На жертвеннике

с добром и случаем». Исраэль и не подозревал, что о послед-ствиях поспешности говорил Геродот. А случай и счастье воспел Пиндар. Впрочем, если бы и узнал, имена авторитетов не стали бы для него значительнее слоеного пирожка, бурекаса или бублика из его пекарни.
То, что он чувствовал сейчас к Ирине, было понятно только ему, пекарю, как ощущение поднимающегося свежего теста в его пекарне, как природное тепло, исходящее от горячего хлеба…
А что завтра? Завтра – не сегодня. Сегодня – уже не вчера…
*
Так после двух дней по три смены дежурства в Парке Независимости Ирина стала независимой от своего дома. Рябой Исраэль дал ей денег купить себе все, что пожелает, но она по сложившейся за это время привычке пошла на вещевую распродажу, что проходила каждую среду на автостанции, отложив оставшееся на черный день. Она думала о Леночке…
- Как она, ее девочка? Где? С кем?..
Жизнь замедлила ход, словно притормозив течение бытия.
Иногда Ирина даже стала появляться в пекарне своего сожителя, производя на его близких то самое впечатление, о котором и думал Исраэль, почесывая голову. Как ни странно, но в мире простого труже-ника, не знающего ни книг, ни интеллигентских мета-ний, живущего пекарней, соблюдением религиозных традиций и телевизионными программами (телеви-зор в пекарне не выключался никогда), а главное – без русского прошлого – Ирина обрела даже какое-то внутреннее равновесие. Унижения, в которое ей хотелось впасть, при виде необразованного рябого израильтянина, не произошло. Оказывается, не было грани ниже той, чем та, что царила в ее русском доме.
Как-то раз позвонил Михаил:
- Мне сказали, что ты живешь с рябой обезьяной. Значит, я был все-таки прав, – и бросил наэлектризованную злобой трубку.
Леночка так и не звонила, словно в воду канула. Обращаться в полицию Ирина боялась. Мало ли что пришьют наркоманам?

5. Прыжок в бездну

Михаил чувствовал себя жертвой. Они с Мотом остались один на один. Иногда Михаил и мог бы брать дополнительную работу, дежуря в больнице, но он вдруг перестал это делать. Его ждал Мот, ставший символом Дома. Мот заполнил его жизнь, заменив семью. Оказывается, отношения между котом и человеком могут быть намного ближе, чем между двумя котами или между двумя людьми. Правда, когда Михаил записывал для Ирины фильм о культе Баст, он еще не подозревал об этом. Но однажды гнусавый голос именитого историка словно ворвался и в его новое холостяцко-семейное бытие:

«Сохранились изображения Ра в образе кота, убивающего змея Апопа. В «Книге мертвых» описывается аналогичное событие, происходившее в Гелиополе: кот сражался со змеем Ими-Ухенеф. Кот-змееборец изображен под сикоморой, южно-африканской смоковницей.
Таким образом, образ кота стал одной из ипостасей бога солнца Ра и связывался с идеей власти, данной богами фараонам».

- Ну, все прямо про тебя, змееборец, – словно продолжая гнусавый голос, Михаил обратился к Моту. И тот утверждающе кивнул головой.
- Ой, доканаешь ты меня, как своего Апопа. Тогда и «Книга мертвых» будет подстать… И откуда в тебе только силищи столько?
Однако потоки злобы, которые раньше Михаил выливал на близких, теперь начали выливаться на Мота. Тот в ответ отчаянно рычал, но пытался сдерживать свою агрессивность.
Кроме них двоих в этом мире у них по сути никого не осталось. И они оба это чувствовали…
Вместе с тем Мот не был обычным домашним котом.
Он был даже не уличным, а в полном смысле диким – таким, каким сотворила его природа, – лунным животным. Мот был незримо связан с луною. И его поведение словно диктовалось ее приливами и отливами. Серебряный диск задавал ритм поведению Мота. В ночь луны на исходе, он всегда пропадал, но с новолунием появлялся неизвестно откуда. Как огненный Ра, Мот ложился под своей сикоморой и с царственным видом ожидал чего-то… Наконец, возвращался домой и вдруг отчаянно нападал на Михаила… А потом… еще неистовее любил своего хозяина. Может, он и в правду мстил за смерть Белоснежки, став одной из ее кошачьих жизней? Или просто тосковал по Леночке и Ирине, ведь теперь все пинки от Михаила перепадали ему?
Иногда Михаил пытался воспитывать своего рыжего фараона, и выбрасывал его на улицу, но тот, как полноправный жилец своей площади, настойчиво и властно ломился в дверь.


*
Однажды на своей санитарской работе Михаил сильно надорвал спину. Он лежал на диване, оклеенный перцовыми пластырями.
Вдруг звонок в дверь. Превозмогая боль, Михаил поднялся и открыл. Перед ним стоял Шломо в оран-жевой кепке – сосед со второго этажа. Мот молнией влетел в другую комнату, словно не желая слушать нареканий в свой адрес.

- Не знаю как, – начал Шломо, почесывая затылок и словно подбирая слова, с чего начать, – но твой кот забрался к нам в ванную. Прогрыз, значит, оконную сетку. Прихожу руки помыть, а он сидит прямо в ванной и смотрит на меня, как человек. Уж не знаю, как он пробрался на второй этаж. Меня клиент в комнате ждет, а этот не уходит и смотрит на меня человескими глазами! Хотел выпустить его. Так нет.Не уходит, смотрит на меня и ждет, мол, можешь пока заниматься своими делами! Думаю, ладно, закончу массаж, тогда и котом займусь. Выпускаю, а он смотрит на меня и дорогу указывает. Собственно, итак в доме все знают, что это твой кот, хоть бы на нем и ошейника не было. Ну, так не отходит же, кричит «мяу», «мяу», и ведет… А главное – меня, словно сила какая, так и тащит, тащит на него. Вот привел. А то с чего бы это мне за котом со второго на пятый этаж идти?
- Спасибо, Шломо, – попытался выдавить из себя улыбку Михаил, боль вновь исказила его лицо. Он почувствовал, что не может двинуться.
- Что случилось? – оранжевая кепка сдвинулась ему на приподнятые от удивления брови.
- Спина… – простонал Михаил.
- Ты, наверное, знаешь, что весь район ко мне ходит вправлять позвонки?
- Честно говоря, нет.
- Вот чудеса! – всплеснул руками Шломо. – Получается, что кот твой больше тебя знает. Ладно, показывай, на какой кровати спишь?
Михаил, стиснув зубы от нового приступа боли, жестом указал на кровать.
- Эта совсем не подходит! – категорично заявил Шломо. – Нужно только на досках или на полу! Ловким движением он сбросил с кровати считаю-щийся ортопедическим матрас. Заставил лечь Миха-ила на фанерную поверхность и начал нехитрый массаж. В один из моментов, когда Михаил даже начал чувствовать какое-то расслабление в мышцах, Шломо неожиданно нажал на один из позвонков. Михаил завопил от боли, словно взбесившийся Мот. Вслед за этим неожиданно наступило облегчение. Михаил был искренне благодарен, который, вместо того, чтобы потребовать возмещения причиненного Мотом ущерба, вправил ему позвонок.
Иногда, пытаясь проанализировать свою жизнь, Михаил думал, что само поведение животного в доме, передает ощущение сути дома: Белоснежка – радость, Мот – беда… или отражение его самого – человека в беде?
Всем своим усталым, желчным, озлобленным жизнью существом Михаил вдруг словно открыл Моту свою израненную душу. А, открыв, – привязал-ся к нему, как к живому существу, которое, может быть, и укусит, но никогда не предаст.
Это было правдой: Мот действительно был предан Михаилу, как собака, был готов отдать за него свою кошачью жизнь, хоть и скандально отстаивал свое «мяу» в ссорах с хозяином.
*
Трудно сказать, что было бы дальше, но однажды Мот не вернулся домой. Он не приходил несколько дней. Михаил вышел его искать. Обошел все привыч-ные места, где тот обычно грелся на солнышке, заигрывая с кошками. Мот не откликался. И вдруг Михаил услышал еле слышное помяукивание. Внача-ле он даже не мог понять откуда. Вновь позвал и вновь услышал. Михаил шел по звуку, который привел его к той самой сикоморе, как гнусавый историк называл библейскую смоковницу. Перед ним лежал умирающий Мот. Назойливые мухи жужжали над испражнениями, облепившими его шерсть. Бло-хи ползали по подшерстку, глаза почти не открыва-лись. Михаил пальцами открыл ему глаза и увидел вместо Ока Ра – третье веко у своего фараона!
- Так он же вот-вот испустит дух, – с болью подумал Михаил. Снял футболку, замотал в нее Мота и принес домой. Тут же вызвал скорую для животных – врача-француза, который ранее делал Моту прививки на дому. Впрочем, и без ветеринара было понятно, что у Мота обезвоживание организма такое, что кот не может даже стоять на ногах.
Единственное, чего не понимал Михаил, как могло это случиться? Еще три-четыре дня назад Мот был настолько здоров, что мог проглотить целую курицу и уломать десяток кошек кряду? Он не мог найти объяснения такой резкой перемене. Через два часа прибыл ветеринар. Едва взглянув на Мота, он сказал:
- Кот отравлен. Это очень сильный яд. У меня уже несколько таких случаев в вашем районе. В Иерусалиме много бездомных кошек, многих это раз-дражает, пишут жалобы в муниципалитет. Никакие общества защиты животных не могут решить эту проблему. Уничтожить всех котов в городе нельзя, всем известны европейские примеры с полчищами крыс и мышей. В Риме, например, создали приют для кошек неподалеку от стен замка Кайя Юлия Цестия. Запах кошек остается – крысы не подступят. Необходимо элементарное равновесие сил в природе.
Сейчас Общество защиты животных в Иерусали-ме выдвинуло проект кастрации бездомных котов. Но от проекта до его претворения еще много-много животных вот так погибнет.
Михаил вспомнил, что действительно, два дня назад он видел у мусорника погибшую кошку, но почему-то никак не связал это с Мотом.
- Ему, наверное, сейчас нужна мощная клизма и капельница? – спросил Михаил.
- Честно говоря, в его состоянии я уже не уверен. У этого кота редкостная живучесть. Прошло четыре дня, а он еще дышит.
- А Вы попробуйте. У меня есть чем заплатить. Спасите его, спасите! Я готов сейчас же помочь вам взять анализы, поставить катетер…
- Для того, чтобы помочь, нужно быть специалистом, – заметил ветеринар.
И вдруг Михаила прорвало:
- Это я здесь никто, а там был нейрохирургом и знал, что нет у меня права терять минуты жизни своего пациента. Врач рискует всегда.
- Тогда, коллега, вы понимаете, что наркоз для него сейчас смертелен, – интеллигентно ответил ветеринар. – Держите свое чадо, только крепко и ровно. Будем брать анализы и вместе вытаскивать его.
Ветеринар очень быстро намочил шею и грудь Мота спиртом из бутылочки с распылителем. Нашел вздувшуюся от напряжения правую грудную вену и ввел иглу. Мот застонал. Шприц наполнялся кровью.
Затем ветеринар ввел иглу в левую грудную вену. Попав в тромб, игла вылетела, обрызгав всех кровью. Мот гулко зарычал «у-рр». Михаил держал его, как волкодав, не давая двинуться. Потом ветеринар выстриг коту шерсть на одной лапке и поставил капельницу.
Михаил бережно положил Мота в его клетку-домик, где тот любил спать, и вместо стойки повесил пакет с физраствором на дверную ручку.
- Мы сэкономили несколько часов. Через два часа я вернусь и отвезу его в клинику. Ежедневно Михаил справлялся о здоровье Мота, когда тот в течение недели находился в клинике французского доктора.
Потом кота привезли домой. Но ветеринар пре-дупредил:
- Сейчас у него наблюдается улучшение. Потрясающе живучий организм. Он борется словно за две жизни, хотя не думаю, что выкарабкается – у него пневмония.