Часть 1
1
Задумывались ли вы, что сделало вас таким, каков вы есть сейчас? Что послужило толчком для личностной эволюции, благодаря которому она достигла конечного звена?
В моем случае, это была на удивление ничтожная вещь. Всего лишь роспись, на приказе о моем отчислении из медицинской академии, куда я поступил по настоянию отца. Видимо недаром говорят - все великое начинается с малого. И чтобы не вносить в историю излишней загадочности, думаю, стоит просто начать.
После того, как меня выгнали из академии, жизнь моя превратилась в череду долгих не-дель безмятежности. Я ничего не сообщил родителям, и они по-прежнему думали, что их сын все тот же старательный студент. И продолжали каждый месяц высылать деньги. Сумма была не вели-ка, но на жизнь хватало. И я решил, что эта отличная возможность исполнить свою давнюю мечту. Посвятить жизнь журналистике.
Шел 2012 год. Время это было поистине замечательным. Каждый десятый выходил с транспарантами на улицы. И лишь каждый сотый из тех, что требовали смены власти, имели на то веские причины. Молодые люди были захвачены идеей перемен и просто дрейфовали по жизни. И от чего-то думали, что все мечты исполнятся.
Мне только исполнилось двадцать. Я был молод и собирался изменить мир. В голове буше-вали великие помыслы, а жизнь представлялась авантюрной прогулкой из утроба в могилу. Она еще была полна свершений и удовольствий.
Все свое время я проводил скользя по улицам провинциального города, в шести ста кило-метрах к юго-западу от Москвы. Бездельничал или искал сюжеты для новых статей. Я называл это считать улицы. Соборная площадь. Театральный переулок. Гражданский проспект. Народный буль-вар. И так пока не находил что нибудь стоящее.
Писал я в то время много, но в печать мои работы попадали крайне редко. Меня это, ничуть не тревожило. Я знал, что путь к славе долог, и считал это, лишь временными трудностями. Каж-дый раз, получая отказ, я возвращался домой и снова начинал писать.
Вечера проводил в компании университетских дружков. Мы часами просиживали в кофей-нях и барах, преимущественно в центре. Много говорили и редко что-либо делали. На улицу выби-рались не часто. Стояла осень, а на западе это означало бесконечные дожди. Из-за резкого повыше-ния влажности, на холмах дули колкие ветра, а в низовье собирался туман. Находится снаружи в такую погоду, было попросту неприятно.
Запад всегда отличался неприветливостью своего климата. Осенью все дремало в пасмур-ной серости. Весны утопали в слякотной жиже. А летом, если ветер дул с юга, погода менялась по несколько раз на дню. И если утром вы изнывали от зноя, то к обеду могли попасть под проливной дождь. А поужинать снова томимый жарой. По-настоящему хорошо, здесь было лишь несколько месяцев на стыке между весной и летом. Зимы же, достойны того, что бы о них поговорили отдель-но.
С ноября по март запад превращается в безжизненную обледеневшую пустошь. На улицах беснуется мороз. Весь день, что длиться не больше семи часов, все залито светом. Температура редко опускается ниже отметки в пятнадцать градусов. Но как только солнце заходит, стужа усили-вается и все промерзает до самой своей сердцевины.
Ночи зимой особенно темные. В кромешной тьме тонет даже городская иллюминация. Улицы пустеют и по подворотням бродят только бездомные. И иногда слышно было как трещит промерзшая древесина.
Многие жители проклинали суровые нравы запада. И я не был исключением. Долгими, зве-няще тихими ночами, я тщетно пытался согреться и мечтал о том, как однажды уеду на юг. И где нибудь на побережье смогу забыть тоску этого серого города.
Жизнь моя протекала размеренно. Я много занимался самообразованием и пытался обрести целостность духа. Иногда в рутину дней, врывалась кучка сумасшедших весельчаков и мы срыва-лись в поход по местным барам. Изрядно напивались и мололи всякую чушь. В основном о литера-туре, поскольку считали себя ее частью.
Обычно начиналось это с фразочек вроде - «Никто не овладел малой прозой так, как это сделал Чехов» - и кто нибудь подхватывал – «А как же О.Генри?» - и тут начиналось – «О. Генри мастерски раскрывал человеческую сущность». «Сущность – дело Достоевского». «Да о чем вы все? Они уже давно потеряли актуальность. Взять того же Гюго…» И так до тех пор, пока диспут не сползал до пьяного балагана.
А после, далеко за полночь, я возвращался домой, напевая на ходу. И ложился в свою кро-вать, блистая улыбкой. Я знал, что меня ждет великое будущее. И осознавать, что я лишь в начале пути, было чертовки приятно.
2
К сожалению, та осень не могла длиться вечно. Как и не могло сходить с рук, мое пренебре-жительное отношение к родителям. Однажды, ноябрьским утром, мне позвонил отец. Я не догады-ваясь ни о чем, взял трубку и прощебетал:
- Привет Па.
- И когда ты собирался все рассказать?
- Ты о чем, Па?
- Тебя выгнали из академии почти три месяца назад. Три месяца ты обманывал нас – нутро сжалось от ужаса. Отец был спокоен. А это значило, что он уже принял взвешенное решение. Он всегда был добрым человеком, но никогда не прощал обид – Ты же знаешь, что в отличие от роди-телей твоих дружков, мы не обладаем капиталом. Каждая копейка доставалась нами с трудом.
- Я понимаю.
- Нет, Женя. Но скоро поймешь. Ты больше не получишь от нас ни гроша. И если хочешь вернуть наше доверие, придется возместить всю сумму.
- Па…
Отец бросил трубку.
После этого разговора настали тяжелые времена. Я думал, что смогу зарабатывать в редак-ции, но за несколько недель, никто так и не взял меня в печать. Деньги, что остались с последнего перевода, закончились еще в первую неделю. Я начинал увязать в долгах. Мне ничего не остава-лось, кроме как пойти работать в забегаловку на соседней улице.
Целый день, с восьми до восьми, я мыл посуду в маленьком, плохо вентилируемом помеще-нии. На кафельных стенах, в стыках между плитками, росла плесень. Мойка была затянута плотной пеленой пара. А когда я возвращался домой, долго не мог откашляться, и чувствовал едкий запах хлора.
Владелец кафе был славным человеком. Высокий армянин, со щеткой черных усов. Он часто давал мне деньги вперед, что бы я мог отдать их хозяйке квартиры. Она, в отличие от него, была на редкость сварливой старухой.
В первый день декабря она неожиданно нагрянула и сказала, что повышает плату. Старуха знала, что вот-вот обрушится зима, и что мне попросту не куда деться.
Единственным, что утишало меня в то скверное время, был маленький бар, на углу моей улицы. Там я спасался от одиночества. Когда мое финансовое благосостояние потерпело крах, все мои друзья сказали – «Плохо дело, приятель» - А потом просто пропали.
Вскоре город охватила зима. Унылая и мрачная. Год выдался морозным. Денег на теплые вещи у меня не было. Приходилось носиться по городу в старой клетчатой куртке и подранных джинсах. Согреться помогала только бутылка вина.
К декабрю, трезвым я прибывал лишь в качестве исключения. И только в те моменты, когда оставался совсем без денег. Просыпался что бы выпить. Пил что бы уснуть. Все остальное время я работал.
Иногда, пытался написать что нибудь, но каждый раз получал один ответ – «На твоем месте, парень, я бы попытал счастье в другом ремесле» - И когда возвращался домой, долго еще не мог выдавить ни строчки. А потом, и вовсе перестал пытаться.
В баре меня ждала одна девица, что работала там. Среднего роста. С широким, чуть сгорб-ленным носом и кудрями цвета дуба до самых плеч. Она ловко перебрасывала бокалы, вытирала их и составляла под стойку. Не отрывая при этом от меня тускло серых глаз.
Каждый вечер я просиживал в плохо освещенном, прокуренном помещении и часами болтал с ней. Оксана тем временем разливала посетителям выпивку и внимательно слушала. Так все и шло, пока однажды я не предложил.
Все было просто волшебно. Пустел четвёртый или пятый бокал. Говорили обо всём на свете. Об отце. О жизни. О книгах. Я сидел и слушал. Кивал головой и проникался моментом. Чувствовал его каждой клеткой и просто наслаждался.
Мы сидели почти впритык и искали повод прикоснуться друг к другу. Похлопывания. Руко-пожатия. Скользящие, как бы случайные прикосновения руками. Но в них было столько нежности, что всё вокруг меркло. И мир, погрязший в вечно пьяные ночи дешёвых забегаловок, уходил на второй план.
Через час мы ехали к ней. В тишине. Усевшись вдвоём на заднем сиденье и разглядывая пус-тые улицы. Когда мы зашли, Оксана откупорила бутылку ликера.
В объятьях ее, было тепло и безопасно. Оксана смотрела на меня глубокими серыми глазами и тщетно пыталась сохранять рассудок:
- Не могу поверить, что это ты - шептала она.
- Это я.
- Я знаю, просто не могу поверить - она сжала мою руку так крепко, что я услышал, как про-скрипела кожа - Передай мне бутылку.
Солнце уже взбиралось вверх по чистому зимнему небу, а я так и не сомкнул глаз.
3
Следующим утром, я стоял в своей ванной, и не мог понять, куда делась вся вчерашняя фее-рия. Где был тот уверенный в себе человек? Я видел лишь тощего, грязного, с засаленными волоса-ми пьянчугу. Как мог я опуститься так низко? Я чувствовал, что вот-вот наступит похмелье. Неу-жели это был я?
Я принял холодный душ, стало немного легче. Я плотно позавтракал и стал собираться на работу. Но подойдя к двери, решил остаться дома. Я понял, что дошел до предела, и что продол-жать существовать так, было уже не возможно.
Целый день я провел перед телевизором. Поглощая крепкий кофе, в надежде, что мой мозг сам придет к правильному решению. Но к вечеру, сделал только один вывод – нужно прекратить пить.
Не было сил сидеть дома. Я наспех оделся и выскочил на улицу. Стоял ужасный холод. Ве-тер пронизывал до самых костей. Поднимал с земли снег и гнал вслед за мной, не желая оставлять в покое. Я долго мёрз у дороги, прежде чем меня подобрал религиозный фанатик. Коршуна подобный старик гнал колымагу и приглашал посетить - «Истинную церковь» - Всю дорогу он болтал без умолку, но не взял денег – «Господь велел делиться» - Мне это было только на руку.
В центре стало хуже. Бетонные домино моей улицы, вгоняли в тоску. Здесь же, меня ждали мигающие вывески знакомых баров. Моя апатия сменилась стойким желанием пропустить стакан-чик. И я незамедлительно, нашел множество поводов заглянуть в один из них.
Два часа спустя я лежал с Оксаной в моей съемной квартире. Мы слушали записи Джон Ли Хукера и потягивали вино, купленное по дороге.
И я опять был пьян. Снова лежал с Оксаной и сжимал её ступни меж своих. Я опять любил её. Любил себя. Любил весь мир. И еще долго я лежал молча, прежде чем провалился в сон. Безмя-тежный и тихий. Сквозь который, чувствовал, как Оксана прижималась ко мне.
А потом снова утро. Тошнота. Омерзительное чувство упадка. Все было по-прежнему. Мыс-ли о воздержании больше не посещали меня. Жизнь вновь пошла своим чередом. Дни стали так по-хожи один на другой, что я перестал видеть между ними грань. Проводя всё время за распитием ви-на. Я потерял вкус у жизни и надеялся, что скоро все кончится.
Но По-прошествии нескольких недель, не мог больше пить. Проснувшись однажды утром, я понял, что это конец. Я больше не мог выносить этот проклятый город не единого дня.
Я позвонил своему старому другу – Кириллу Проскурову. После того,
