Первое лихо

   Дорога по осени - выноси святых и ратуй. Но какие святые в машине, где мат-перемат? И кому 'ратуй' орать, если нет кругом людского племени? Только высунется из мокрого ельника вампир-дистрофик, с тоской глянет на машину, обитую крестами, закланную-перезакланную, - ожжет глаза сим непотребством и отступит, ворча. Пойдет, пошатываясь, едва надеясь дотянуть до весны - до времени, когда потянутся по реке сытые мордатые туристы-байдарочники. Глубокая осень - безнадега тем, да этим...
     
     1.
     Машина самым мерзким образом легла на брюхо. На этой прямой и луж-то было всего две, любую по краю объехать можно, но это если с умом, не торопясь. Не повезло - вдруг соскользнуло колесо с... в общем-то, удобного ровного места, повело юзом, водитель в испуге крутанул руль 'не туда', поддал газку... и проскочили первую, для того, чтобы на все четыре ухнуть, зарыться в жиже второй...
     В машине, после затейливых разборок - 'кто виноват', решили не суетиться, а ждать до света. Виноваты, по большому счету, оказывались все. Бригадир - что подписался на этот сомнительный, не слишком прибыльный контракт, а теперь решил 'скосить угла'. На месте водителя сидел кругом виновный Локся-Чмыхало, которого машина так и не признала за своего, и отчаянно 'чудила'. В затылок ему дышал, нервный Локся-Дергач пытался рассмотреть, что там впереди. Тот самый Дергач, который уже два года был в розыске, а третьего дня завалил на трассе шиногрыза в погонах, из-за чего объявили 'перехват', и теперь приходилось возвращаться второстепенными объездными дорогами. Но больше всех виноват был, конечно, штатный шофер, и, если правду говорят, что на том свете при каждом недобром поминании приходится кувыркаться - крутился пропеллером за машину свою и за дурость, за то, что подставился, полез в заварушку, когда брали 'объекта'.
     Один Бригадир был настроен философски. Удачно вышло. Груз взял, потерял всего двоих Локсек, один из которых, можно сказать, был не его. В машине просторней стало, выверток совсем места не занимал. Авторитет должен возрасти, а, значит, быть жирному контракту. Дело-то провернули нерядовое, не каждому такое удастся - взять 'вывертка' на лесных выселках.
     Выверток (если на пригляд) был неказистым. Голый старик с лицом ребенка - ну, сущий младенец. И непонятным бы смотрелись все эти веревки, узлы, а еще более примотанные к жердине руки, для тех, кто не видел его в деле... Как ни наказывал этим олухам следить за ручонками, чтобы не связал узлом какую-нибудь 'мудру', этот хиляк (на которого, по виду, дыхнешь перегаром - не выживет) успел-таки - умудрил! - сложил пальцы особым образом и направил на Локсю-Рябозада. Бригадир первый раз видел, чтобы так качественно выворачивало. Только Локся был, а тут (не поймешь - верхом ли, низом, а вывернулся - не уследить глазу) мясо упало, а косточки поверх сложились. Все оторопели, Бригадир едва слышно присвистнул сквозь зубы. Наводка оказалась верной.
     - Лихо! - с уважением свел брови, и, не глядя на своих, спросил недовольно: - Ну, и че ждем? Следующего?
     Подскочили, ухватились мертво, едва ли не зубами вцепились, развели ручонки по сторонам, стали мотать кисти загодя приготовленными бинтами. Пропустили ухват к локтям, и опять примотали, чтобы и согнутыми не мог дотянуться одной до другой, а Локся-Чмыхало все горевал, что не захватили гипс.
     - Залить бы их! Ну, хоть смолой какой! - зудел, беспокоился.
     - Еще скажи - обрубить!
     - А можно? - смотрел с надеждой, преданно, как пес
     - На кой, спрашивается, тащились в такую даль?
     Да уж... Занесло...
     Последняя война, что собачья свалка. Ни фронтов, ни позиций - каша. Регионы дерут земли, от друг дружки кусают. Засосало, закружило годков, этак, на... не сочтешь. Недавно с того круга... В родные места дохромал, а там урод на уроде сделался - смутировали. В деревнях стало нестерпимо, а в городе наоборот; уладилось, устоялось, большинство на людей похожи, и работу можно найти. Кто рук испачкать не боится, во все времена работу найдет.
     Выверток думал о собственном, лишь ему понятном. Еще выстроил частью день завтрашний: решил, что последнему в нем умирать Бригадиру, и опять заскучал.
     Мысли Локсек были просты и неинтересны...
     Перекусили бутербродами, обернутыми в вощеную бумагу. Локся-Чмыхало жевал, стараясь уберечь распухший язык, и, с трудом выговаривая слова, обещал, как вернуться, отвертеть у злобной машины все колеса. За что заработал еще одного тумака - ведь не приехали же!
     Ему вообще-то в багажнике положено сидеть - так сюда добирались, теснились - амуниции много, мог бы оценить повышение, но не способен. Старательный, но недалекий, как все локсики, еще и нетерпеливый, заводной по пустякам. За паскудность характера, чаще всех приходилось довольствоваться багажником... Но случай и шельму метит - прикусил язык, когда под горкой на дурной прямой, решил прибавить газку, да на откуда-то взявшихся кочках, всех так перетрясло внутри, словно это большой ребенок, вдруг, схватил машину в ручонки и принялся ее выколачивать. Давно Бригадир так не матерился. Дергачу разбередило рану, повязка пропиталась кровью, и у пленника на заднем сиденье подозрительно шевелились ноздри.
     Постепенно угомонились, устроились... Пока спали, прилипла к запотевшему стеклу нежить - подпитаться чужими снами, но выверток повел бровями, отпала. Опять заскучал. Знал, что будет утром... Поутру они так и не сдернут машины - сначала, как назло, будут ломаться слеги, потом окончательно сдохнет движок, и выпрыгнувшая железка воткнется в глаз тому, что сейчас похрапывает на переднем сиденье и воображает себя водителем. Тот, что сопит рядом, как сообразит, что придется добираться пешком по местам злым, непривычным, закатит истерику, будет срывать с машины защитные образки и лепить на свой плащ. Рана у него опять откроется. Бригадир... вот с ним не все так просто. Надо подобрать нечто вкусненькое, неторопливое...
     - Да, - подумал он, - именно так, удачный расклад.
     
     2.
     Машина за ночь запотела - надышали изрядно - но под утро стало пробирать за плечи. От этого и проснулись, зашевелились. Протерли окна, осмотрелись. Взялись за машину...
     Бригадир был не в духе по-утреннему. Наливался той злобой, на которой в иное время и на руках бы вынес машину, но сейчас как-то не фартило - крепкие с виду слеги оказывались прелыми внутри и ломались так неловко, что, того гляди, плечо вывернешь. Было с чего сердиться - у Локси-Дергача снова открылась рана, а Локся-Чмыхало, что был вчера за шофера, виноватым себя не чувствовал.
     - Не хрен было сворачивать!
     - А где твои глаза были?!
     - Не хрен было на большаке мента мочить! Из-за пары чешуек! Не обеднели бы!
     За ночь машину будто присосало - не сдвинуть. Мотор тоже, погудел, побулькал пузырями в выхлопную и заглох, будто и не живой больше - а ведь гарантийный, заговоренный на жизнь! И крутили, и пинали, а Бригадир даже с руки крови накапал в распределитель - последнее опасное средство - так и не отозвался, будто высосала дурная лужина все жизненные соки из него. А под конец словно сплюнул, вычихнул из нутра железку и так неудачно, что лишил Локсю-Чмыхало глаза.
     До полудня провозились - Бригадир извел пол аптечки. Пытался собрать кровь (раз уж так получилось), но Локся-Чмыхало - сволочь неблагодарная! - кювету отпихивал. И рот ему было не заткнуть - винил всех: и Бригадира, и Дергача, покойников и, разумеется, саму машину, да того попа, что заговаривал ее и всех на жизнь, движение и удачу в этом предприятии. Так разошелся, что Бригадир уже с подозрением поглядывал на ближайший ельник, откуда ему стали чудиться чьи-то глаза.
     Локся-Дергач, как услышал, что придется идти лесом, опять стал дерганым - похожим на себя. Принялся выламывать с машины защитные образки и лепить на свой кожаный плащ.
     Бригадир сбивал панику:
     - Хер с ней с машиной, сдадим груз, не то что машину, зубы себе вставим серебряные, кого хочешь загрызем! По лесам, как дома ходить будем - все заказы наши будут!
     Вынули вывертка из мешка, обули в топтуны покойного Локси-Рябозада. Надрезали крестиком по голенищу - получились дырочки, пропустили стропу, крепко подвязали к голеням, чтобы не спадали. Еще час с лишним потеряли на том, чтобы подогнать сбрую - нести его за плечами.
     Выверток вяло удивился, когда обсапожили, словно тень мелькнула: сообразил - 'зачем'. Призадумался...С Локсями вышло так легко, что даже не интересно, а вот с Бригадиром не получилось - плеча не вывихнул, и паховая грыжа не вылезла.
     - Ничего-ничего... - приговаривал Бригадир, ободряя Локсек: - Выберемся! Рожи будем мыть только святой водой, в молельне у ортодоксов бронировать самые лучшие места, на портянки холсты иконные пустим и где хочешь пройдем, сапоги подковывать бронзовыми образками...
     Выкладывал Локськам мечту с большой буквы - простую и понятную.
     - Шапку чешуек нам насыплют. Машина была дрянь - хрен с ней! - новую закажем на пяти колесах.
     - Зачем пятое?
     - Это посередке - тех давить, кто между умудрится залечь.
     - Да! - одобрил Локся-Дергач, глаза загорелись и попер первым - прокладывать маршрут во влажной зеленой целине...
     На два часа после полудня вышли к широко раскинувшейся болотине...
     
     3.
     Болотный хлунь, сидя голым задом на мокром теплом стволе, с тоски и жизненного неустройства занимался онанизмом. И в тот волнующий момент, когда, вот-вот, все должно было получиться, и хлунь надеялся разродиться торжествующим уханьем, переходящим в вопль - известить болото о еще одной победе, отголосок которой обязательно должен достичь мохнатых ушей той хлуньки, что предпочла его ... тут и отвлекли.
     - Уроды!
     Обозлился качественно - уже в собственном замутье нет покоя от этих прямоходящих! - беспредельно обозлился, на всю протравленную жизнь, как способен злиться после Четвертой Биологической только болотный хлунь.
     Пошел выставлять на гати верткий плавучий пень, с корневищем, обточенным бобрами в острейшие шипы. Для верности проверил - оставили ли подарка, прежде чем ступить на гать? Шиш!
     - Уроды городские!
     Опытному Бригадиру свежий пень на гати показался слишком привлекательным - имел привычку не искать удобств в дороге - шагнул в обход, но нетерпеливый Дергач, идущий следом, не выдержал - прыгнул на манящую удобицу и... только и выкрикнул последнее в своей жизни:
     - Бля!
     Развалился пень на две половины, крутанулась каждая вокруг себя, захлебнулся криком Дергач, когда вдарило, воткнуло под бока, исчез в жиже. Еще раз крутанулся пень, показал шипы уже без него, потом еще раз и опять стал удобицей - таким привлекательным - хоть танцуй на нем.
     - Под жевалку попал, - сказал Бригадир.
     Простучал шестом поверхность - определил место разлома и уже сам шагнул на пень-жевалку, но не в центр, как бедолага Дергач, а в край, на одну из половинок. Побалансировал, проверил, как качается.
     - Этой половиной идти!
      Выбрались...
     На краю остановился, оглянулся назад.
     Локся-Чмыхало потирал здоровый глаз, наполнившийся вдруг слезой.
     - Какие образки пропали! Он, сволочь, мне так и не выменял, что просил...
     Выверток следил за