных человеческих чувствах. Так много в мире есть людей, кто прожил жизнь, но так и не узнал, что такое настоящая любовь. Она просто прошла мимо них, они так и не научились любить. Они просто прожили жизнь, вот и все. Тебе же выпало счастье испытать это чувство, как в твоей истории с Кьенгом, и вызвать его в другом человеке, я говорю об Арсении. Я по-настоящему завидую этому человеку, способному на безрассудства во имя любви. Ты познала боль, горечь и разочарование, ты что-то приобрела и многое потеряла, но это только обогатило тебя, хотя ты пока и сама не знаешь, как пользоваться этой мудростью. Кьенг - это только первая ступень в твоей жизни. И я очень рада, что ты пережила это и, не смотря ни на что, здорова и продолжаешь жить. Это мудрость - отпускать то, что надо отпустить, без укоров и сожалений, перевернуть страницу и начать новую жизнь. Ты это сделала.
- Но что мне сделать, чтобы, просыпаясь каждое утро, я не плакала от того, что мне предстоит прожить еще один день?
Учительница задумчиво посмотрела на Свету.
- Знаешь, лучше моих слов тебе скажет поэт. Классика вечна, в ней ответы на многие жизненные ситуации. Сколько я тебя не учила, ты меня не слушала, но вот Блок давно решил твою проблему и мне думается, что ты что-то поймешь, прочитав одну его небольшую поэму.
Антонина Петровна поднялась с кровати и подошла к книжному шкафу, сразу, не ища, достала небольшой томик и протянула Свете.
- Найди поэму «Соловьиный сад» и прочти ее, она коротенькая, но в ней ответ для тебя. А я ненадолго оставлю тебя, если не возражаешь, - и она тихонько вышла, в то время, когда Света копалась в оглавлении.
В поэме шла речь о человеке, уставшем от изнурительной работы, от тревог и каждодневных рутинных трудностей, эта жизнь мучила его, но как только однажды он заметил дивный сад и нежный силуэт, манящий и зовущий его, он принял решение. Двери были открыты для него, за оградой его ждал покой и любовь прекрасной женщины, он без сожаления оставил унылый пейзаж и жизнь, полную забот, но недолго предавался отдыху и любви. Пресыщение и скука овладели им очень скоро, мир и покой соловьиного сада стали невыносимы ему. Он уже тяготился этой однообразной идиллией, где никогда ничего не происходило, ни потрясений, ни волнений. И, наконец, он принял решение - уйти, вернуться к себе, туда, где труд и заботы терзают, но это и есть его жизнь, борьба за существование, где каждый день он завоевывал свой кусок хлеба и сон, от чего они становились для него значимыми и весомыми.
Отложив книгу, Света задумалась. Что имела в виду Антонина Петровна? Неужели Света настолько сумасшедшая, что не может жить в покое и тишине? Неужели подсознательно она сама ищет скандалов и жизненных потрясений, сама очень часто их и провоцируя? Неужели все так на самом деле? Тогда винить ей некого, но это не ответ на ее вопрос: как ей стать счастливой, забыв про душевную боль.
- Ты тоже не можешь жить в покое, - говорила учительница, проводив гостей и вернувшись к девушке. - Твои чувства нуждаются в мощной подпитке, для этого им необходимы сильные переживания. Только то, что потрясает тебя, впечатляет и переворачивает, только это ты считаешь важным и значительным. Остальное остается для тебя незамеченным. Не многие из твоего окружения могут предоставить тебе такие острые ощущения, поэтому ты считаешь себя одинокой, тебе надо жить, чувствовать, волноваться и нервничать. Тебе этого никто в полной мере не обеспечивает за исключением двух - трех человек. Под толщей льда, покрывающего твою душу и накладывающего отпечаток холода на твое лицо, горит огонь и плещется раскаленная лава, и ей необходимо горючее. Немногие на самом деле знают тебя. И далеко не каждый способен разжечь в тебе огонь. И именно Арсений - тот самый человек, без которого твоя жизнь полностью угаснет. Не Кьенг что-то очень важное в твоей жизни, он так и не оценил тебя до конца, но Арсений, который на его фоне раскрыл себя достаточно, чтобы ты смогла во всем разобраться и оценить его по достоинству.
- Но он
