По утрам, в половине восьмого, выезжаю со двора и в узком переулке, на пешеходном переходе, привычно вглядываюсь в салон встречного Нисана -Пасфайндера, где водитель, как обычно в эту минуту вынужденной остановки, ввинчивает указательный палец себе в ноздрю. А руки его, между прочим - в кожаных перчатках.
Мы мгновенье рассматриваем друг друга, будто заново знакомимся, и у нас происходит немой диалог.
"Сухой ринит?" - взглядом спрашиваю я, участливо прищурив левый глаз.
"Не вижу, моргай громче. Чего хотел?" - по-женски, на вопрос вопросом отвечает он, насаживает лицо на палец и, скорчив гримасу великомученика, добавляет: " А ты - оторингано...оторилонго..., короче, ухо-горло-нос? Или так, из простого любопытства и желания глумиться спрашиваешь?
"Сколько можно повторять: я - не отоларинголог! Каждый раз одно и то же!" - округляю я от страха глаза и плотнее смыкая губы, поскольку мне видится из моего автомобиля, что его голова держится на одной лишь перчатке, которая торчит из носа:
"Но причина твоего сухого ринита мне известна. Глаза красные, значит - раздражение. А раздражение от того, что газы не сдерживаешь. Травишь ты себя своими же газами..."
Он снимает с рулевого колеса не занятую руку, и ею чертит, в настоянном серо-водородом воздухе, магические знаки.
Я читаю:
"Что, мне уже и пукнуть в своей машине нельзя? А чем ты лучше меня? Тем, что ковыряешься в носу, обмотав палец носовым платком? Культурный?
"Да, культурный" - молча отвечаю я и показываю ему средний палец, намекая на то, что средним пальцем через платочек ковыряться в носу проще и удобнее, чем в перчатках.
Сзади сигналят автомобили попавшие в пробку, и мы разъезжаемся, каждый со своими мыслями и запахами до следующего утра.
