На жертвеннике

экспрессивного «Мот», то есть приводящий все в движение мотор. Мот был на редкость умным котом. Умел открывать двери. Несмотря на то, что квартира была на пятом этаже, он, находясь на улице, всегда знал кто из членов семьи, где, когда и в какой из комнат находится. Мот безошибочно подходил под окно нужной комнаты и издавал звучное «мяу», требуя, чтобы открыли дверь подъезда. Его ум и рост требовали калорий. Он обожал курицу, и по праздни-кам успешно воровал ее со столов находившейся во дворе синагоги, по-своему приобщаясь к иудаизму.
Все было бы терпимо, но вот незадача: не пони-мал Мот, что в нем – надежда семьи на выживание. Он был сущим исчадьем ада, нещадно царапался и кусался, словно желал разогнать всех ютящихся под одной крышей и довершить процесс семейного рас-пада.
Михаила не интересовало ничего, кроме его работы. Неожиданно для себя он вдруг стал так ревностно относиться к этой части своего бытия, что предстоящий экзамен по специальности утратил для него значение. Само неразумное, физическое ощуще-ние труда стало самоцелью. Он не только утратил духовную связь с дочерью, сексуальную – с женою, но возненавидел само их присутствие в его жизни. В Михаиле вдруг обнаружились такие черты характера, как властность и бессердечие, которые, быть может, были в нем и раньше, но никто об этом не подоз-ревал. Зато теперь все стали чувствовать это на себе. Человеку от природы свойственно агрессивно реагировать на тех, кто знает о его слабостях. А кто же знает их лучше, чем самые близкие люди? На них все и сказывается. Общий счет, с которого Михаил единственный снимал деньги, довел финансовые ссоры с женой и дочерью до абсурдного сосущество-вания.
Единственное, что не то, чтобы удерживало, скорее, влекло к собственному дому, был Мот. И эта привязанность с коту тем сильнее возрастала, чем более жестоким и нетерпимым Михаил становился к своим близким. Наконец, наступил момент, когда кот и хозяин уже не могли существовать друг без друга, как два вампира, получающие наслаждение от крови своих жертв. Леночка очень хотела, чтобы Мот полюбил ее больше всех, как когда-то Белоснежка. Но однажды Мот так исцарапал ее, что девочка прекратила попытки сблизиться с ним. Со временем само присутствие непонятно чем озлобленного животного в доме стало ее раздражать.
Она стала уходить к подружкам, потом на свидания с молодыми людьми. Очень скоро избало-ванная, но воспитанная девочка стала грубой, нечут-кой и вообще приобрела все повадки бродячей кошки. Как-то она вернулась домой крепко пьяной и, пошатываясь, нечаянно наступила на кота. Тот высоко подпрыгнул и расцарапал ей в кровь живот. С диким воплем Леночка закричала, что больше сюда не придет, потому что боится жить с тигром в доме.
При всей своей разболтанности, Леночка всегда держалась за семью, как единственную защиту в мире. Она всегда говорила «мы» – независимо от ежедневных распрей. И теперь впервые бросила в лицо Михаилу страшное обвинение:
- Это из-за тебя мы с мамой гнием здесь, в обломках скрижалей, разбитых твоим Моисеем. Даже, кот, которого ты притащил, – настоящий Азазель! Ты думал искупить вину за смерть Снежки? Нет! Ее кровь – на тебе! И наша будет на тебе тоже! Ты повинен во всех наших бедах! Мот – возмездие небес! Есть фильм о коте убийце, который возник в одной семье, чтобы отомстить за весь кошачий род, потому что когда-то по их вине погибла кошка. Он их всех уничтожил. Мот сделает с нами то же самое. Я его боюсь!
Ирина попыталась успокоить дочь. Михаил вообще не обратил внимания на ее слова, продолжая раскладывать компьютерный пасьянс. Все привыкли к ежедневным истерикам друг друга…
На следующий день Леночка собрала свои вещи и ушла жить к дружку-наркоману, перестав ходить в школу…
*
Ирина уже не могла находиться в доме, переживая за дочь, которая не давала о себе знать. Эта тишина повисала, давила, переходя в физическое ощущение боли.
Сколько раз она корила себя за собственную беспечность в принятии решения об отъезде, когда они сами искусственно вырвали свою дочь из нор-мальной системы образования, а возвращение в российскую школу обрекло бы ее на ощущение неполноценности среди сверстников…
И еще… Ирина винила себя за то, что не смогла защитить своей дочери перед жизнью, не оказалась бойцом, хоть и воспитывалась на Павке Корчагине.
После трудного дня Ирина лежала на кровати, тупо уставившись в потолок. Она ждала, что вдруг услышит щелчок входной двери и войдет ее Леночка, все равно какая. Но усталость взяла свое, и Ирина все-таки задремала…
Ей вновь снилась ее советская школа, любимый кабинет, в оформление которого она вложила всю душу. Подбирала цитаты великих историков и философов, гравюры из истории цивилизаций. На это ушла уйма времени, поскольку художник-офор-митель вечно приходил на эту «историческую синекуру» слегка под шофе. И вот однажды, приняв горячительного сверх обычной нормы, он чистосердечно спросил, едва двигая заплетающимся языком:
- И нехай моему сыну ваш Сократ нужен?
Ирина от души рассмеялась. Это было величайшим достижением: среди всех философов в процессе оформления класса дядя Толя не только запомнил Сократа, но и не забыл о нем под шофе.
- Я могу вами гордиться! – весело отозвалась Ирина.
- Повтори сто крат – получается Сократ! – весело отпарировал художник, – эх, Ирина Михайловна, замечательная вы учительница, только, ну, ничего в жизни не понимаете. Ну, посмотрите, какую табличку вы повесили над доскою: «Вначале не видно всего, что будет потом». Геродот.
- Дядь Толь, а что, собственно, здесь не так? – чистосердечно удивилась Ирина, – видите ли, у меня есть, что сказать в защиту Геродота.
- А вот не надо его защищать! – с торопливым и даже враждебным раздражением ответил оформитель:
– Все ваши философы и историки шпионами были! Это нам с вами «не видно всего», а им давно было известно, что с нами « будет потом».

Ирина очнулась и вновь в оцепенении уставилась в потолок. Слова незлобливого оформи-теля с заплетающимся языком словно хлестали по щекам. Странно, но из всех мудрых цитат, которыми был обвешан ее кабинет, как выяснилось, она не извлекла для себя никакого практического опыта. И, если говорить честно, то художник дядя Толя был в тысячу раз ближе к истине…
- Леночка… Леночка…

4. Независимость

После ухода дочери Михаил стал еще мрачнее, а Мот превратился в живое воплощение его болезненной властности. Ирина задыхалась от исхо-дящей от него ненависти. Психологический и финан-совый гнет мужа давили. Сексуальная холодность унижала. Профессиональная невостребованность и тоска по России изнуряли. Все вместе взятое – убивало.
Перед уходом Леночка выгребла все жалкие сбережения Ирины. Снимать деньги со счета мог только Михаил, но Ирина так устала от скандалов, что предпочла избежать очередной унизительной сцены. Чтобы не находиться в праздничные дни рядом с Михаилом, она устроилась дежурить в праздники, взяла подряд три смены – 18 часов под израильским солнцем на ногах. Ирина пришла первой на дежурство в «Парк Независимости». В течение дня на зеленой лужайке было разбито множество развлекательных павиль-онов с аттракционами и прилавков с закусками на любой вкус.
Юные охранники в желтых жилетах, дежурив-шие вместе с Ириной, в полной мере ощущали радость жизни и праздновали от души: шутили, курили, ели, пили. К вечеру начал прибывать народ.
Ирина стояла у павильона молодежной про-граммы Израильского телевидения. По условиям викторины победитель получал майку с эмблемой телепрограммы, а проигравшего обливали водою.
Очередного потерпевшего должны были окатить из ведра, но подростку этого явно не хотелось. Ведущий не поспевая за юрким мальчиш-кой, споткнулся о ножку стоявшего на сцене рекламного щита, потерял равновесие и неожиданно выплеснул полное ведро на стоявшую у подмосток Ирину.
Она вздрогнула от неожиданности. Толпа под-ростков загоготала. Ведущий прекратил викторину, объявив перерыв. Он даже не извинился перед Ири-ной. Вода скатывалась по ее лицу, смывая дешевую косметику. Мокрая рубашка прилипла к телу. Неприятная влага опоясала бедра и низ живота. Вначале было зябко, потом холодно. Предстояло выстоять еще четыре часа, успеть на последний автобус, а потом – домой. Домой ли? Она вдруг почувствовала себя так, словно это произошло в ее привилегированной школе. Ей показалось, что это ее ученики издевались над ней и хохотали, избрав своей жертвой... В глазах потемнело, она прислонилась к металлическому креплению сцены. Стало еще холод-нее. Но стоять уже не было сил. Зеленая тушь попала в глаза, и без того готовые заплакать. Она стала искать салфетку в кармане брюк, но все было мокрым. Тушь разъедала глаза. Наконец, она взяла бутылку с питьевой водой, и попыталась промыть глаза. В этот момент к Ирине подошел какой-то мужчина и сунул ей в руку бумажную салфетку, ко-торую взял на одном из прилавков. Она механически приняла эту помощь.
Потом услышала, что кто-то ругается с веду-щим викторины того самого дебильного шоу. Веду-щий стал рыться в своем рюкзаке с призами, выта-щил майку и кепку. Но вступившийся за Ирину изра-ильтянин потребовал:
- Зачем ей сейчас кепка? Не видишь, что женщина дрожит от холода, а ей до конца здесь стоять? Давай еще футболку!
Шоумен достал еще одну футболку и отдал незнакомцу.
Израильтянин подошел к Ирине и сказал:
- Переоденьтесь, а то простудитесь. Я Вам сейчас стул раздобуду.
Никого не замечая вокруг, Ирина сняла мокрую блузку. Подростки тупо загоготали, увидев ее белый бюстгальтер. Но она так замерзла, что уже ни на что не реагировала. Только бы согреться. Ирина быстро надела майку, на нее футболку, желтый жилет блю-стительницы порядка, вытерла салфеткой остатки косметики на лице. Тем временем израильтянин вернулся с горячим кофе и фалафелем, чипсами, и луком с солеными огурцами, еще какими-то пряностями, смешанными с лимонным соком в лепешке.
- Согрейтесь, – обратился он к Ирине, – со стулом проблема, пойду еще поищу.
Ирина, не раздумывая, взяла кофе и лепешку с фалафелем. С семи утра она была в парке, а сейчас было начало десятого вечера. Так что, хоть и гово-рят, что в Израиле от голода никто не умирал, – голод не тетка…
Ирина начала отогреваться. Футболка и майка ласкали тело. Кофе дарил сладостное ощущение раз-ливающегося по артериям тепла. Запах соленых огурцов будоражил аппетит. Фалафель с пряностями обострял чувство приятного жжения во рту, словно в кофе была добавлена перцовка.
Тем временем израильтянин вернулся с надув-ным крокодилом вместо стула и сказал:
- Скоро начнется фильм, тогда никто от Вас «стояния» требовать не будет, хоть ноги отдохнут. Ирина взглянула на него с благодарностью:
- Спасибо Вам, – сказала она, – действительно, спасибо.
- Крепись, мотек, – доброжелательно, но фамильярно сказал израильтянин.
В наступивших сумерках она попыталась рас-смотреть сострадавшего. С приятным тембром голо-са шло в разрез некрасивое, испещренное оспой лицо, но глаза казались добрыми.
Дежурство Ирины закончилось около полуно-чи. Она дошла до остановки и с тревогой ожидала автобус.
- А если ушел последний? – думала Ирина. Денег на такси у нее не было.
И вдруг перед нею