А был ли исход?

измолотила старого лирника и Египет. Начало второй седмины нам показано безвидной и пустой, тьма над водной бездной и поверх — Дух Святой. Мы ничего не видим в этом начале, кроме написанного, но пророк Моисей помещает в этом месте страсти бегущего из Египта, из рабства по пустыне еврейского народа и сверхестественный переход его через Красное море. В этот первый день новой седмины творится свет,  свет отделяется от тьмы. Свет — это преодолевший море и пустыню израильский народ, а тьма — это не преодолевшие сумерки египтяне. Почему я говорю сумерки, а не море? Потому что это слова одной группы: море, сумерки, мрак, смерть, мера, межа, мираж, моль. Это как бы вместилища противоположностей, хотя бы той же тьмы и света — консенсусные сумерки. Море, например, - консенсусная, общая, вода входящих и выходящих потоков. Смерть — это юдоль выдохнувшейся старости и зародыша, нового рождения. Если не верите, обратите внимание на семя: оно вобрало в себя и старое дерево, и будущее. Да и Евангелие говорит о том же: где труп, там и орлы, фениксы. А мера? Помните, написано: НЕ МЕРОЮ ДАЁТ БОГ ДУХА? Так вот он, Дух Божий, поверх меры, поверх потопленной седмины!(Бытие 1:2). И тут же, рядом, потопленный князь мира, фараон(Иоанн 12:31; 14:30; 16:11). А межа, зачем эта общая граница между народами, религиями, богатыми и бедными, между соседями, отцами и детьми, между мужчиной и женщиной, между злом и добром? Чтобы испытать и тех, и тех и выявить, достойных, терпеливых(Коран 5:53; 8:28; 21:36; 47:33). А ведь Бог в силе сделать свой народ единым. Фактически все эти колеры и разновидности — седмины Пути, одна другой лучше, вектор к такому желанному единству. Поэтому исход не на две седмины проэцируется, а на семьдесят, а в Коране даже на сто седмин(Коран 2:263), как бы намёк на то, что самосовершенствование расчитано на всю человеческую жизнь. Именно поэтому израильский народ сорок лет плутает по синайской пустыне, которая сопоставима по площади с крошечным  Крымом. И только через сорок лет, уже в земле Моавитской, в Прииорданье,  у прощённого и выжившего народа открываются уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть, сердца, чтобы разуметь.  МЕРОЮ ДОБРОЮ, УТРЯСЕННОЮ, НАГНЕТЕННОЮ И ПЕРЕПОЛНЕННОЮ ОТСЫПЛЮТ ВАМ В ЛОНО ВАШЕ; ИБО, КАКОЮ МЕРОЮ МЕРИТЕ, ТАКОЮ ЖЕ ОТМЕРИТСЯ И ВАМ(Лука 6:38).То есть мера мере — рознь, и только поверх меры в семьдесят седмин израильтяне становятся поклонниками в духе и истине. В Евангелии кратенько тоже нарисована картина исхода(Лука 21; Матфей 24), правда не из Египта, а побега в горние чертоги из  опять же поеденной ржой и молью мерзости запустения, и только по назначенной Христом мере в семьдесят седмин(Матфей 8:22) беглецам даются уста и премудрость, которым никто уже не может противостоять, - ЕСЛИ БОГ ЗА НАС, КТО ПРОТИВ НАС?(Римлянам 8:31).
  Меня могут спросить: причем тут семьдесят седмин, когда Христос постился только сорок дней? Нет, сорок дней — это срок духовного мужания Христа.  Вот что написано про сорок лет в Торе:  СЫНЫ ИЗРАИЛЕВЫ ЕЛИ МАННУ СОРОК ЛЕТ, ДОКОЛЕ НЕ ПРИШЛИ В ЗЕМЛЮ ОБИТАЕМУЮ; МАННУ ЕЛИ ОНИ, ДОКОЛЕ НЕ ПРИШЛИ К ПРЕДЕЛАМ ЗЕМЛИ ХАНААНСКОЙ(Исход 16:35). Вряд ли через одноразовый пост в сорок дней откроются глаза и уши. Впрочем, у котёнка глаза открываются после первой жизненной седмины, и любой священник не скажет, что он слепой, но ведь здесь ориентация на то, чтобы стать пророком. Вспомните, зазнайки, Сократа: я знаю, что я ничего не знаю.
  Но сколько бы человеку не корпеть, не чадить на земле, ценности и сокровища открываются не мудрым. СЛАВЛЮ ТЕБЯ, ОТЧЕ, ГОСПОДИ НЕБА И ЗЕМЛИ, ЧТО ТЫ УТАИЛ СИЕ ОТ МУДРЫХ И РАЗУМНЫХ И ОТКРЫЛ ТО МЛАДЕНЦАМ(Матфей 11:25). Откуда Христос заимствует этот образ младенцев? Из свитков Пятикнижия, из сорокалетнего исхода по Синайской пустыне: НЕ УВИДЯТ ЗЕМЛИ, КОТОРУЮ Я С КЛЯТВОЮ ОБЕЩАЛ ОТЦАМ ИХ; ТОЛЬКО ДЕТЯМ ИХ, КОТОРЫЕ ЗДЕСЬ СО МНОЮ, КОТОРЫЕ НЕ ЗНАЮТ, ЧТО ДОБРО, ЧТО ЗЛО, ВСЕМ МАЛОЛЕТНИМ, НИЧЕГО НЕ СМЫСЛЯЩИМ, ИМ ДАМ ЗЕМЛЮ, А ВСЕ РАЗДРАЖАЮЩИЕ МЕНЯ НЕ УВИДЯТ ЕЁ(Числа 14:23).
  У Соломона есть притча:   ПАУК ЛАПКАМИ ЦЕПЛЯЕТСЯ, НО БЫВАЕТ В ЦАРСКИХ ЧЕРТОГАХ (Притчи 30:28). Почему такая милость оказывается ничтожному насекомому Соломоном? Да всё притчево просто: у паука восемь ножек, и восьмая приходится опять же на первый день новой седмины — там Дух, там царь, там сердце! Ведь сердце указывает на сердцевину, на крестовину двух седмин — старую и новую. (Впрочем, и в самой седмине есть эта крестовина — четвёртый день, где в единстве располагаются светильники ночи и дня — луна и солнце). Теперь понятно, почему паучок облюбовывает углы, закоулочки? - они царские, красные, краеугольные. Но, видимо, Соломон был слишком уж оптимистичным, иначе почему Коран похеряет эту притчу? ПОДОБНЫ ПАУКУ ТЕ, КОТОРЫХ ОНИ ИЗБРАЛИ СЕБЕ ПОКРОВИТЕЛЯМИ ПОМИМО АЛЛАХА. ОН СПЛЕТАЕТ СЕБЕ В УГОЛКЕ ДОМИК ИЗ ПАУТИНЫ, НО, ВОИСТИНУ, САМЫЙ НЕНАДЁЖНЫЙ — ДОМ ПАУКА. О ЕСЛИ БЫ ОНИ ЗНАЛИ!(Коран 29:40, перевод Гафурова)   Давайте опять припомним старого лирника! В Евангелии такая обречённая  жизнь сравнивается с пшеницей, а вот в Коране — с пауком. Увы, я грешный человек, но ориентирую читателя не на переливание из пустого в порожнее, а на существенное, думаю, что меня ведёт слово. ТЫ - ПЕТР, И НА СЕМ КАМНЕ Я СОЗДАМ ЦЕРКОВЬ МОЮ, И ВРАТА АДА НЕ ОДОЛЕЮТ ЕЕ(Матфей 16:18), - разве паучачий домик имеет в виду Христос и незамысловатую судьбу лирника? Вот какой великолепный семиценный камень троекратно утверждает Христос для Петра: седмина, семь седмин и в конце концов — семьдесят седмин!(Иоанн 21:15-17)  Это уже не просто какой-то опок или песчанник, серяк-камень, а тут неоскудевающая периодика, приводящая к рубинам и сапфирам...  Кстати, откуда я беру это реинкарнационное слово — периодика?  ОН СОТВОРИЛ ВАС ПО ПЕРИОДАМ. РАЗВЕ ВЫ НЕ ВИДИТЕ, КАК СОТВОРИЛ АЛЛАХ СЕМЬ НЕБЕС РЯДАМИ? И СДЕЛАЛ МЕСЯЦ НА НИХ СВЕТОМ. А СОЛНЦЕ СДЕЛАЛ СВЕТИЛЬНИКОМ. И АЛЛАХ ВЗРАСТИЛ ВАС ИЗ ЗЕМЛИ РАСТЕНИЕМ, ПОТОМ ВОЗВРАЩАЕТ ВАС В НЕЁ И ВЫВОДИТ ИЗВЕДЕНИЕМ(Коран 71:13-17). И так далее.
  Истории о Ное и Лоте подобны переходу Израиля через Красное море, как посуху, но только первый трансформируется через  разливанное море дождя на крестовине седмин, в ковчеге, а второй через эту же крестовину, не оглядываясь, минует серный дождь и огонь.
 Христос тоже предстаёт перед учениками трансформацией обезглавленного Иоанна Крестителя — он в обуреваемом  море седмин видится, как призрак, как Дух Божий. Ученики в страхе, но как только Христос вошёл в лодку, в новую седмину, ветер утих, и ученики с благодарностью воздают хвалу: истинно, Ты Дух Божий, Христос Божий, Сын Божий! И это чудо в море, и чудо в пустынном месте, когда пять хлебов и две рыбки превращаются в остаток из двенадцати коробов духовной снеди, говорят о том, что последующая седмина приемствует предшествующей, но гораздо значительней её, - остаток Божий всегда больше.  ВСЕ, СКОЛЬКО ИХ НИ ПРИХОДИЛО ПРЕДО МНОЮ, СУТЬ ВОРЫ И РАЗБОЙНИКИ; НО ОВЦЫ НЕ ПОСЛУШАЛИ ИХ. Я ЕСМЬ ДВЕРЬ: КТО ВОЙДЕТ МНОЮ, ТОТ СПАСЕТСЯ, И ВОЙДЕТ, И ВЫЙДЕТ, И ПАЖИТЬ НАЙДЕТ(Иоанн 10:8-9). Эти слова из Евангелия не погнушают ветхозаветных пророков и Иоанна Крестителя, но только ещё раз подтверждают опять же евангельские крылатые слова: ПОСЛЕДНИЕ БУДУТ ПЕРВЫМИ, не первая седмина, но семидесятая — дверь в духовные пажити. Апостол Павел тоже вторит непререкаемым истинам Евангелия, когда перечисляет в 11-й главе Послания к евреям имена древних духовных исполинов ветхозаветного эпоса, - подвижническая жизнь их не укладывается в одну строку, и хотя она, как пример, как образ для «нас» — «нам» предусмотрено лучшее, но и они благодаря «нам» достигают совершенства. То есть и ветхозаветные истории и Новый завет — это длительный, взаимозависимый процесс, который даже ещё не закончился. Коран так, например, уже не поддерживает евангельскую версию Христа, как сына Божиего, но главным в череде пророков считает Мухаммеда. А падежные склонения от местоимения «мы» я беру в кавычки, потому что бедственное духовное наше положение находится, увы, не на Эвересте, а только у его подножия. На горе Фавор исчезают Моисей и Илия, чтобы как знамя обозначить Христа, но «нас» даже нельзя уподобить Моисею и Илии, поскольку мы служим смертоносным буквам.
  Или ослица и ослёнок, которых Христос использует для въезда в Иерусалим, - это опять рубеж, межа эпох — иудейской и новой христианской седмины. Как это надо бы опять объединить, замирить старое и новое, удовлетворить  соседей,  отцов и детей, богатых и бедных, разнополых, разноцветных, разноплеменных — но нет! Значит, единство остаётся нереализованным: СЕ, ОСТАВЛЯЕТСЯ ВАМ ДОМ ВАШ ПУСТ. СКАЗЫВАЮ ЖЕ ВАМ, ЧТО ВЫ НЕ УВИДИТЕ МЕНЯ, ПОКА НЕ ПРИДЕТ ВРЕМЯ, КОГДА СКАЖЕТЕ: БЛАГОСЛОВЕН ГРЯДЫЙ ВО ИМЯ ГОСПОДНЕ!(Лука 13:35). Ни Моисей, ни Иисус Навин не доставили исходящим из рабства покой, - а Христос?   БУДЕМ ОПАСАТЬСЯ, ЧТОБЫ, КОГДА ЕЩЕ ОСТАЕТСЯ ОБЕТОВАНИЕ ВОЙТИ В ПОКОЙ ЕГО, НЕ ОКАЗАЛСЯ КТО ИЗ ВАС ОПОЗДАВШИМ(Евреям 4:1). То есть вхождение в покой, в субботство, для народа Божиего остаётся ещё проблемным(Евреям 4:9). Ведь мы живём как паучки, как измолоченная пшеничка, как фатальный лирник. Но я тоже оптимист, как и Соломон: если уж мы ленивы в добровольном самосовершенствовании, то Господь нас приведёт в покой благодаря совершенствованию принудительному — реинкарнациями. Почему христане,  видя метаморфозы  насекомых - личинки, куколки, гусеницы, бабочки, не прозирают, что и субъект, дореинкарнировавшийся до человека, продолжает испытываться на карьерной лестнице, на половой, на социальной вилке, по родственным противостояниям, по умственным способностям, по степеням здоровья, свободы, любви — от первого до последнего и от последнего до первого? Но было бы слишком убого — видеть в библейских историях нравственные сценки, эпопею поста или шествие реинкарнаций.  Верующие учёные, например, Ломоносов, Менделеев, Дарвин, Паскаль навеянными ветхозаветными образами открывали закономерности и в науках. Короче, слово, а по-другому,  библейская притча, вершит всякое дело на земле и в небесах.

О, Книга книг! Кто не изведал,
В своей изменчивой судьбе,
Как ты целишь того, кто предал
Свой утомленный дух – тебе!
В чреде видений неизменных,
Как совершенна и чиста -
Твоих страниц проникновенных
Младенческая простота!
Не меркнут образы святые,
Однажды вызваны тобой:
Пред Евой – искушенье змия,
С голубкой возвращенной – Ной!
Все, в страшный час, в горах, застыли
Отец и сын, костер сложив;
Жив облик женственной Рахили,
Израиль-Богоборец – жив!
И кто, житейское отбросив,
Не плакал, в детстве, прочитав,
Как братьев обнимал Иосиф
На высоте честей и слав!
Кто проникал, не пламенея,
Веков таинственную даль,
Познав сиянье Моисея,
С горы несущего скрижаль!
Резец, и карандаш, и кисти,
И струны, и певучий стих -
Еще светлей, еще лучистей
Творят ряд образов твоих!
Какой поэт, какой художник
К тебе не приходил, любя:
Еврей, христианин, безбожник,
Все, все учились у тебя!
И сколько мыслей гениальных
С тобой невидимо слиты:
Сквозь блеск твоих страниц кристальных
Нам светят гениев мечты.
Ты вечно новой, век за веком,
За годом год, за мигом миг,
Встаешь – алтарь пред человеком,
О Библия! О Книга книг!
Ты – правда тайны сокровенной,
Ты – откровенье, ты –