АРИСТОФАН

солью и всякими травками…

АРИСТИПП: Да я, посмотрю, вы все здесь чревоугодники, а значит – мои искренние сторонники!

АРИСТОФАН: Один обжора по имени Пифилл, прозванный Лакомкой, все время ходил с обёрнутым языком и освобождал его только перед самым угощением, а после еды очищал сухой рыбьей чешуёй. А еду брал, надев на пальцы перчатки, - ему хотелось положить её на язык как можно более горячей.

АРИСТИПП: Ну, значит, его обскакал известный поэт и чревоугодник Филоксен, который часами закаляет свои пальцы, опуская их в почти кипящую воду, чтобы первым брать самые лакомые горячие кусочки.

ПЛАТОН: Уже не закаляет.

АРИСТОФАН: А что так?

ПЛАТОН: Дионисий бросил Филоксена в каменоломни за то, что тот перестал восторгаться его стихами.

АРИСТОФАН: Да, с этими правителями нужно держать ухо востро. А с Дионисием и подавно.

ПЛАТОН: А ты знаешь, Аристофан, что однажды Дионисий плюнул в Аристиппа, а тот стерпел.

АРИСТИПП: Было такое дело. Но ведь рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку, я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу.

АРИСТОФАН: Ты всегда найдешь способ выкрутиться, Аристипп…
А давай, Платон, теперь отведаем подаренное тобой вино.

ПЛАТОН: Это вино с острова Санторин из винограда, выращенного на вулканическом пепле.

АРИСТОФАН: Разлей вино по кубкам, Филократ! И прибери объедки. А мы пока проследуем во внутренний двор. Я вам покажу, как цветут гранаты. Вы попадете в настоящее оранжевое царство! А еще по просьбе Дамалис там посажены два финиковых дерева из далекой Персии…
***



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ


 Вся компания, кроме Филиппа, возвращается в залу и занимает места возле наполненных вином кубков. Аристофан напевает песню: «Лучшее для смертных — здоровье, затем — пленительная красота; хорошо — когда есть богатство, нажитое честно, когда ты молод и среди друзей».
С этими словами он берет свой кубок, но, неожиданно поперхнувшись, начинает сильно кашлять и роняет его на пол. Вино разливается. Подбегает счастливый Аргус и радостно вылизывает остатки вина.

АРИСТИП (шлепнув Аристофана по спине): ничего, сейчас пройдет. Знаете историю про кимийца, жившего в Александрии, у которого помер отец? Он сдал тело покойника бальзамировщику и через положенное время пришел забрать его. У бальзамировщика было много других умерших, и он спросил, какие приметы были у отца кимейца. Тот ответил: "он кашлял".
Все смеются. И тут же замолкают, глядя, как Аргус неожиданно начинает скулить, из пасти вытекает пена, пес бьется в конвульсиях и умирает.

АРИСТИПП: Да, вовремя это я про покойничка пошутил. Что это с собачкой приключилось?

ПЛАТОН: Похоже на отравление.

АРИСТОФАН: Наклоняется к умершему псу, горестно гладит его. Начинает плакать.
Ну что, мой самый преданный друг. А я-то думал, что ты переживешь меня. Филократ, его нужно похоронить у нас во дворе под оливковым деревом.
Филократ уволакивает тело Аргуса.
Все с ужасом глядят на кубки с вином.

АРИСТИПП: Хорошо, что никто не успел отхлебнуть. Вот была бы потеха.

ПЛАТОН: Судя по всему, это не цикута, которой отравили Сократа. Иначе смерть наступала бы намного медленнее. Сократ в день казни, после того, как опорожнил отравленный кубок, еще долго ходил по камере взад и вперед до тех пор, пока у него не отяжелели бедра. Тогда он лег на лавку. Его тело постепенно становилось холодным и оцепенелым, а когда действие яда, наконец, настигло сердца, наступила смерть...

АРИСТОФАН: Тебе виднее, Платон!

ПЛАТОН: Персидский царь Ксеркс для таких случаев завел при дворе вкусителя ядов, который пробовал все блюда перед тем, как их подавали повелителю. Эту же работу выполняли священные собаки Ахурамазды(*23). Говорят, существуют индийские отравы, отведав которые животные остаются здоровыми, а люди умирают в ужасных страданиях.

АРИСТОФАН: Да-да, Платон, тебе, конечно, виднее.

ПЛАТОН: Даже боги не брезговали пользоваться ядами. Вспомните богиню ведьм и ядовитых растений Гекату. Отравленными стрелами в один из приступов безумия стрелял в жену и сыновей Геракл.

АРИСТОФАН: Тебе виднее, Платон.

ПЛАТОН: А великий Фемистокл, чтобы не участвовать в походе против Эллады на стороне персов, отравился сам.

АРИСТОФАН: Тебе виднее, Платон.

ПЛАТОН: Да что ты все заладил: «Тебе, виднее, Платон». Что ты имеешь в виду?

АРИСТОФАН: Я имею в виду этот кувшин с вином с острова Санторин из винограда, который выращивается на вулканическом пепле, который ты всучил мне сегодня на день рождения.
Пока он произносит эти слова, в залу входит ничего не подозревающий Филипп, берет свой кубок и делает пару глотков.

АРИСТОФАН: Нет, Филипп, не пей! Вскакивает и выбивает кубок из рук Филиппа.
Все в ужасе смотрят на Филиппа, который не может ничего понять.

АРИСТИПП: Это вино отравлено! Сунь пальцы в рот!

АРАР: Это вряд ли ему уже поможет.

Филипп не понимает, что он должен предпринять. Прислушивается к своим ощущениям. Все напряженно смотрят на него. В молчании проходит несколько минут.

ФИЛИПП: Это что, дурацкая шутка? Наверное, Арар придумал.

АРАР: Только что из-за этого отравленного вина сдох Аргус!

АРИСТОФАН: И что это за такой быстродействующий яд? Белена, опий? Слюна розовой медузы? Синильная кислота из косточек персиков? И кто подлил отраву?

АРИСТИПП: А действительно, кто?

АРИСТОФАН: Филократ, когда ты впустил Филиппа и Арара в дом, ты запер дверь?

ФИЛОКРАТ: Да.

АРАР: И я это подтверждаю.

АРИСТОФАН: Значит, посторонний с улицы не мог проникнуть в помещение.

АРИСТИПП: Значит, не мог. А в доме кто-нибудь мог незаметно попасть в залу?

АРИСТОФАН: В женской части дома кроме Дамалис и ее служанки никого нет. Но и они обязательно должны были пройти через двор.

АРИСТИПП: Давайте попробуем восстановить, что произошло.

ФИЛИПП: Я точно помню, что Арар задержался за столом и присоединился к нам позднее.

АРАР: Да, это правда, я просто дожевывал кусок вепря.

АРИСТИПП: А ты видел, как Филократ откупорил кувшин и разливал вино?

АРАР: Да. А потом он выгреб объедки из-под стола и унес их.

АРИСТИПП: Значит, ты какое-то время оставался здесь один?

ФИЛИПП: Совсем недолго.

АРИСТИПП: А потом сюда отлучался Платон.

ПЛАТОН: Я облегчал свой желудок. Если хотите, загляните в ночную вазу.

АРИСТИПП: Так вот кто испускал ветры за столом… (подходит к одному из ночных горшков, заглядывает в него, нюхает).
Кто-то и вправду кучу наложил. И у меня нет никаких оснований утверждать, что это дерьмо не философа Платона… В смысле это не его говнецо… Кстати, можно проверить. Ведь согласно теории Платона у него, как у избранного, в дерьме должны поблескивать вкрапления золота.

ПЛАТОН: Как утверждал Пифагор, шутку, как и соль, должно употреблять с умеренностью. Да и вообще уместно ли сейчас острить.

АРИСТИПП: По-моему шутка всегда уместна. Даже на смертном одре. А когда ты гадил, Платон, Филократ присутствовал в зале?

ПЛАТОН: Он вернулся, когда я уже почти закончил, и предложил мне шлифованные камушки для гигиены. Их я тоже должен тебе предъявить?

АРИСТИПП: Нет, это будет лишним…

АРАР: А ты Филипп ведь тоже отлучался со двора.

ФИЛИПП: Пока вы вели заумные беседы возле гранатовых деревьев, я вернулся в залу, потому что забыл здесь свой мешочек с деньгами. Потом я поднялся в комнату, чтобы замазать синяк мазью.

ПЛАПТОН: Но и ты, Аристипп, во время нашей беседы отлучался?

АРИСТИПП: Действительно, я тоже заходил сюда, потому что меня начала мучить жажда. Как хорошо, что я не пригубил вино, а просто выпил воды.
 (Вдруг Аристофан берет нетронутый кубок Аристиппа и после паузы с опаской делает пару глотков. Некоторое время прислушивается к своим ощущениям)…

АРИСТОФАН: А вино-то отменное, Платон. Значит, отравлен был только мой кубок. В какой-то степени меня это радует, поскольку это означает, что мои гости не подвергались опасности.

АРИСТИПП: Должен тебе возразить, Аристофан. Очевидно, что вино в твоем кубке было отравлено, а в кубке Филиппа – нет, если только оно не содержит какого-то долгодействующего яда. Да не пугайся ты, Филипп. Было бы странным, если убийца пользовался разными ядами. Уж слишком изощренно. И бессмысленно. Но нетронутыми остались еще кубки Арара и Платона. Решится ли кто-то из них испытать судьбу? Может, проверим вино на Филократе? Или позовём другого раба, к которому меньше привязан хозяин дома?

АРИСТОФАН: Невольники стоят немалых денег, Аристипп. За хорошего раба дают до трехсот драхм. Давай лучше используем твоего.

ПЛАТОН: Что-то мне совсем расхотелось вина. Надеюсь, Аристофан, ты убедился, что вино в кувшине изначально не было отравлено. Мне продал три кувшина торговец из Сиракуз. Два дня назад я с большим наслаждением выпил один из них.

АРИСТИПП: То, что Платон опасается пить из своего кубка, хотя и не признается в этом, - а я убежден, что именно из-за страха он не хочет к нему прикасаться,- могло бы говорить только в его пользу, если бы мы рассматривали его как возможного отравителя. Ведь это означало бы, что он точно не знает, отравлено вино в его кубке, или нет. Значит, он не подливал яд в кубок Аристофана. Если только наш философ не делает вид, что побаивается пить из своего кубка, чтобы мы подумали, что он не ведает, отравлено ли налитое в него вино, хотя ему прекрасно известно, что оно не отравлено, - чтобы мы подумали, что он не в курсе этого, тогда как он это знает, но пытается сделать вид, что не знает.

ПЛАТОН: Дело не в том, что я опасаюсь за свою жизнь. То, что предопределено судьбой, все равно исполнится. Но рисковать жизнью нужно не просто так, а во имя чего-то большого.

АРИСТИПП: Хорошо, Платон, я готов согласиться, что ты не хочешь пить из своего кубка из-за благоразумия, а не по причине трусости. Но давайте исследуем и другой вариант. Допустим, это Платон подлил яд в кубок Аристофана, но есть еще кто-то, кто отравил и его кубок. Но для этого мы должны предположить, что здесь присутствуют целых два преступника, действующих независимо друг от друга.

ПЛАТОН: Что за чушь ты несешь, Аристипп. Почему тогда не предположить, что преступников трое, и тогда помимо кубка Аристофана, который отравил один мерзавец, и моего кубка, который отравил второй негодяй, есть еще и третий отравитель, подмешавший отраву яд в бокал Арара - поскольку мы по-прежнему не уверены, отравлен его кубок или нет.

АРИСТИПП: Ну не злись на меня, Платон. Я просто хотел сказать, что вероятность двух отравителей, хоть и чрезвычайно мала по сравнению с наличием одного, но все же существует, но одновременно эта вероятность значительно больше, чем, если бы отравителей было трое.

ПЛАТОН: Я вообще не понимаю, о чем идет речь, кому из нас могла прийти в голову идея отравить Аристофана? И уж точно не мне!

АРАР: Вряд ли кто-то мог этого захотеть просто так. Если он только не безумец. Но если он не безумец, то должен же быть какой-то мотив?

АРИСТИПП: Возможно, кто-то хотел отомстить Аристофану. Вот Платон, например.

ПЛАТОН: Опять Платон!?! Ты что, Аристипп, очумел что-ли? И за что я его должен, по-твоему, ненавидеть?

АРИСТИПП: Ну, например, за то, что он обсмеял Сократа в своих комедиях. В свое время ходили нехорошие слухи, что владелец кожевенных мастерских Анит,