без напарников, а то бы вообще… - Опять замолчал. – А потом он письма попросил меня отправить. С меня, значит, всё и началось! – он в сердцах ударил кулаком по столешнице. Водка плеснулась из стаканов. – Серёж, давай, выпьем, - Славка потерянно посмотрел на «кадета».
- Давай.
После долго и молча дымили.
За окном смеркалось.
- Дядь Слава, а про письма можешь сказать? Чьи они? – Сергей подвинул Святославу пепельницу, сам стряхнул с сигареты. – А то я чего-то не понимаю: письма, письма…
- Это Маша с Олечкой ему писали, когда он в командировках да плаваниях был. Скопились за восемь лет. Вот он и живёт ими. От отправки до прихода. Ждёт, ждёт… А теперь, когда Сашке дом отписал, всех старается к нему в отпуск спровадить. И письма отдаёт. Чтоб, будто б, и впрямь от девчонок получить…
Святослав вновь плеснул по стаканам.
- Свихнётся он, - сказал глухо и тоскливо. – Свихнется. – Вновь посмотрел на Сергея. – А сейчас, может, и нет… Дай бы Бог. – Он, не дожидаясь, чокнулся о Серёжкин стакан и выпил.
- Дядь Слав, а разве… вот так вот, сразу… Разве можно так сойтись? Я про Софью…
Сергей старался выглядеть тактичным и мудрым. Поэтому тоже поднял стакан и пригубил.
А Слава наконец-то улыбнулся.
- Серый, а ты думаешь, как он с Машей поженился? Приехал в отпуск в Анапу, познакомился с ней случайно вечером, а утром уже в ЗАГС повёл. Вот тебе, бабка…Утром! Эх, счастливый ты человечек, всё у тебя впереди! А Софья… Она очень хорошая! Ты, олух царя небесного, в глаза-то её глядел?
- Глядел! – с вызовом ответил Сергей, обидевшийся на «олуха». – Глядел! А с чего ты взял, что ей Петрович тоже понравился?!
- Точно, олух, - подвёл черту Святослав. – Женщина к детям едет. Посередь дороги, ночью! сходит с поезда и прётся с незнакомым амбалом в тайгу!.. Накой?! На хрена?! На …?!! Приключений в жизни не хватало? И письмо сыну отправила!
- Я же ей чуть-чуть только про Петровича рассказывал, - растерянно отозвался Сергей.
- Значит, хорошо рассказывал! Красиво! Я ж всегда говорил: ты – умнейший парень, Серёга! Любую уговоришь! За тобой девчонки табуном бегать будут!
- Что-то не видно этого «табуна».
- А рано ещё, Серый. Куда тебе торопиться?
Серёжка машинально взглянул на часы: ушел последний вечерний поезд.
- Пойду я, дядь Слав. А то сейчас тёть Таня придёт с работы, накатит нам.
- Может, у меня всё-таки заночуешь?
- Нет. Пойду. Петрович ключи дал, у него перекантуюсь. И ещё лекарство Дружку купить надо, тётя Соня мне здесь написала…
- О, уже тётя Соня! Ну-ну, не обижайся, это я так, под хмельком шучу… Ты завтра про хлебА не забудь. Тебе, кстати, «мерзавчик» с собой дать? Чтоб выпимши по магазином не шорохался за спиртным. Вечером примешь…
- Нет, я один не пью, - категорично заявил Сергей.
- Смотри, моё дело предложить. Ну, тогда «на посошок»…
- А потом «по обувной», «по коридорной»… - усмехнулся Сергей.
. . .
- Правильно?- Она обернулась к Петровичу.
Тот что-то записывал в блокнотик.
- Секундочку! – вновь взглянул на психометр, записал показания. Затем подошел к ней. Улыбнулся, увидев её работу. – Правильно всё, нормально. Почти… - он чуть-чуть передвинул колышек у солнечных часов. – Вот теперь с точностью до пяти минут будет… Идёмте, Софья. Я с работой до вечера закончил.
Он повёл её вверх по склону.
- А куда мы идём? Ой! – она оступилась и чуть не упала. Он успел обернуться, и больно схватил её за плечо.
- Ушиблись? – спросил участливо.
- Нет. Поскользнулась просто. – Она пошевелила лодыжкой. – Нет, нормально всё. А куда мы, всё-таки, идём? Кстати, Алексей, у меня синяк на плече будет.
Он мгновенно разжал ладонь.
- Софья, извините! Я случайно… Чтобы не упали… Испугался. – Он машинально погладил её плечо. – Сможете идти? Чуть-чуть осталось…
- Конечно, смогу.
- Тогда идём. Только т-с-с…
Они зашли в молодой густой ельник и метров пятьдесят двигались еле-еле, пригнувшись, замирая и прислушиваясь. А у последних кустов, близ опушки, даже легли.
- Видите? – прошептал Петрович Софье на ухо. Та обвела глазами поляну.
- Нет, не вижу.
- Да вон, левее! – Петрович возбуждённо заёрзал.
И тогда Софья увидела.
На краю поляны, почти у самого коренного леса блюдцем лежало озерцо в миниатюре, метров пяти в диаметре, не больше. И у этого «блюдца» стояла лань и пила из него бирюзовую от отраженного в нём неба воду. Поднимала периодически тонкую, удивленную из-за распахнутых глаз мордочку и испуганно озиралась. С губ слетали сверкающие капли. И вновь пила.
Софья, не отрываясь, смотрела на неё, чувствуя, как внутри начинает сжиматься сердце.
А Петрович смотрел на Софью. На её чуть приоткрытые губы. На раскрытые, как у лани, нараспашку глаза. На прядку сверкающих в лучике солнца волос.
Он кончиками пальцев прикоснулся к этой золотой прядке.
Софья вздрогнула и закрыла глаза. Затем медленно повернула к нему голову и вновь открыла.
Зудел в тишине комар. Переговаривались птицы в чащобе. Шумел порывами ветер в кронах сосен.
А два человека лежали и молча смотрели в глаза друг другу.
Лань, видимо, что-то почуяла. Нервно подняла мордочку. Дрожь прокатилась по всему телу.
Лань скакнула вбок и исчезла средь деревьев.
. . .
- Алёша, а ты откуда узнал, что в это время лань придёт? – спросила она ночью, обнял ладонями его лицо.
- Ниоткуда, - он погладил её по волосам. – Просто, там всегда кто-то пьёт. Птицы, ёжики, лисы. Один раз медвежонка встретил. А сейчас лань пришла. Сам не ожидал. – Усмехнулся в темноте.
- А Серёжа точно не приедет? – Она положила голову ему на грудь.
- Точно.
- Откуда ты опять знаешь?
- Он со Славкой ушел. Значит, не приедет. Я знаю Славку. Иногда кажется – лучше, чем он сам себя.
Они долго-долго молчали, слушая тишину.
- Тебе здесь трудно будет, - вдруг неожиданно сказал он. И замер, ожидая ответа. И, кажется, перестал дышать. И сердце будто биться перестало.
- Мне не будет трудно, - отозвалась она, наконец. – Мне будет хорошо. Я очень хочу быть счастливой. – Она приподняла голову. – Я люблю тебя, Алексей, - сказала еле слышно.
У него опять застучало сердце. И он задышал.
- Я тоже.
Он обнял её ладонью за шею и повернул на спину. По её телу, как у лани, пробежала волной дрожь - и она принялась пить любовь.
И он тоже стоял у этого озерца счастья – и тоже пил и пил. И не мог напиться.
Г Л А В А 9
- Это тебе тёть Таня с дядь Славой послали.
Сергей вытащил из рюкзака банку с солёными миниатюрными огурчиками.
- Говорят: самое то к твоей «казёнке»…
Он выкладывал на кухонный стол принесённые продукты и старался не встречаться глазами ни с напарником, ни с гостьей.
- Чернушка… Я думаю: пару булок оставим, остальное – на сухари, а то заплесневеет.
- Конечно, Серый, - Петрович сбоку наблюдал за ним. – Как всегда… Денег то на всё хватило?
- На всё. Ещё и остались. О, забыл! – Он полез в боковой карман, достал шампанское. – Это тоже от дяди Славы. Просил вам передать. – Сергей всё же посмотрел на Петровича.
- Спасибо. – Глаза Алексея улыбались. – Что он ещё просил передать?
- Что поздравляет вас! – с напором, краснея от собственной наглости, ответил напарник.
- Вот за это – особое спасибо. Ну, а ты как?..
- Чего «как»… - то снова уткнулся в рюкзак. – Тоже поздравляю!
- Алексей, Серёжа, - Софья стояла у книжных полок в углу комнаты и тоже смущалась, чувствуя неловкость. К мужикам не лезла. – Здесь у вас такая богатая и разнообразная библиотека. Даже Джойс есть. Вам нравится Джойс?
Серёжка хохотнул из рюкзака, зафыркал.
- Ты чего, Серёжа?
- А он… - Сергей поднял голову, улыбнулся во весь рот, пальцем затыкал в Петровича. – говорит: «лучше всего под него засыпается». Вот и поставил. – Снова фыркнул.
- Ну, вы даёте. А Гомер тоже для какого-то действа? К обеду или к бане?..
- Ой, Софья, я его ещё на «Келдыше» читать начал, - Петрович отвалился на спинку стула, расслабился. – Думал: прикоснусь к «высокому». Приобщусь, так сказать… А на меня сначала александринским стихом пахнуло. Потом валидолом. Потом горшковой геранью, что у любимой бабули Лены стояла в комнате. В общем, старостью, древностью и болезнью повеяло, - подытожил он. – Ну, в память о любимой бабуле и оставил…
- Дочитал? – с любопытством спросила Софья.
Петрович скривил лицо и поднял очи потолку, будто его смертельно обидели.
- Ясненько. – Софья, наконец, подошла к мужикам. - Ребята, а давайте я сегодня что-нибудь вкусненькое сварю? Супчик какой-нибудь, а? – И погладила по плечу Сергея. – Серёжа, это жизнь… Не обижайся.
- Да я понимаю! – Тот выпрямился. И, стараясь выглядеть взрослым и солидным, добавил: - Чего там… Всё понимаю… Жизнь есть жизнь…
Петрович отвернулся, стараясь скрыть улыбку. Софья же продолжала серьёзно смотреть на Сергея.
- Серёжа, ты всё поймёшь. Попозже. А сейчас воспринимай всё, как есть. Попробуй.
- Попробую, - буркнул тот в ответ.
Из-под стола вылез исхудавший Дружок, полакал воду из чашки, но назад, на лежанку не полез, а уселся здесь же, посреди людей. Впервые за время болезни! Все уставились на пса. Тот, с перебинтованной головой, с нелепо торчащим ухом, всех поочередно осматривал и мёл пол хвостом.
- Сонь, а сготовь, правда?! С наваристым-наваристым бульоном! Серый, у нас мясо есть?
- Есть! И даже с косточками! – тот бросился к холодильнику. – Дядь Слава в прошлый раз рёбрышки приносил!..
- Серёжа, да я сама, сама разберу, - подошла к нему Софья.
- Ладно, вы здесь готовьте, я пока делами займусь. - Петрович молчаливо уставился на Сергея и незаметно кивнул ему на соседнюю комнату. Вышел.
Через минуту к нему заглянул Серёжка, сунул пакет с письмами и вновь исчез. Петрович плотно закрыл за ним дверь, уселся за стол и нацепил очки. Долго поглаживал пакет. Затем не вытерпел, закурил. И опять: поглаживал, поглаживал…
За дверью послышался смех Софьи. Потом басистое «бу-бу-бу» Серёжки. И опять смех…
Петрович резко встал, подошел к сейфу и положил на верхнюю полку пакет с так и не прочитанными письмами. А после долго и внимательно смотрел на стенку, увешанную фотографиями.
- Простите, - шептали его губы.
Он встал коленом на кровать и потянулся к снимкам.
- Не надо, Алёша.
Он не слышал, как она вошла. Обернулся.
Софья стояла в дверном проёме, в его рубашке навыпуск, в его объёмных, подвёрнутых снизу джинсах, с полотенцем через плечо. Видимо, только что от плитки.
- Не надо, Алёша.
И глаза её, грустные и всё понимающие, смотрели ему в душу.
- Хорошо, Соня, - сказал он с облегчением, слез с кровати. – Ну, а ты что подсматриваешь, Штирлиц? – спросил появившегося за Софьей Дружка. Но тот ничего не ответил: как уставился на свою новую кормилицу, так и не отрывал преданных глаз. – Вот она, мужская солидарность, - попенял ему Петрович. – До первой женской ласки. – Подошел к Соне и крепко обнял ту, зарываясь в пахнущие летом волосы.
Дружок недовольно тявкнул.
. . .
- Алёша, далеко ещё?
- Пришли почти. Сонь, давай отдохнём, а? Время есть. Страсть как
