... Пронзил его насквозь, угодив в сердце...
"Придут воины и сразят чудовище" - пророчил Лаокоон, предсказатель, которого слушали все, и на острове Крит пронеслось облегчение - когда ж победят ужас лабиринта?..
Он все шел и путал того, кто осмеливался туда зайти, колонны и статуи украшали холодные стены, но казались просто насмешкой над трагической обстановкой - ведь там погибали люди...
Человек с головой быка, заточенный в нем, недоумевал - почему он должен был принять их смерть в свою безобидную морду? "Враги должны бояться нас!" - объяснял ему царь острова, отточив рога на дорогом станке до того, что достаточно было прикосновения к ним.
Минотавр никого не успел убить, как уже слыл "кровожадный и беспощадным монстром темного лабиринта". Это слава, которой, по словам правителя стоило очень гордиться.
Конечно, надо отдать должное изобретательности его хозяина - владыка обставлял лабиринт слоновыми костьми, из которых вытачивал подобия человеческих останков, размазал дорогое вино на равнодушные стенки, точно тут лилась кровь и ломал, разбрасывал оружие, дабы доказать хитрость непобедимого жителя лабиринта, что ни одно копье не могло его сразить...
На самом деле минотавр был смертен, уязвим, психологически раны его не успевали затянуться - маленьким полутеленком-полуребенком его взяли в плен египетские скоморохи, найдя в покоях заброшенного дворца; он бежал оттуда с помощью своего друга-Дедала, прибывшего туда продать хитроумные чертежи; но и сам оказался коварен - предложив оценить свой труд, мастер завел его сюда, в лабиринт (а сам тихонько ушел, как будто все забыв, сжимая мешок с алмазами - ничего личного, только ради цели: награду за пойманного чудовища он потратил на новые изобретения в угоду властям).
И он долго плакал, долго звал Делала, совсем испугавшись и выбившись из сил - лестницы вели там к... другим лестницам, последние сворачивали в углы, а углы переходили в повороты, стены мешали друг дружке, дорожки путались, подвалы и решетки поджидали, ну а холодный полумрак и вовсе отнимал надежду на спасение... Впрочем ниточкой надежды оно все не хотело умирать в его груди, как...
К ней приставил кинжал сам царь Крита. "Ты знаешь, что своим ревом мешаешь моим пирам?". "Но я не повинен! - робко говорил он, дрожа всем телом, - Меня бросил друг, я не могу найти выхода, я напуган...". "Молчи, чудовище, или я тебя убью!.. Ты должен работать на меня всю жизнь и благодарить, что терплю тебя!..".
Минотавр притихло склонил голову и подставил шею ошейнику - он хотел жить; хотел доказать, что не причинит непослушания или вреда, не надо его убивать ("Видно, воля богов такова" - только он и всплакнул однажды украдкой, убираясь в роскошные одежды).
Чудовище ежедневно будилось, когда еще лунные лучи не покидали вышки дворца, потом к нему вваливаются дюжие охранники и принимаются, накинув предварительно цепи, охаживать его плетьми и колоть, ранить ножами, особо целились в его незащищенную грудь. Несчастное существо мычало, ревело, билось, безуспешно брыкалось в цепях - его стон, яростный и отчаянный, был слышен за мили.
"О, это чудовище Крита! - в страхе принимались дрожать и готовить судна, битком наполненные яствами, сокровищами и рабами соседи. - Давайте-ка живо дань, пока оно не настигло нас!..".
После трех часов пыток минотавра ополаскивали горячей водой, бросали сухие и ледяные травинки и злорадно громыхнув: "Работай - пугай, скотинка!.. Не то царь покарает тебя!..", уходили, громыхнув дверьми. Минотавр еле приподымался, чтобы посмотреть, ушли ли его мучители.
"Я не хочу быть чудовищем! - тревожно билось его сердце, когда он, шатаясь и ощущая боль в каждой мышце, - Я хочу умереть собой!.. Умереть!..".
Увы, Аид не сжалился над ним, Персефона не прислала ему туманных сирен - своих вестников, все продолжается, упрямо-хаотично, страшно не желая заканчиваться; глаза отказывались смотреть, уши - слышать, руки - осязать решетки (туда его запирали, чтобы он не сбежал, перед тем, как водить по лабиринту, приговаривая: "Да, столько он уже съел!.. Так что - бойтесь нашего царя, не то и вам достанется!..")...
И все его боялись, раня еще, точно кинжалом, и так истерзанную душу - укоры в не жестокости, презрение, ненависть; зависть царю, бессильная злоба, что нет таких же чудищ у себя и платить надо хозяину его; страх, свирепость, равнодушие, боль, страх, отчаяние, ненависть, одиночество, страх...
И никто б не подумал, что это все было внутри создания Крита - темными ночами он, сквозь решетки глядя на звезды, думал о том, как нестрашно им падать с высоты, носил при себе в тайне от всех кинжал - в порывах агрессии от усталости пребывания в унижении, избиении и статусе чудовища, он хотел приберечь его для хозяина, как только улучшит момент.
"Хоть порадуюсь перед кончиной!" - сладостно представлял себе минотавр, двусмысленно поглядывая на ложную кровь-вино на стенах сооружения...
Потом он перестал об этом мечтать, он смирился, тягостно, лениво, истощенно смирился, не представляя, что ждет его за этим цепким, неясным состоянием.
Покорность, лживость себе и подражание слухам, убийства, еще большая ненависть и агрессия, рабство, позор...
Минотавр содрогнулся - ну нет, солнце днем светило в решетки лабиринта, морской бриз и голубое небо совсем не располагали к тому, чтобы смотреть на них со столь богатой и тусклой гаммой пережитого...
"Я хочу иного, но... Иное ли? Все месть, все жажда забрать его золото и вышвырнуть к Аиду!.. Хочу... Жажду свободы!.. Чтобы убежать из проклятого лабиринта вместе с Марианной!.." - и он одёрнул себя, оробев при одном воспоминаний о ней.
Это была дочь его хозяина, маленькая, точно выточенная из олимпийского мрамора девушка с чуткими глазами, что сняли с чудища весь аппетит и сон, Марианна тайком при ходила покормить и погладить минотавра, смачивала ему раны на груди, рассказывала о том, сколько людей верят несправедливо в его демоничность, а ведь совсем не знали его...
И вправду: только с ней он был собой - тихим, задумчивым творением, стыдившимся темной бычьей шерсти и рогов, умолявший ее забыть его, хоть невольно, он сам не знал почему, он с тоской отпускал ее руку, когда во дворце принимались искать царевну, желал не отпускать ее из объятий ни на миг - и отпускал, с грустью провожая взглядом...
"Еще не хватало, чтобы из-за меня, чудовища нескладного, тебя в чем-то подозревал и мучил отец!.." - шептал он ей, давая поиграться с кинжалом на своих отбитых коленах, осторожно гладя ей нежно-темные волосы. "Я чувствую... тебя! - кротко отвечала она, опустив глаза и аккуратно снимая с него ошейник, натерший до крови, - И это словно мои чувства тоже... Ты страдаешь... Я очень хочу, чтобы этого не было... И знаешь, если отец увидит меня тут: я ему скажу: "Ты забыл, что это живое дыхание!" - и закрою тебя собой...". "Глупышка, ты такая же хрупкая, что ты?.." - спрашивал он и... не найдя слов, замолкал, ему хотелось все целовать и целовать Марианну, и он целовал, не помня ни себя, ни своих горестей, упоительно, кротко и сильно волнуясь в то же время, точно как сейчас пронзят их одним кинжалом...
Вспоминая эти мгновения, он в неге закрывал глаза: "Ты пронзила меня им, почище моего клинка... Приди и вонзай его снова, и снова... О, Марианна, я жду этого, поверь!..." - вдруг... он вспомнил, где находился, кто он и чью дочь столь опьянила его - вот где позор!.. Млеть от дочери своего хозяина-тирана, мужская гордость поднялась в нем, бычьи глаза налились кровью. Он воинственно замычал, дико носясь по всему лабиринту и бешено трясся решетку: он страстно желал увидеть ее, нет, не чтобы вновь взором, мечтой и явью утонуть в сладостном сне ее внимания, слов, прикосновения... А чтобы заколоть кинжалом, с размаху, метко, тоже в сердце, преодолеть ее сопротивление и насладиться ее страхом, страданием и погибелью у него на глазах. "Вот тебе за то, что сделала меня еще большим рабом, за твоего отца!.."...
Порыв мыслей все вился в таком ключе, когда минотавр... ощутил грохот, оглянулся - он катится по ступенькам, споткнувшись о перекрещенные ограды, непонятно для чего в лабиринте, кровь хлынула из головы наружу, остужая его безумную грезу.
"Я... Я хочу убить Марианну?.. Я - тварь Аидова, если хочу этого!!!.. Но ее отец, предатель грязный, он прохлаждается, расхаживая в покоях, на страхе и мучениях моих... Он дарит ей такие платья и украшения, сорвать бы это и... - он, желая себя образумить, ударился рогами о ближайшую запертую бетонную дверь. - Боги, что я говорю?!.. Вы забрали мой рассудок!.. Вы послали мне лабиринт, рабство и годы мук и теперь заставляете отдать вам ее?!.. Никогда!!!.."
Минотавр катался по полу, хватая себя за рога и руки - впереди искушающе блестел откинутый им в пылу бреда кинжал, бедный, он, как сумасшедший заползал в глухой, темный угол, не видя иного выхода (приближались усыпляющие шаги царевны).
"Что ты? - тихо сказала она, заходя с едой и лекарствами и теплой накидкой, Ты так странно смотришь на меня...". "Как бы не говорили обо мне правду, я хочу тебя съесть!.. - минотавр, не контролируя себя, двинулся на нее. - Или ко мне, Марианна, я хочу... Хочу...". Он не договорил - стыд от осознания своего улетучившегося разума свернул его в клубок и швырнул в угол. "Всеми богами молю, не подходи!". "Но...". "Я могу убить тебя, Марианна!.. Разве ты не слышишь? - Могу убить!". "Ты напуган... Лабиринт кого хочешь с ума сведет...". "Это не лабиринт, это не отец твой даже... Это не я!" - вскрикнул быстро минотавр и...
Последнее, что видела царевна - как он отчаянно обнял и, целуя занес кинжал (она потеряла сознание)...
Когда она очнулась... его уже не стало на свете - мрак покрыл его навек заснувшее и теперь свободное тело, никому так и не узналось, каков он - чудовище Крита...
Лишь остался навсегда в холодном полумраке лабиринта..
Кинжал... минотавра...
