свадьба? Со многими бабами перезнакомился? Ночью с ними продолжил? К ним ездил или прямо там, на столе? Как там свидетельница, симпатичная? Ее попробовал?
Машка перешла к самому главному. Ее волновало только собственное положение в моей жизни. Хотя это естественно. За что же ей еще переживать? Я даже подумал, что она уже готова закрыть свои карие глазки на мои проделки, если я останусь с ней. А я точно останусь. Пора ее успокоить.
– Свадьба так себе – колхозная. Машенька, я был там один, без тебя, мне было плохо. Все были парами, а я сидел и грустил в одиночестве.
Я попробовал надавить на жалость. Не получилось. Машка продолжала вымещать на мне все свои страдания.
– Так я тебе и поверила! Там все бабы были холостые! Ты приставал к ним, наверно? Под юбки лез, по задницам хлопал. Они визжали, как свиньи, им, наверно, это очень нравилось? Тебе же там никто не отказывал? Все бабы были твои! Все стадо осеменил?
Насколько я себя знаю, Машка почти точно описала мое поведение, хотя и сгустила краски. Но не признаваться же ей в этом?
– Может они и холостые. Но там они все были с парами. Я никого не трогал, и вообще они меня не интересуют! У меня есть ты, моя любимая девочка!
Я сделал шаг в сторону Машки пытаясь ее обнять, но она не давалась, легонько отталкивала меня и отходила дальше. В конце концов, я загнал ее в угол и прижал к себе. Машка расслабилась и даже хитро улыбнулась. Я тоже улыбнулся и поцеловал ее в щечку, в губы она не далась. Пощекотал ее, девочка игриво рассмеялась, потом уперлась мне в грудь кулачками и снова стала серьезной.
– Не приставай ко мне! Я очень рассержена на тебя! Рассказывай мне все! Я всю ночь не спала и плакала. Я чувствовала себя брошенной и никому не нужной!
– Машенька, я был после наряда, я устал, мне на свадьбе нечего было делать. Я думал, что сама догадаешься приехать ко мне. Я очень быстро напился и проснулся утром в общаге. Сразу собрался и приехал к тебе.
– О, так мое божество не на Олимпе сегодня ночевало? А по общагам стало шарахаться? И как там – бесплатный публичный дом? И скольких баб ты перепробовал? Двух, трех? Не, наверно одну, ты же пьяный и с наряда, устал наверно, милый? Ну и как она? Понравилась? Она хоть красивая, или тебе было все равно кого? Еще к ней пойдешь? Или ты там уже других приметил? Когда встречаешься? Меня с собой возьмешь, я посмотрю на кого ты меня променял и свечку заодно подержу. Ты же меня стесняться не будешь, а твоим подругам все равно, они там наверняка групповухи устраивают.
– Маша! Если бы ты за мной приехала, то я спал бы с тобой, а не на матрасе на полу в общаге.
Вот они, ненужные подробности! Пусть она за них ухватится. Пусть спустит весь пар вхолостую. На дело у нее уже не будет моральных сил.
– О-хо-хо! – Машка сделала издевательскую гримасу. – Так эти тебя даже в кровать не положили! Тебе, как паршивой собачонке, половичок перед дверью постелили? Ты там вшей, мой дорогой, не нахватал? Или блох? Это я, дурочка, стелю тебе, мой любимый, шелковые простыни. А в общаге тебе выделили только вшивый матрас. Цени их любовь! Ты, кстати, кроме блох ничего там заразного не подцепил? Может тебе срочно к врачу надо, а не ко мне? Или тебе очень темпераментная попалась – с кровати тебя скинула? Со мной, мой единственный, ты с кровати ни разу не падал! Я за тебя крепко держусь, если тебе нужно будет – я зубами в тебя вцеплюсь, а этим ты даром не нужен!
Ого! Такое объяснение в любви будет посильнее и откровенней, чем любое романтическое! Сейчас Машка сказала то, что она на самом деле думает о наших отношениях. Она не смирится ни с чем, что будет ей мешать быть рядом со мной!
Но сейчас я сделал вид, что мне стало обидно, и я почти закричал:
– Машка, прекрати! Меня положили одетого на кровать, но я с нее упал, и мне подстелили матрас! Я был пьяный, там никого не трогал и поэтому за свое здоровье можешь не беспокоиться!
– А, так ты еще и в одежде спал? Ты, словно в раннем детстве, сам не смог раздеться? То-то, я смотрю, ты весь потасканный и помятый явился. Там хоть полы моют? Или ты все формой своей вытер?
– Да! Я не смог раздеться сам! Еще вопросы есть! – заорал я на Машку.
Машка поняла, что перегнула палку и, прильнув ко мне, примирительно сказала:
– Кушать будешь? Давай, милый, покушай, а потом спать ложись, отдохни с наряда.
Хитро улыбнулась и продолжила:
– Я в кровати постелю, ты не против? Или тебе привычней на полу? – издевательски добавила она и высунула язычок. Но я тебя сначала раздену и отмою. Чтобы духу общажного на тебе не было.
– Ладно, давай уже, иди накрывай на стол, – сказал я весело и шлепнул ее по попке, – а то умничаешь здесь!
Есть мне не хотелось, но чтобы не расстраивать Машку, я согласился немного перекусить. Она, видимо, с самого утра меня ждала и уже все давно приготовила. После обеда Машка помогла раздеться, брезгливо бросила форму в стиральную машину, загнала меня в ванну и отмыла от «общажного духа». Она терла с таким остервенением, словно хотела содрать с меня шкуру и скальп, а потом сделать из них чучело или пугало. Терла и приговаривала:
– Был приличный, ухоженный мужик, на зависть всем бабам! А теперь, как бомж, по общагам таскается, на полу пьяный спит, грязный, небритый – позор! И я его люблю, сплю с ним, бегаю за ним, лечу его, переживаю за него, кормлю его, плачу из-за него. Ох, любовь зла, правда, мой козлик?
Я терпеливо сносил Машкины нападки и клялся себе, что больше так делать не буду. После ванны я лег в постель, Машка быстро разделась и пристроилась рядом, я положил ей, как обычно, руку на грудь и сразу, едва коснулся подушки, заснул.
Мне снились какие-то кошмары: толстые, грудастые тетки прыгали вокруг меня и куда-то звали. Комбат с ротным в обнимку плясали канкан. Я сидел в горящем самолете в костюме Снегурочки и что-то доказывал пролетающим мимо птицам. Бред какой-то. Открываю глаза. Машка лежит, повернувшись ко мне, тихо мурлычет какую-то песенку и нежно пальчиком рисует у меня на лице узоры. Я улыбнулся и погладил ее по волосам, потом подтянул ее к себе и поцеловал. Машка сразу стала проявлять характерную активность, и через минуту я оказался на ней. Моя девочка гладила меня по спине и громко стонала. И в самый кульминационный момент она запустила свои когти мне в кожу и с силой разодрала спину, оставив восемь кровавых полос от хребта до боков! Глаза вылезли из орбит, брызнули слезы, я рефлекторно выгнул спину назад и тихо, стиснув зубы, завыл. Спина горела, как будто по ней водили раскаленным утюгом. Я корчился от нестерпимой боли, а Машка гладила меня по голове и говорила:
– Что, мой единственный, любимый и ненаглядный Алешенька, неужели тебе больно? Вот так же ты сделал с моим сердцем!
Черт, а она права! Тысячу раз права!
Поняв, что цель достигнута, Машка вылезла из-под меня, вскочила и побежала за аптечкой. Раны местами оказались глубокими, кровь не останавливалась, поэтому моя мстительная девочка провозилась больше часа. Я стонал и морщился от перекиси, йода, зеленки и еще каких-то мазей. Машка нежнейшим образом прочистила все раны и наложила аккуратные повязки.
Когда я отошел, то спросил ее, зачем она это сделала. Ответ меня крайне удивил – она распорола мне спину не с целью сделать мне больно, нет, не только для этого. Это знак другим женщинам, что у этого мужчины уже есть женщина, готовая так сделать с любой!
Раньше она метила мне форму губной помадой. У меня все воротники, погоны и петлицы в отпечатках Машкиных губ. И кителя, и рубашки. Машка периодически их отстирывала, но потом все равно оставляла отпечатки своих поцелуев. Вроде как случайно. Одно дело, когда у меня лицо и шея в блестках и помаде, другое когда китель! Мне постоянно делали замечания, советовали быть менее любвеобильным и отправляли переодеваться, на экзамены приходилось идти в чужом кителе. Один раз, прямо на экзамене, из чужого кителя посыпались шпаргалки! Я все не мог понять, зачем она это делает, ведь отстирать губную помаду с формы очень тяжело. Но она упорно покрывала мою форму своими поцелуями. Теперь понятно зачем – она решила проклеймить меня всего, чтобы и в одежде и без нее было ясно – Машка здесь, она всегда рядом! С любовью и когтями
