Шел конец апреля 1945 года. Ранним утром 5 ударная армия, под командованием генерала Берзарина, форсирует реку Шпрее и штурмует Берлин. Но атака захлебывается, так и не начавшись. Берлин ощетинился миллионами стволов, покрылся тысячами мин. Каждое здание было превращено в неприступную крепость-цитадель. На улицах, площадях и проспектах были сооружены баррикады, завалы и пикеты. На перекрёстках стояли танки и пушки. Город горел, взрывался и отстреливался с яростью обреченного. Немцы поставили под ружьё всех и детей, и стариков.
После высадки, войска Берзарина схода уперлись в хорошо укрепленную цитадель в трёх кварталах от набережной, которую обойти или взять штурмом не получилось. Огромное здание, построенное в имперском стиле с колоннами и со стенами метровой толщины, ещё недавно было Берлинским управлением полиции. Из всех его окон, бойниц и проломов, по нашим велся массированный огонь из всех видов оружия. Полицаи были некудышными стрелками, но их было много и стреляли они неперставая, не жалея ни себя, не патронов, не снарядов. Вся площадь перед цитаделью была покрыта телами убитых и раненых. Развернутый прямо в церкви полевой госпиталь не успевал принимать раненых, которых, со смертельным риском для своей жизни, вытаскивали санитары с площади. Под сводами старинного здания слышались стоны раненых, визг пил, команды врачей, многократно усиленные прекрасной акустикой. На входе стояла хрупкая девушка-медсестра и неожиданно зычным голосом распределяла нескончаемый поток раненых по отделениям: этого в "руки" неси, этого в "головы", а этого в похоронную команду - ему уже врач не нужен! И никаких лишних эмоций, работа – есть работа, за время войны она насмотрелась всего.
Но самая большая опасность для наших войск была в том, что из-за цитадели, по навесной траектории очень точно по нам стреляла немецкая гаубица, убивая и калеча солдат, разбивая пушки и пулеметы, загоняя их обратно в укрытия. Каждая попытка организовать атаку пересекалась прицельным гаубичным огнем! Наша пехота с большим трудом, но всё же выбила противника с двух сторон цитадели, а до гаубицы добраться так и не смогла. Парадокс – единственное орудие сдерживало организованный натиск целой армии!
Сразу на нескольких улицах, ведущих на площадь, прибывшие артдивизионы вместе с саперными ротами, начали срочно сооружать брустверы из обломков домов, но как только вручную выкатывали на позицию пушку, то тут же получали прямое попадание крупнокалиберным снарядом. Кто-то корректирует огонь у нас в тылу! Сотни бойцов побежали по крышам и чердакам искать шпиона. Но находили только заплаканных женщин с малолетними детьми. Вот тащат неведомо откуда взявшегося фельдфебеля полевой жандармерии. В бывшей булочной несколько оперов из СМЕРШа начинают допрашивать его с пристрастием, пожилой немец, со страха, впал в ступор и ничего сказать не мог. Отчаянные ребята из разведроты в стальных нагрудниках, одетых поверх ватников с оторванными рукавами, в очередной раз безуспешно пытаются прорваться в цитадель, но потеряв трёх бойцов отходят назад. Расположившиеся на крышах снайпера отстреливали немецких пулеметчиков, но на плотность огня это влияло слабо, на место убитого сразу вставал другой!
А наши свежие силы всё высаживались и высаживались на берег. Для переправы через реку в ход шло всё, что можно было найти в разгромленном войной городе. Передовые части отправились штурмовать столицу Рейха на катерах и прогулочных яхтах, подошедшие за ними стрелковые полки переправлялись на речных трамвайчиках, кто подошел позже хватали лодки и баркасы. Одиночный пулеметный расчёт, форсировал реку гордо восседая на огромной дубовой двери и загребая саперными лопатками. Но были и такие, кто не боялся замочить ноги. Штурмовой инженерно-саперный батальон, подбежав к реке, быстро покидал в носилки взрывчатку и оружие, строем зашел в воду, и поплыл на немецкую сторону, держа носилки над головами! А это, без малого, 500 человек! Им ждать некогда, нужно срочно подорвать цитадель и открыть дорогу для наступления. В двух километрах ниже, понтонно-мостовой батальон наводил временную переправу и ремонтировал взорванный вчера мост. На нашем берегу сгружал рельсы и шпалы железнодорожный батальон, укомплектованный исключительно женщинами. Нужно уложить новый путь и срочно переправить на другой берег несколько танковых армий. Но пехота не стала ждать, эта война надоела всем, пора её заканчивать, и сама рвалась в бой!
А на другом берегу дороги дальше уже не было. Огромная масса войск скопилась на набережной и в близлежащих кварталах, даже не вступая в бой! Дошло до того, что с барж некуда было сгрузить пушки и танки, всё было заполнено людьми. Танки пытались стрелять с воды, не получилось - танк на дырявой барже - это не боевой корабль! Круизный пароход, наскоро переделанный в плавучий госпиталь, не смог подойти к причалу, швартовался к другой барже. Бойцы прыгали в воду и добирались до берега вплавь. Навстречу, из города, уже потянулся поток раненых. Всё смешалось, командиры стали терять своих подчинённых, солдаты терять свои подразделения.
Наблюдавший за ходом высадки, с другого берега Шпрее, генерал Берзарин про себя выругался. Десять тысяч бойцов против одной гаубицы! Эх, нам бы сюда пушку и побольше! Выбить немецкую гаубицу, а там штурмовики подорвут цитадель и дорога открыта! Но своя артиллерия безнадёжно отстала. Берзарин хотел первым захватить Рейхстаг, поэтому не стал ждать, пока подтянутся обозы. Теперь он горько жалел об этом решении. Никто не ожидал, что немцы сделают из Берлина хорошо защищённый город-крепость!
Вдруг, невдалеке, через пару домов, со страшным грохотом выстрелила пушка. Берзарин не поверил своим ушам. Это что, само провидение? Махнув рукой адъютанту, он быстро пошел на звук выстрела. В соседнем квартале на небольшой площади между разбитых домов, на позиции стояла огромная дальнобойная пушка. Орудийная прислуга деловито, без суеты и подавала огромные, выше человеческого роста снаряды. Заряжающие, орудуя гигантским банником, досылали его в ствол. Наводчик наводил орудие и по взмаху командира стрелял. После выстрела звонил полевой телефон, корректировщик огня с того берега сообщал новые координаты, командир производил баллистические расчеты, давал команду наводчику, и всё повторялось сначала. Все работали с четкостью хорошо смазанного механизма. Как будто это не война, а учебные стрельбы!
На приход командарма Берзарина, вопреки Уставу, никто не среагировал. Все выполняли свою работу не обращая на него внимания. Генералу это не понравилось. Громким окриком он подозвал к себе командира орудия. Командир, не торопясь сначала дал наводчику новые данные для стрельбы, и только потом подошел к генералу. Представился. Гвардии сержант Мальцев, Иван Никифорович. Сержант по возрасту был старше генерала. В старой потертой фуражке и зарубками на козырьке, седой как лунь, но с пышными казацкими усами и внимательным, сосредоточенным взглядом интеллигента. Генерал хотел сначала обругать сержанта за нерасторопность, но взглянув на него осёкся. На выгоревшей гимнастерке красовались ордена Славы всех трёх степеней и два ордена Боевого Красного Знамени! По наградам он заслуженней генерала будет. Да, этот человек знает свое дело, и никого не боится.
Дело в том, что эта пушка Берзарину не подчинялась. Это была артиллерия Резерва Верховного Главнокомандующего, ей распоряжался лично товарищ Сталин, и приказать сержанту Мальцеву генерал-полковник Берзарин никак не мог. А помощь сержанта была ему сейчас очень нужна. Генерал решил действовать лаской и хитростью. Дядя Ваня - обратился он к сержанту - нужно подсобить. В пятом квадрате немецкая гаубица косит моих людей, с ней надо, что-то делать. А добраться до неё сможешь только ты! Поможешь? Сержант выслушал просьбу генерала, но твёрдо ответил: я видел работу немецкой гаубицы, но имею личный приказ маршала Жукова стрелять только по Рейхсканцелярии. Отменить приказ Жукова ни сержант, не сам Берзарин не имели права. Разговор с сержантом получался не простой. Генерал решил действовать пряником. Дядя Ваня, нужен всего один выстрел. Только один! Дай моим людям прорваться вперёд, а потом долби свою канцелярию дальше. Сержант посмотрел на генерала серьезным взглядом и ответил: ладно, но только один выстрел, разрешите выполнять? Берзарин спохватился, дядь-Вань, если попадешь - тебе Героя, а твоим гвардейцам по Красной звезде! А если промахнешься, то, генерал запнулся и тихо добавил, пойдешь под трибунал. Сержант слегка ухмыльнулся - я никогда не промахиваюсь, не имею такой привычки.
Подойдя у орудию, Иван Никифорович сел на снарядный ящик, взял в руки карту и задумался. О чем думал этот простой русский солдат? Может вспоминал пропавшую в эвакуации красавицу-жену. Или дочек, одну воевавшую радисткой, вторую - служившую медсестрой в полевом госпитале. Или родную шахту на Донбассе, где работал до войны горным мастером. Свой уютный шахтерский городок с терриконами и абрикосами. Бездонное украинское небо, запах цветов в степи. Цветущую вишню в саду. Свой хутор, где в голоштанном детстве гонял прутиком гусей. Ласковую маму, строгого отца - бравого казака. Братьев и сестер, которых раскидало по огромной стране. Старенькую бабушку, которая угощала вкусными яблоками.
Может вспоминал как помирал к окопах Первой мировой. Как сам генерал Брусилов вручал ему Орден святого Георгия, который теперь не прячась он носил на гимнастерке вместе с советскими орденами. Барона Врангеля в Крыму, от которого с большим трудом ушел к красным. Бои на Кубани с белогвардейцами, и Ростовский госпиталь, где лежал с обморожением. Ногу, спасибо докторам, спасли, только мерзнет всегда, но это терпимо.
Или думал о том, что сейчас делать? За долгие годы войны гвардии сержант Мальцев сделал из своего орудия тысячи выстрелов, но всегда он стрелял только по вражеской территории. А эта задача была совсем не простая, нужно было попасть в колодец из домов, окруженный с двух сторон нашими войсками. Ошибка в 20 метров и десяток похоронок отправится на Родину, преумножая число вдов и сирот. Трибунал его не пугал, совесть - вот самый суровый трибунал! И грозного Жукова он не боялся. Он сам не простит себе промах. Никогда! Сложный выстрел, возможно, самый сложный выстрел в жизни.
Берзарин стоял рядом, молча наблюдал и не вмешивался. От исхода этого выстрела зависела и его судьба. Вдруг Мальцев встал, отложил в сторону карту, жестом согнал наводчика с места и сам сел за прицел. С минуту он сидел закрыв глаза и производя в уме расчёты, потом скомандовал - заряжай! Прислуга с готовностью подхватила снаряд, и положила его на орудийное ложе. Заряжающие дослали его и закрыли замок ствола. Пушка к стрельбе готова, осталось только прицелится. Сержант развернул фуражку козырьком назад и прильнул к прицелу. Что он там увидел одному Богу известно, кругом стены домов и небо. Координаты цели даны авиаразведкой несколько часов назад, наземная разведка добраться до цели не смогла. Да и