Подглядывательная историйка

     

      Критики злобно молчали. «Они даже молчат злобно», – подумала Стеша и снова заснула. Ей снился старый дом, скособоченный, как из переводного стишка детского поэта – Костолевского или Кравчука?.. – фамилии она всегда забывала. Даже собственную однажды забыла. Третью. И она расписалась второй закорючкой, более привычной.
      Домик скособочился, врос неровно в землю, она обошла его и стала заглядывать в окна первого этажа...

      В одном окне какая-то нестарая ещё женщина купала в оцинкованной ванночке малыша. Малыш был такой улыбчивый и розовенький, что Стеша ответно порозовела и заулыбалась в окошко. Она уже готова была решиться лайкнуть и помахать ему рукой, но вспомнила: в то время так не делали. Малыш мог испугаться.
      В другом окне на подоконнике сидела кошка. Стеша даже отпрянула – так неожиданно столкнулась с кошкой взглядом. Кошка тоже отпрянула и исчезла. «Спрыгнула», – подумала Стеша и услышала, как ударили передние лапки кошки по полу внутри дома.
      Третье окно было за занавеской. Кисейная занавеска, кисейная барышня. Звали барышню Ляля. У неё были чёрные волосы и крупные – во весь подбородок – губы. Фуууу... Стеша позлорадствовала. Тогда пацаны правильно сделали. С такими губами Ляле самое место на дне канавы со снегом. Она летела в эту канаву с хохотом. С хохотом толкнувших. Один валенок Ляли остался лежать на краю канавы. Они и его потом столкнули вниз. Валенок ударил Лялю прямо в подбородок. Или в губы. И они слились в истошном вое.
      Следующее окошечко было узеньким. Стеша не любила такие узенькие, как сощуренный вертикальный глаз циклопа, окна. Но заглянула. Танька! Привет, Танька! А почему ты в одном лифчике и одних трусиках дефилируешь перед окном? Ты кого-то ждёшь? На кухне? А, впрочем – какая разница, где? На кухне, в гостиной, в зале, в прихожей, в передней, в коридоре, в парадной, на заднем дворе, в уборной, в туалетной комнате, в маминой спальне... Какая тебе разница, Танька, где? Важно, с кем.
      Пятое окошко. Юрбан. Танькин дружбан. Юрка сидел к окну спиной, склонившись над большим обеденным столом, желваки его без устали работали – Юрка ел. У Стеши засолало под ложечкой... Она рассматривала Юркину светлую макушку и пыталась понять, как ему удаётся помнить все карты в кучке отбоя и на руках каждого из пяти игроков. Юрбан никогда не проигрывал. Единственный среди них, дурачков, умначок. Стеша впервые смотрела на него сверху вниз. Неожиданно Юркина макушка выросла, пришлось крупно вздрогнуть и кинуться к следующему окну.
      Здесь окно было открыто, на подоконнике пузырился ярко-красными цветами ободранный горшок. «Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань!» Стеша сделала над собой усилие, чтобы вспомнить название стишка. «Кошкин дом!» – закричала она. – «Кошкин дом!» Тюль отполз в сторону и на неё внимательно взглянули четыре глаза. Первые два были маленькие, чайного цвета. Вторые стеклянно поблескивали из круглой металлической оправы. «Я вас люблю, глаза!» – решительно прошептала Стеша и по стеночке двинулась дальше.
      С той стороны стекло расплющило чей-то нос. Стеша прижалась к носу со своей стороны и так они стояли – та девчонка и она, Стеша, совпадая и носами, и глазами, и чёлками, и губами, и дыханием. Потом Стеша решила обнять девчонку и протянула руки вперёд. Силы в её руках оказалось столько, что стена дома рухнула, тут же осев тонким слоем серебристой пыли. Так они и стояли, обнявшись – совершенно незнакомая девчонка и она, Стеша. А вокруг шумели своими зелёными самолётиками клёны.

      «И как вы находите груди этой девочки?» – один злобный критик всё-таки заговорил. «С трудом!» – хотелось крикнуть Стеше, но она вдруг вспомнила, что это анекдот про поручика Ржевского, и расплакалась.