- Давай с тобой сегодня наклюкаемся по-человечески, Серёга, - позвонила мне вечером Галина, - настроение хуже не бывает, а у меня как раз вино неплохое есть, Наташка пару бутылок ещё на день рождения дарила. Я снова пособачилась со своей начальницей, наверное, увольняться придётся. Зависть кругом, сплетни, интриги какие-то. Даже у нас, в несчастном шубном отделе. Устала я от всего этого. Приходи вечером, Серёга, посидим, поговорим, хочешь, я тебе стихи свои новые почитаю. Прикупи только в магазине чего-нибудь к столу. Помидорчиков каких нибудь, сыра, а то лень мне сегодня выходить из дома и подниматься с дивана..., - голос у Галины приятный, грудной и тёплый. И даже не очень хорошие вести она преподносит без апокалиптических ноток. Приятно считаться таким необходимым другом, у которого есть жилетка для плача и который умеет слушать. Как тут не пойти...?
Ведь вправду, чего же мне сидеть дома, одному в четырёх кирпичных стенах? Темновато, сыровато и холодновато у меня. Дом совсем запущенный, во дворе старый грустный пёс изредка позванивает длинной цепью, в палисаднике густо крапива растёт, в саду давно из-за стеблей трёхметровой конопли сливовых деревьев не видно. Хозяйка дома приходит проконтролировать жильцов от силы раз в неделю. Ворчит, что-то бормочет, ругается. Я тут квартиру арендую, в частном секторе дешевле. Вечером тоска и пустота в доме. Единственное занятие, которое радует душу, это топка старенькой печки. Когда дрова потрескивают, пахнет дымком и огненные блики суетятся бестолково по стенам и потолку. Огромная куча берёзовых поленьев лежит беспорядочно прямо посреди двора. Собраться бы с духом, да сложить их в красивую поленницу как-нибудь тёмным вечером, да кому это надо? Всё равно, рано или поздно эти поленья закончат свой путь в жестяных вёдрах, в которых я выношу золу из поддувала к дальнему забору сада. Удобряю заброшенную землю....
А у Галки дома тепло и уютно. Тёплые солнечные обои, сверкающая золотом и малиновой расцветкой фарфоровая посуда, какие-то невероятные букеты икебаны по углам, странным образом прекрасно сочетающиеся со старинным реставрированным комодом и кованным сундуком времён заселения Сибири Ермаком. Вроде бы в дизайне её небольшой квартиры намешаны все эпохи и стили, но всё это в меру и гармонично. Я знаю, что в своей душе она похоронила прекрасную художницу-абстракционистку и навсегда упокоила японского декоратора. Иногда меня клонит в сон от этого уюта, но хозяйка дремать не даст. Она умеет начинать интересный разговор на пустом месте и продолжать прерванный диалог с любой буквы или запятой. И поэтому, сколько раз я не выслушивал от неё неожиданные выпады в свой адрес и не переносил проклятия на свою голову, я всё равно с ней упрямо дружу. Я думаю: стоит ли мне, взрослому разумному (таким я себя почему-то считаю) мужику, обижаться на перепады настроения взбалмошной бабы? Нет, не стоит! Тем более, она несомненно талантливый человек и в поэзии и в прозе и в жизни. Много ли у меня таких знакомых..., раз, два и обчёлся, зачем же разбрасываться...? Моё безграничное терпение в вопросах отношений с женщинами, может сравниться только с таким же безграничным нетерпением в вопросах ущемления личной свободы. Так что, одевай свежую рубашечку и вперёд! Сегодня одену синюю, потому что в прошлый раз был в коричневой, или пожалуй посмотрю, которая чище....
Можно, конечно ехать на автобусе, остановка в двух шагах, но там такой маршрут, что придётся целый час трястись на ухабах и томиться в пробках, а если выйти со двора, свернуть налево и пойти пешком мимо длинных рядов гаражей, а потом подняться по гравийной насыпи и миновать несколько рядов железнодорожных рельсов, то можно добраться до переулка, в котором стоят только ларьки и магазинчики. Это уже почти рядом с домом Галины. Здесь можно закупить овощей и зелени к салату и бутылочку недорогого вина. А там ещё немножко, ещё десять-пятнадцать минут минут неспешной ходьбы через парк, через подземный переход с брямцающими на гитарках и свистящими на флейтах музыкантами и вот он, знакомый подъезд. Я громко кричу, задрав голову, потом звоню по телефону и из форточки окна на втором этаже, на асфальт пропеллером вылетают ключи, потому что домофон хозяйка квартиры так и не поставила.
Эх, Галка! Столько времени было до моего прихода, а она ещё ничего не приготовила. Я привык. Она всегда такая. Только успела сходить в душ и надеть фиолетовый халат. Приходиться мне помогать ей резать закуску, выставлять тарелки и выкладывать фрукты в вазу. Когда я у неё в гостях, это моя обязанность. Кофейку для начала беседы выпить, что-ли...?
О чём я беседовал с Галиной? А кто его знает? О чём можно говорить с шумящим водопадом или бушующим ураганом? О чём можно спросить осенний ливень или нескончаемый декабрьский снегопад? Как можно до конца выслушать шумящую листву и океанский прибой? Сколько не спрашивай, ответа не дождёшься. Можно только смотреть и слушать. Как я не вспоминал на следующий день наши с ней беседы, никогда не мог точно вспомнить ни одного конкретного абзаца. Даже если весь вечер был абсолютно трезвым. Она умеет излагать свои мысли четко, аргументированно и фонетически акцентировано. Недаром она лет восемь заочно проучилась на филфаке педагогического института. Но темы так часто меняются и вектор мысли плавно дрейфует в неизвестном направлении, что разговор идёт обо всём понемногу и ни о чём конкретно.
Разговор обычно начинался с обсуждения, кто кого и когда последний раз видел. А так, как наш город хоть и миллионный, но народ у нас очень общительный, то её рассказов об общих знакомых хватало на два-три часа. Дальше простирались свободные темы. Я молчал, как залёгший на дно налим, всё что я мог бы сказать, она успевала выложить мне на полчаса раньше. За это время мы потихоньку выцеживали бутылочку красного вина и успевали основательно растребушить тарелочки с легким салатом. Она декларировала свои стихи, приносила прочитанные книги, и даже пела свои песни. Рядом с ней время летело так быстро, что никакие автобусы так долго не ходили. Если уже только утренние. Другая бутылка потихоньку пустела, следом за ней открывалась третья. Галина читала нескончаемую лекцию, я слушал и молчал. Перебивать её себе дороже.
Когда она успевала при этом напиваться, я никогда не мог заметить. Но обычно всегда так случалось, что она незаметно удалялась в свою комнату и когда я обеспокоенный отсутствием выходил поискать её, то обнаруживал уже спящей в зале на диване.
В тот раз случилось то же самое. Пока я откупоривал новую бутылку старым штопором и пыхтел, зажав её между ног, тренируя тягу кисти с одновременным вращением, она незаметно исчезла из кухни. Разлив вино и посидев минут пять в одиночестве, я отправился на поиски.
Галина лежала на диване. Тихая и розовая, как спящая Белоснежка в каком-то английском фильме. Правда там она была в несколько более целомудренной позе. Пояс на халате хозяйки квартиры развязался, халат полностью распахнулся, а так как нижнего белья на ней не было, она откровенно белела в свете ночника всеми своими женскими выпуклостями и впадинами, склонами и холмами. Хотелось намазать её на хлеб и съесть. Разные мысли обычно проносятся в такие моменты в голове у нормального мужика. Тем более у открывшего не первую бутылку крепкого вина. Но мир мыслей человека в таком состоянии загадочен и непредсказуем. Сначала я вспомнил, что дал себе клятвенное обещание не иметь никаких постельных дел с выпившими женщинами. Я давно уже понял, что это никогда не приносит ни морального, ни физиологического удовольствия. Да и Галина уже давно перешла в разряд моих хороших друзей, зачем снова портить устоявшуюся систему отношений? Сначала я просто хотел накрыть её покрывалом и пойти на кухню допивать вино.
Но какой-то бесёнок, прыгающий у меня с места на место по кривым извилинам мозга, заставил запустить руку в карман рубахи и нащупать там маркер. Это был специальный маркер, на своей работе в авторазборке я помечал им детали разрезаемых мною машин. Как этот маркер оказался в моём кармане, я до сих пор не могу сказать. Он моментально засыхал и если не успеть вытереть краску в первую секунду, то через мгновение краска впитывалась в кожу и оставалась на ней, как минимум пару недель. Это была сильная вещь! Как двухнедельная татуировка. Тот же самый бесёнок отправил меня на кухню, откуда я принёс табуретку, фужер, бутылку вина, и прекрасный эскиз кельтского узора, уже нарисованный у меня в голове. Я основательно укрепился фужером вина, сел на табуретку перед распластанным на диване телом и начал творить.
Название прекраснейшей половины человечества говорит само за себя. Даже в виде скульптурного образа, абстрагированного от женщины реальной и сотворённого сотни лет назад. Но есть некоторые части тела, которые вызывают душевный трепет безотносительно к общей компоновке. Например, женская грудь. С неё я и начал. Выбрав точку в самом центре розового соска, плавным изгибом я повел линию вниз, влево, потом закрутил её вверх, вправо и завершил острым листиком в самом центре плеча. Динамика линии, её насыщенный чёрный цвет, прекрасно гармонирующий с снежно-белым оттенком кожи, мне очень понравился. На меня нахлынуло вдохновение. Теперь и я верю, что художник может в иные моменты забыть, что перед ним живая, тёплая обнажённая женщина и видеть в ней только прекрасную модель. Галина девушка не мелкая, и простора для воплощения в жизнь своих живописных фантазий мне хватит с избытком. Чего только стоит её монументальный живот с загадочным пупком! Время от времени я отхлёбывал красное вино из бутылки и творил, сообразуясь с собственными представлениями о гармонии. Моя гармония водила мою руку уверенными и чёткими движениями.
Алкоголь только придавал мыслям некоторую свободную неопределённость и порыв. Узоры с обеих плеч потекли через подмышки на плавные обводы рук, до самых локтей. Потом спустились по бокам на плоскость живота вниз и распустились соцветиями на внутренней стороне бёдер, огибая бугорок лобка. А в паху не самое ли место завязям, символизирующим плодородие и цветение? Густая листва покрыла её трепетную кожу почти до самых колен. Стараясь не тревожить мой сонный тёплый холст, я перевернул её руками на живот и продолжил выводить узоры на его обратной стороне. Здесь простор для фантазии был даже значительно больше. Ложбинка спины сама непроизвольно вела мою руку от лопаток к гладким холмам ягодиц. Здесь особенно хорошо получались плавные завихрения и разветвления моих фантастических растений. Сочетавших в себе цепкость виноградных лоз, густоту сплетений дикого хмеля и упругие изгибы лазоревого вьюна. Чудились мне густые жаркие джунгли, покрытые фантастическими яркими цветами, алая роза, расцветающая внизу женского тела и монументальные стволы секвой, как женские ноги овитые влажными лианами, укрытые густой зеленью беседки в садах небесных.... Много всяких фантазий я воплотил в жизнь за этот недолгий сеанс графической флористики, пока вдохновение постепенно не иссякло вместе с чёрным маркером.
По моему здорово.
