Не ешьте жареные макароны

Март в горах Заилийского Алатау – время схода лавин и, поэтому, туристические базы в ущелье Малой Алмаатинки безлюдны. В марте умный в горы не пойдет. Но то, умный …
       На турбазе «Эдельвейс» кроме сторожа, жившего там постоянно, нас было трое:  Витёк, Бауржан и я. Все трое лаборанты лаборатории млекопитающих, института зоологии АН КазССР, горные фанаты, и стопроцентные разгильдяи. Из продуктов, кроме нескольких бутылок портвейна № 12, у нас на троих оказалась булка серого хлебушка и пара луковиц. Во время шмона, устроенного в домике, были обнаружены пачка макаронных изделий типа «рожки» и пол пачки соли. Ужин обещал быть аристократическим.
- Макароны нужно варить, - сказал умный Витёк.
- Нет, - возразил я, - жареные макароны гораздо вкуснее!
Утверждение моё базировалось на личных наблюдениях. Я не раз видел как мама обжаривает на сковородке макароны до золотистого цвета ( как она их перед этим отваривает, я не видел).
       Бауржан от участия в консилиуме уклонился, заявив, что у казахов готовить пищу – это привилегия женщин, а удел мужчины - употреблять  то, что приготовит женщина.
- Ну, давайте попробуем, - с сомнением в голосе согласился Витёк.
       Мы растопили печку, поставили  здоровенную чугунную сковороду, высыпали в неё всю пачку рожек и посолили. Весело трещали в печке еловые дрова, весело потрескивали на сковородке без масла макароны, от тепла, портвейна и предвкушения обильной трапезы, повеселели и мы. Макароны зарумянились. Некоторые даже почернели. Плотоядно потерев руки, Витёк водрузил сковороду на стол…
       Похрустев шедевром кулинарии, и придя к выводу, что это не съедобно мы завалились на нары. Поныли минут пятнадцать под гитару про пропавшего в тайге друга Серёгу, сырую палатку и марево дальних дорог и решили, что пора спать. Вот тут-то, своим длинным носом, я и учуял запах горелой тряпки. От уроненного с сигареты пепла тлел матрац.  Поначалу мы пытались потушить его в помещении, но запах становился всё более едким. Матрац был вынесен на улицу и закопан в снег около домика.
       Утро было печальным. По ущелью ползли серые тучи, урчали пустые желудки, от высоты с наслоившимся на неё портвейном №12 болели головушки, а выйдя из домика мы на месте закопанного матраца обнаружили протаявший в сугробе прямоугольник с клочьями обгорелых тряпок. Пора было делать ноги. Уложив рюкзаки, мы уже собирались покинуть базу и, в этот момент на пороге возник сторож Генка. Генка нам сообщил, что он – лицо материально ответственное, а матрац – это материальная ценность, поэтому за него нужно либо заплатить, либо возместить утрату другим способом. При месячном окладе в 78 руб. 00 коп. у нас и в городе-то деньги случались не часто, а где было их взять в горах??? Я пообещал Генке принести матрац через неделю и мы, как люди заслуживающие доверия, были отпущены.
         Дома я долго и убедительно втолковывал маме, зачем мне понадобился новый, хранящийся на всякий случай в кладовке матрац. В конце беседы мама сказала, что она очень рада. Рада тому, что её первенец не сгорел вместе с этим дурацким матрацем, в этом дурацком домике, на этой дурацкой турбазе «Эдельвейс», но матрац всё-таки разрешила взять.
       Наступила следующая пятница. С рюкзаком, в который с большим трудом удалось утрамбовать матрац, я в семь утра отправился через весь город на работу. Потом мы с матрацем присутствовали на занятиях подготовительного отделения медицинского факультета при институте физкультуры. Потом, после 22:00, как угорелые мчались на остановку автобуса №6, идущего на Медео. Мы успели на последний рейс!
       Сошедшие вместе со мной на конечной несколько сонных мужиков пошли в сторону редких огней посёлка, а я потопал в противоположную сторону, по дороге на строящуюся противоселевую плотину.  Она в то время была ещё далека от завершения. Это сейчас её высота сто двадцать метров, ступеньки от катка до самого верха, а для ленивых – асфальтированная дорога. Тогда высота плотины была метров восемьдесят, а по дороге могли передвигаться только машины повышенной проходимости, карьерные самосвалы и ненормальные пацаны с матрацами.
       У подножья плотины меня поджидали два милиционера на мотоцикле – кордон. Во время схода лавин в ущелье можно было попасть только по специальному пропуску, что, в мягкой форме, мне менты и объяснили. «А как же матрац? Я же обещал Генке!», -  подумал я. Не вступая в пререкания с властью, я спустился по дороге метров на сто и свернул на знакомую тропу, идущую через березняк, над дорогой с ментами.
- Иди, иди, парень! На плотине мы тебя встретим! – через матюгальник порадовали менты. И они меня – таки там встретили. Посадили в коляску мотоцикла и доставили к исходной точке восхождения.
       Сделав вид, что смирился, я потопал в сторону посёлка и, скрывшись за поворотом, спустился к Алмаатинке. По камням и льду, по колено в ледяной воде, я форсировал речку. По пояс в снегу добрался до дороги на противоположном склоне и перевалил плотину. Миновав турбазу «Горельник» я услышал за спиной гул. Подумалось – не менты ли опять догоняют, но шум не был похож на треск мотоцикла, скорее он напоминал шум мчащегося поезда. Откуда в ночных горах взяться поезду? Да и мало ли что там, сзади, может шуметь …
       Через час, преодолев крутой подъём по тропе, и пройдя Сухой лог, я был на «Эдельвейсе» и вручил разбуженному Генке обещанный матрац. Турбаза была пуста, поутру, на селелавинной станции ниже горнолыжной базы «Чимбулак» тоже не оказалось никого из знакомых и я решил спуститься в город. Сразу за турбазой «Горельник» узкий отщелок и дорога были завалены глыбами тяжёлого, спрессованного снега. Лавина сошла почти сразу после того, как я миновал это место. Могла сойти минут на пятнадцать раньше. Или я мог идти минут на пятнадцать позже …
       На основании всего вышеизложенного, я категорически не рекомендую горным туристам и альпинистам употреблять в пищу жареные макароны.

30.08.2013.