Sweat lullaby...

...Теперь можно послушать ее, тихонько глядя на луну, что напевает сказки...
Они стали странными, застывшими в какой-то пластиковой конструкции, там где-то были мои товарищи и недруги...
Конечно, просто так их не обрекли на существование в пластике, за стеклом; когда-то было раздолье...
На этом раздолье можно было гулять, и охотиться, сколько угодно; подбадриваясь перед агонией паники и истерики жертвы пением птиц, упиваясь солнцем, были они сильные и ничего не боялись...
Так же и я: вставал на птичьи лапки, непропорционально изогнутые и длинные лодыжки, ощущал на вспушенной шее, на которой росла не то чешуя, не то шерсть, лучи солнца и расправлял уши - большие, приятные для ветерка, ловлю шорох...
С негой сливаюсь с листвой благодаря темно-зеленым пятнам на лице; как меня зовут, откуда они у меня - не знаю...
Неподалеку от леса находилась деревня, там пасли огромных и сочных быков, носорогов, оленей... Там меня зовут "Галагало" ("леший") и отчаянно бояться, ждут встретить во мне когда-нибудь милого и крохотного зверька, с огромными глазками и большими ушками; это их талисман...
Его и зовут похоже, только он куда поменьше меня, скромно кушает фрукты в синеве сумеречной листвы; он мягонький и ласковый, его с охотой берут на ручки и угощают свежими финиками, гладят по мягкой головке и треплют ушки...
Я тоже хотел так, мне казалось, что стоит доказать свою силу и власть, как и меня начнут чествовать, принимать (ведь так похож на него и на них, беспрестанно куда-то ходящих, что-то говорящих, делающих, тоже спавших, кушавших, походивших на меня руками, торсом и лицом)...
Пошел пасовать перед своими врагами, способных переступить меня одним ударом мощных лап - жаждал союзников, соратников, напасть, покичиться, разрушить их и показать, что ничего-то их кроха и не сделает перед моей силой, не зачем ее чествовать.
Я помню ощущение этого экстаза нападения, безнаказанности, когда испуганно мечутся носороги, а последние лучи ночи укрывают им глаза, кровь хлынула и лишила рассудка - захотелось еще их страданий, чтобы еще они почувствовали мое право не быть обделенным их вниманием.
Хотелось, чтобы они позабыли кроху, стали не только бояться, но и подчиняться мне, принесли дары моему храброму войску, посылавшего кровожадных москитов и хищных крокодилов к ним в дома; сильнейшие звери были за меня - они - против...
Это взбесило меня: я перестал отгонять духов из леса, что мешали им спать и навевали кошмаров, ломал с наслаждением ветки и цветы, чтобы умолкли птицы, до песен которых они были жадны; крушил и метал черные огоньки, насылающие болезни и горести, я мстил и чем больше это делал, тем больше хотел, жаждал мстить еще; чтобы они познали силу моей зависти к ним (я не такой как они и кроха, но своих прав не оставлю)...
После ряда нападений распускаю свое войско (пока не попал и сам им на зубы), мне надоело сердиться, стало скучно и одиноко; все те же темные чащобы леса, высокое дерево с неприятно-красными жилками ("в его дупле охраняет свои сокровища леший" - они не врали, действительно, самые нежные звездочки для ночи и жемчужинки для озера хранились у меня; но не хочу глядеть на них - я один)...
Прислушиваюсь - доносится песенка, убаюкивающая, мягкая, с переливами мелодии, выглядываю - хор незримый, на траву спускаются приятные искорки; белоснежными бабочками рассыпается лунный свет (чудеса!); песенка все играет волшебством как струн тоненького тумана, в нем - контуры...
Присматриваюсь - это бродило маленькое существо, с чистым лобиком, внимательными глазами, фигурой необычной и такой, что невозможно оторвать глаз от нее...
Мне стало стыдно - с собственных губ капала кровь, какие-то противные останки лежали вокруг, я опустился, "Галагало - злой, темный дух леса", она не должна меня видеть, неуклюже прячусь в листве.
Она подходит к умершим, касается - и тоненькими птичками взлетают в радугу души тех (хотя занималась ночь); в ручеек падают ее слезы по ним - распускается искристый цветок на воде; она танцует в ветре - всем навевается тихие, светлые сны...
"Возьми мою корону! - шептал я ей взглядом, наблюдая ее игру на словно арфе из тонких ниточек облаков, - Но лишь пошли мне хоть чуть-чуть сна, я тоже боюсь (я, "повелитель страхов", тоже боюсь!)... И нет мне сна теперь... Скажи, отчего?"...
Незаметно, тихонько подзываю из дупла своего убежища звездочки, жемчужинки и отправляю ей, рисующей по пушинкам лепестков солнечные лучики, затаив дыхание, смотрю за ними: они приземляются у нее в центре лобика, мягко-мягко, заключаясь в одно, тонкое светило; лучи от него распустились по всему лесу - отродились сломанные мною ветки, вернулись птицы, что тотчас принялись щебетать; наступала музыка, она погружала меня во что-то...
Я не знаю, было ли это сном: сквозь него чувствую, как ее рука касается моих ран на лодыжках, руках, порванных немного ушей (все то сделал вид добычи, за которую боролся не только я, но и соратники) - все зажило... Мне стало мягко, тепло, точно я нашел покой, которого так долго искал, и не мог найти...
В то же время - его уж не стало - кто эта девушка, как можно мне снова ее встретить, смогу ли я выразить безмерную благодарность за ее поступок? - сотни вопросов мучили меня, пока воображение рисовало манящие картины того, как я снова встречу ее глазами, услышу, точно покорный раб, не смея подойти к ней, буду лишь глазами и мечтами касаться ее лба новыми звездочками, чтобы сделать ее еще прекраснее (мне когда-то было скучно собирать звезды, теперь я соберу их все, не жалея слабых рук и лодыжек, не страшась высоты и падения)...
Просыпаюсь - ее нет, все казалось точно сном, с которым нет сил расстаться, куда хочется вернуться всем существом, без которого нет смысла жить... Но как-то надо придумать развлечение, пробую: иду к бывшим товарищам по разбою и хаотичным убийствам - рычат, чуть сами не убили; не страшно, мне и без них хорошо - я "всегда один, и нет мне господина, и не желаю я слуги" (отчего-то мне кажется уж ложью это пророчество о себе)...
Маюсь и брожу сам, нападаю на очередную дрожащую мелкую душонку, пробую впиться острыми зубами в нее... - не могу! Все что-то отталкивает, не дает, отвращает; с трепетом пробую вспомнить и... безмолвно отступаю от жертвы - она касалась меня рукой, залечивая раны, как же могу я после этого жадно-животно, как прежде, пожирать ее друзей, ту будущую, неповторимую души восхитительную светлую птичку?..
Я монстр после этого, а не просто "леший"! Бегу прочь, стесняясь своих кривых лодыжек и крючковатых зубов, скрывавшихся за миловидной мягкостью больших ушей, которые были и у нее тоже (все, как наяву, вижу и не желаю отпускать от мысленного взора ее глаза, синие и окунающие в сказку ночи, ушки, которые, точно пух будто, от одного касания к ним, щеки, бледные и вырезанные из лунной дымки, шею, блаженством которую будет обнять и забыть от этого, кто и где ты... Да, "низкий, мерзкий", несчастный демон, я потерял рассудок и мечтал о ней, жаждал сделать принцессой своего леса и был готов служить ей, унижаться перед своим законом быть беспощадным привычно и слепым безукоризненно, отворачиваясь от него, ради нее; все это обо мне, о странном, потерянном и запутавшемся в самом себе Галагало!..
И вновь вижу ее, надеваю себе лианы на лодыжки с шипами, чтобы не побежать к ней, не причинить ей своей силой очарованности вред: кругом мой мир уходит - последние гнилые марширующие по ночам пни и коряги-уродцы превращаются в эльфов-богомолов, приятно кремовых или розовых, колдовавших игрушки и сласти детям, деньгу скромную бедным и полезные лишения на время богатым; мое уходило и... в то же время оставалось ("в уголке лешего из скорлупки земли выступали грибочки с умилительными и питательными шляпками, ягоды россыпью живого дождика покрывали скучные листья, желуди и орешки радовали малюток-белочек и птичек с жучками, снег и дождь лились одновременно у него в покоях...".
Мне было не жаль, я готов и сам еще спросить, чем смогу загладить свои преступления перед ней; только... Кто она, моя греза и... погибель (нечто внутри, глубоко, сладко и отчаянно саднило при невольной мысли о ней и о том, как некая загадка ее коснется меня... скорей бы!.. На все пойду, лишь бы хоть на миг также коснуться ее украдкой, подарить весь мир свой, стать ее рабом, верить ей как себе и находить в ее взгляде защиту и покой своему смятенному сердцу!..).
Она спешит уйти, видно предчувствуя скорый рассвет (как мало она побыла со мною; И вот мне опять терпеть тоскливый день, быть в новой реальности, но без нее - быть в худшей, чем была у меня когда-то - "демоническая злость, скорость питает каждую чопорную корягу у него, черная луна не заходит уж давно, она смеется над его попыткой победить ее"...
Нет, побудь еще хоть миг со мною! (не обращаю внимание на шипы, рву лианы и выскакиваю к ней).
Она изумленно чуть смотрит на меня, не ожидая видно, что прелестные ушки могут находиться и на мутно-смуглой, рябой коже, покрытой некрасивыми темно-зелеными пятнами; а лодыжки опять точить кровью (но я не обращал на это внимание, я смотрел только на нее и что-то толкало меня подходить к ней ближе и ближе...).
Сожаление промелькнуло на ее красивых глазах, застенчиво опустившихся (рассвет занимался мягкой розовой дымкой, а ей уходить не хочется - она видит рану, рану надо излечить; и... делает мне шаг на встречу, готовясь привычно касанием руки остановить кровь и исчезнуть, как мне казалось, незримым пением до следующего, быть может, нескорого раза, когда точно также неслышно придет в мой мир...).
Нет, я не хочу ждать, не могу! Не осознавая, что творю, не помня себя, бросаюсь к ней в объятия, боясь поверить в радость того, что она не отталкивает меня (она тихонько еще больше наклонялась к моей ране, торопясь вылечить и уйти): "и леший пленен чем-нибудь, и он захочет разделить свою корону с той, что отвратит его от крови и напомнит, как этот ручей сердце волнует..." - я не отпущу ее, отдамся ей весь, предвкушая сотни невиданных для себя самого ощущений, трепетно касаясь щекой ее шеи...
Внезапно... Писк, робкий, маленький, самый обыкновенный, едва различаю сквозь биение сердца его, заставляю себя оглянуться.
Она... не исчезла, но... я неистово обнимал и млел от касания к... маленькой крохе, с большими глазками, ушками, мягонькой, робко-испуганно трепыхавшейся чуть в костлявых, холодных моих руках, и одновременно доверчиво и робко прижимавшейся ко мне!
Ее (которую ненавижу и которой ни за что столько почестей и ласки от людей)! Кровь бросилась мне в голову и я с яростью стал сжимать объятия, показывая, что никогда не снизойду до унижения касаться ее, сильнее ее, я отберу всю власть и обожание у нее от людей себе, навсегда покончу с ней, пушистой, гадко милой крохой с, как в насмешку, похожими на меня ушами и глазами!..
Прибегают люди, с ором и палками, смертельными моими врагами (соратников у меня уж нет, я один за себя, от убежища далеко, да и какое-то оно иное... плевать, я сильнее их всех, они меня боялись... и будут бояться, я покажу им свое истинное лицо и при вспоминании обо мне будут содрогаться: они поиздевались надо мной, в самый притягательный миг похитив ее и подсунув эту кроху; я отомщу, как никогда не мстил, я