Невидимы нити, которые связывают каждого человека с его родиной. Невидимы, но прочны как никакие другие. Наш облик, речь, привычки поведения – всё из этого времени. Из времени детства, когда познавали мы мир. Никогда позже эти рассветы и закаты, эти небеса, поля, вода, – никогда всё это не окажет на нас такого влияния. Потому что в детстве мы видим это – впервые. И ложится на душу навеки, становится частью тебя самого родина. И до седых волос, до самой смерти ты – её неотъемлемая часть, даже если покинул её навсегда…
Галиль – так звали свою страну местные жители, пастухи и землепашцы. Она была частью Израильского царства еще при царе Давиде, с ветхозаветных времен.
Намного позже израильский царь Пэкаха[1] не смог устоять под ударами ассирийцев, и Галилея была захвачена ими. Победители обычно довольствовались разграблением побежденного народа, облагали его данью и брали обещание покорности, которое вскоре, впрочем, побежденными нарушалось. Ассирийцы же первыми в истории применили другую тактику. Чтобы парализовать силы побежденного народа, они отняли у него верхи,переселив их в отдалённые местности. Прошло всего несколько десятилетий, а пророк Исайя уже называл эти места языческими, так постарались иноземные владыки. На месте разрушенного Израильского царства ассирийцы поселили представителей различных народностей и племен из непокорных вавилонских городов. В Галилею вошло идолопоклонство, и чужеземные боги почти вытеснили из голов и сердец Бога Авраама, Исаака и Иакова. Шли годы, и жители Галилеи все более забывали те времена,
Когда выходил ты, Яхве, от Сеира,
когда шёл с поля Едомского,
тогда земля тряслась,
и небо капало,
и облака проливали воду.
Горы таяли от лица Яхве,
от лица Яхве, бога Израилева…[2]
Вслед за окончательным падением Израильского царства[3], намеренно смешанное ассирийцами население Галилеи всё более отдалялось от культа Яхве. А после падения Иудейского царства[4] и реформ Ездры и Неемии[5], направленных на обособление Иерусалимской храмовой общины от всех остальных областей Палестины, культ Яхве практически угас на земле Галилеи.
Всё изменилось через три столетия, с победами Маккавеев[6]. Галилея вновь вернулась в лоно Иерусалимского Храма и стала частью иудейской страны. Галилеяне так и не присоединились к храмовой общине самаритян, хотя Храм на горе Гаризим[7]располагался намного ближе, чем столица Иудеи.
Но это не спасло их от нескрываемого высокомерия коренных жителей Иудеи, подчас переходящего в презрение. Выражение «Г’лили шотэ»[8] стало нарицательным. Поздний возврат к религии отцов жителям Галилеи так и не простили.
Галилеяне разговаривали на искаженном наречии, смешивая различные придыхания, и из-за этого происходили всякого рода недоразумения. В вопросах культуры иудеи считали их невеждами и недостаточно правоверными.
Округ язычников – так называли эту землю иудеи. Население Галилеи было разнородным. В эпоху правления Ирода среди жителей этой области было множество неевреев – финикийцы, арабы, сирийцы и даже греки проживали на этой земле.
В те времена и много позднее Галилея, как и вся территория Палестины, жила под властью римлян. Дети земли, земледельцы и скотоводы Галилеи, несмотря на плодородие своих земель, были до крайней степени истощены податями и ростовщичеством и часто, разорившись, ступали на скользкую дорогу грабежа и мятежей, призывая к восстанию против владычества Рима. Галилея сохраняла славу языческого округа, но именно из среды простого крестьянского населения северных областей Израиля выходили великие вожди, борцы за чистоту религии Яхве и против иноземного владычества. Здесь, на севере страны, родился и вырос Иуда Галилеянин.
Не стоит этому удивляться, нет здесь никакого противоречия. Существовало так много различий между имущим и образованным населением юга Израиля и галилеянами!
Вся Галилея – это россыпь маленьких городков и больших селений. Лишь Тибериада и Сепфорис, где были театры, школы, бани и ристалища, можно было считать большими провинциальными городами. Свободолюбивые, мужественные люди, каждый день орошающие своим потом свою благословенную землю, галилеяне, быть может, были равнодушны к красоте формы и к искусству, не знали роскоши. Да, главным в их жизни была работа на земле. Но проживали они в самой красивой и плодородной части Палестины. Приезжие современники сравнивали её с раем. Долины и горы Галилеи почти все были покрыты богатой и разнообразной растительностью. Плодородие её земли не уступало плодородию берегов Нила. Всю весну поля Галилеи представляли собой сплошной нерукотворный ковер из цветов всех существующих оттенков. Ни в одной из других областей Палестины горы не расположены так живописно и романтично, как в Галилее. Галилеяне не могли не любить свою родину. Любовь к родине неразрывно связана с протестом против иноземного владычества. С несоразмерной любовью к своему, родному, в том числе – к Богу отцов своих. Может, потому рождались здесь такие, как Иуда Галилеянин, или, как принято его ещё называть, по имени его родной местности, Гавлонитянин?
Именно здесь, у подножия одной из вершин, Великий Человек подарил миру свою самую бесценную проповедь. Можно представить себе один, всего лишь один день из его прекрасного детства…
Свежая прохлада опустилась на долину с вершин гор Галаада. Покрылась рябью поверхность Генисаретского озера. Лёгкий ветерок, спрыгнувший с близлежащих гор, виной тому, что озеро исказило в своем зеркале отражение неба, быстро розовеющего под лучами пробивающегося солнца. Разгоняя утренний туман, поднимающийся над многочисленными ложбинами и озером, над темными базальтовыми скалами, на радость асфоделям и ферулам[9] всё выше и выше взбегает на небосвод солнце. Под его лучами просыпается долина Иордана и высокие равнины Переи, расположенные между горами Сулем и Табор. Круглые формы этих вершин седая древность сравнивала с прекрасной женской грудью. Утро будит природу Галилеи, умывая её прозрачной росой, и настраивая её своей райской красотой на божественную песню. И, с радостью повинуясь этому неземному настрою, где-то в небе, за гранью мирской суеты, начинают щебетать, куковать и пересвистываться птицы. Горлицы воркуют на деревах, потатуйка порхает взад и вперед, светло-голубая сизоворонка, подобная живому сапфиру, носится над полями.
В нескольких километрах к югу от Циппори[10], на первых чуть лениво приподнятых предгорьях Нижней Галилеи, которые обрамляют с севера Израэльскую равнину, находится Н’цэрет[11]. Убогие белые домики – лачуги, беспорядочно рассыпанные в долине и по склону холма, утопают в оливковых рощах и виноградниках. У подножия холма – единственный источник в нижней части Н’цэрета, радует людей кристально- чистой водой, а рядом с ним начинает свой короткий, но трудный бег в гору улочка- лесенка. Воздух вокруг напоён неповторимой смесью запахов кислого молодого вина и свежих козьих лепешек.
По неровным и скользким ступеням лесенки бесчисленное количество раз за долгий день спускаются и поднимаются назаретские женщины. Они несут на головах, покрытых домоткаными платками из козьей шерсти, тяжелые глиняные кувшины с родниковой водой. Проходя под перекинутыми через улицу веревками, украшенными пестрыми лохмотьями много раз выстиранного белья, они низко наклоняются. Весело переругиваются, вспоминая имя очередной хозяйки, так низко повесившей бельё. Бельё, а заодно и хозяйку, величают старыми тряпками.
Звенящую тишину в перерывах между разговорами нарушает лишь трель жаворонка и довольный треск кузнечиков, лениво нежащихся под лучами ласкового утреннего солнца. Ласточки безостановочно кружат в небе, изредка падая почти до земли, и вновь взвиваясь в бесконечно голубое небо. А на фоне грязно-белых домов темнеют уходящие ввысь могучие кипарисы. Так же контрастно на фоне этих деревьев иногда зимой белеет случайный гость в этих краях – снег, но ненадолго… до первых лучей южного солнца.
Внутреннее убранство низеньких, неказистых, с плоскими крышами, домиков бедно и буднично, как бельё, висящее через улочку-лесенку. Жильё состоит из двух половин, в одной из которой ютится многодетная семья, а в другой – не очень многочисленное поголовье домашнего скота. Глиняные стены людской половины домика черны от копоти, ибо дым от костра выходит в дверь, открывающуюся также на день для лучшего освещения. Стены второй половины домика, где обитают козы, чище и светлее, ибо расходы на их обогрев не входят в расчеты хозяев. Лучи щедрого, даже в короткие зимние периоды года, солнца падают на земляной пол через узкие, с решёткой, щели-оконца. Вечером зажигается лампада, расположенная на высоком железном ставце, и семья усаживается перед медным котлом и вкушает пищу, посланную Всевышним. Посланную на сегодня, и чаще всего она похожа на ту, что была послана вчера и позавчера. А главное - как всегда, еда не очень сытная. Потом укладываются спать на полу, разостлав свернутые на день домодельные коврики, под тихий свист домашнего сверчка. А если ночи стоят душные, то располагаются на плоской кровле лачуги и засыпают под неугомонный треск цикад.
В одном из таких домиков родился и рос Тот, имя которого и спустя два тысячелетия повторяется во всех уголках нашей планеты.
Вспомнился библейский цикл этюдов Поленова (те, что изначально живо представились воображению, в Интернете, к сожалению, не нашёл)
Думается, надо дать дополнительную ссылку о Иуде Гавлонитянине. Не все читатели представляют множественность Иуд, да и не все воспользуются поисковиком для разъяснения.
А Грузия незримо пристутствует! (так я, по крайней мере, почувствовал). Житель северных краёв не нашёл бы таких красок.
Рискну добавить ссылку на одно давнее стихотворение. Дабы не цитировать его и комментарий к нему. Сакартвело
С уважением, Владимир