не написано ни в одной богословской книге… Но затем радость всё чаще смешивалась и тревогой и, наконец, страхом – единственную подругу за свою её жизнь ей предстояло потерять безвозвратно.
-Жане, подойди, встань сюда,- попросила ведьма.
Монашка приблизилась вплотную к решётке, лицом к лицу с заключённой – глаза её полны были слёз. Ведьма кинулась вперёд и, просунув руки через прутья решётки, обняла молодую монашку.
-Я… У меня никогда не было никого… Мне хотелось ласки – я получала только холод.
-Я тоже, я тоже… мне так одиноко здесь! Я не знаю, что буду делать, когда тебя…
-Тсс, не надо…- прошептала ведьма в шею монашки, и та почувствовала, как по ней потекли слёзы.
Ведьма вжалась в прутья, стараясь прикоснуться к телу подруги, насколько можно было. Взгляды их встретились.
-Я люблю тебя…- дрогнувшим голосом прошептала ведьма, закусила губу, и с глаз её сорвались слёзы.
-О, я тоже…- постаралась улыбнуться Жане, и крепче сжала подругу в объятьях.
Они прижимались телами, гладили друг друга по спинам и плечам, хватались друг за друга, будто боясь потерять. Ведьма кинулась на решётку и вжалась влажными от слёз губами в губы монашки. Та схватила её за волосы и приблизилась к ней ещё – лёгкий стук зубов о зубы, жаркое сбивчивое дыхание, страх потери и радость близости, единение порыва. Жане всегда не хватало этого – и ей хотелось одновременно и смеяться, и плакать.
-За что, за что нам это…- со слезами выплюнула из себя Жане,- Я не хочу тебя терять!..
-Всё в порядке, всё случиться как случиться…
-Я люблю тебя больше жизни… Как же они здесь все заблуждаются! Ты – единственный счастливый момент, который хоть раз был у меня…
-Ты веришь мне? Вот и славно…- ведьма уткнулась своим лбом в лоб подруги и закрыла глаза,- Тогда всё будет хорошо… если мне всё удастся устроить – сбежишь со мной? Нас не схватят, нас больше никто не запрёт…
-Это невозможно…- испуганно зашептала Жане, гладя ведьму по волосам, и вдруг изменилась в лице,- Я.. Мне… мне всегда не хватало этого – а сегодня…
Монашка снова тихо расплакалась. Ведьма прижала её к себе, сбивчиво дыша, ласкала груди, живот, и плечи упорными грубыми движениями, и Жане почувствовала, как затвердели её соски, она с радостной благодарностью схватилась за губы подруги своими губами – они будто хотели срастить друг с другом в сладком порыве, чтобы больше никто не смел их разлучать: молодые горячие тела со взбунтовавшимися любящими сердцами и уже, к сожалению, безвозвратно погибшими душами.
-Жане Мария… О, Господи!..- голос преподобного Павла, священника этого крыла крепости. Девушка резко обернулась.
Это должно было когда-то произойти. Монашка врала своему отцу. Своему наставнику. Тюремным сторожам. Она примерно исполняла свой священный долг и была для всех примером невинности и смирения. Никто не знал, что по ночам она мечтала о своей подруге, которая, к несчастью, была ведьмой.
-Не теряй надежду!..- крикнула заключённая, когда Жане утаскивал сторож в присутствии уже двух прибывших священников.
-Падре Антоний,- сурово произносил отец Бенедикт,- Как Вы можете прививать заблудшим душам людским веру Господню, когда не уследили за собственной дочерью? Быть соблазнённой порождением ада, грешной бесовкой – это немыслимо, или Вы уже считаете, что Святая Инквизиция, разыскивающая богоотступников по всей Европе, не в силах углядеть то, что происходит у неё перед носом? У Вас есть всего лишь два пути. Первый – собственноручно вынести приговор согрешившей с ведьмой монашке. И второй – не признать этот отвратительный поступок своей дочери, продолжить защищать её… и в таком случае на костёр вы отправитесь уже втроём.
Падре Антоний терял сейчас вид спокойного и умиротворённого священника – он выглядел, как побитая палками собака, глядящая на окружающих людей пронзительно и недоверчиво.
-Наша крепость – последний оплот истинно праведных... Законы становятся жёстче только лишь для того, чтобы искоренить всякую мерзость в нашем мире! Помните: для Святой Инквизиции не существует ни греха, ни позора, который невозможно было бы искупить…
Скрепя сердце падре Антоний, седоволосый священник с прозрачными голубыми глазами, шёл на эшафот. Монахи в плащах, скрывающих их взгляды, – итак было ясно, что они были прикованы к фигуре их опозорившегося брата.
Не глядя по сторонам, не поднимая глаз, стараясь не думать о постороннем и твердя молитву, привязывал он к столбу дочь. К другому – ведьму.
-Прости меня, папа,- равнодушно и беззвучно произнесла Жане Мария, глядя, как неверными движениями старик привязывает её щиколотки к столбу сзади.
Ему хотелось, униженно взвыв, извиняться перед ней, молить о прощении, сказать: «У меня не было другого выхода…» Он посмотрел ей в глаза и испугался, так и не сказав ни слова.
Трагедия, которая была неизбежной и необходимой – с какой стороны не посмотреть.
Ведьма улыбалась своей подруге, когда дрова под их ногами начали поджигать с разных сторон – и Жане заметила, как красиво светятся в отблесках пламени кудрявые волосы подруги – это было самое потрясающее из всего, что ей приходилось видеть. Жане неуверенно дёргала руками, чувствуя, что верёвки практически болтаются на запястьях – а взгляд не отводила… и вот последний рывок – ограждённые ото всех стеной огня, они поняли друг друга, и Жане вырвалась из оков, по горящим углям добежала до столба своей подруги. Инквизиторы молчали, и лишь чуть подняли над землёй древки вил.
-Сейчас, сейчас…- тихо смеясь, приговаривала монашка, распутывая путы на руках ведьмы, топчась с места на место.
-Не торопись…- грустно усмехнулась та. Земля под их ногами взвивалась и горела.
Когда же руки ведьмы оказались свободными, и оставалось лишь распутать верёвку на талии, ведьма неожиданно схватила Жане, сжав мёртвой хваткой – не шевельнуться.
-Что ты делаешь?- не веря своим глазам, испуганно прошептала монашка, дёрнувшись.
-Я же сказала… доверься мне… Нас больше никто не удержит!
Ещё секунда – и костёр взвился над внутренним двором крепости, осветив башни подобно молнии – столб из огня будто рвался в небо, потом разделился на много мелких язычков, и, наконец, припал к земле, оставив посреди площади лишь два опутанных вихрем пепла столба – и кучу тлеющих углей под ними.
Высоко над головами собравшихся сверкнуло, и, вторя этому, раздался глубокий протяжный грохот – собиралась гроза, привычное явление для тех мест. Тяжёлые капли зашуршали по тлеющим столбам, обнажая ужасающую своим видом неровность на одном из них. Кто-то из толпы монахов вырвался и устремился к крепостным кельям. Видимо, он не любил дождь.
