День Вована-погранца (рассказ)

Больница, травматологическое отделение. Время около девяти часов вечера. Ужин давно съеден, процедуры давно закончены, родственники и прочие посещающие давно ушли. И дежурная медсестра тоже ушла, но совсем недавно.
Сейчас в палате трое – Васька-токарь (ожог лица, грудной клетки и обеих предплечий. Страшон, зараза! Будучи сильно поддамши, упал в шашлычный мангал. И воспламенился как газета «Искра». Бывает.), Сенька-слесарь (сложный оскольчатый перелом правой плечевой кости. Не травма, а поэзия: дома, по пьянке упал со стремянки после бурной гулянки. Зачем на стремянку полез – неизвестно. Вероятно, хотел совершить трудовой подвиг в быту.  Что ж, тоже бывает, тоже ничего удивительного.) и Иван Петрович, генерал (перелом костей левой голени. Поскользнулся на тропинке. Клянётся и божится, что был трезв как стёклышко. Ну-ну…На твоей генеральской физиономии прямо так и написано какой ты трезвенник…). Телевизор надоел, газеты и журналы прочитаны, палатные книжки, по определению одного из бывших здешних обитателей, диссидента Файзыбулыбулиева (кажется, грек. Или узбек. В общем, нерусских кровей. Одно слово – «файзы».) «больно умные». Короче, тоска тоской. Настоящий больничный быт. Хоть прямо не травмируйся.
- О! Вован! – радостно кричит Васька (ему уже под шестьдесят, а он всё Васька. Люди уже в неполных тридцать имеют имя, отчество и фамилию и широкое заслуженное уважение. А он – всё Васька и Васька! И, главное, ему это глубокодушно всё равно. Он привык быть Васькой. А ему, между прочим, уже под шестьдесят! А другим и тридцати нет! И ещё неизвестно, доживут ли до этих тридцати при современном уровне развития киллерских и прочих бытовых услуг, рассчитанных прежде всего на таких вот уважаемых!).
-Заходи!
В дверях стоит и смущенно улыбается «Вова из Бирюлёва» (перелом один в один как у Семёна-Сеньки, и при аналогичных обстоятельствах, но только слева. Я же говорю: бывает! И полно! А в получку вообще караул! Их легче пропить, такие получки, чем домой нести.). Вынужденное небольшое отступление: трепачи, как известно, имеют две разновидности: наглые вруны и весёлые балаболы. Вова -  из последних. Вообще-то, он проживает в соседней палате, но там ему скучно, там его не понимают, там все ушедши в самих себя, любимых и несчастных. Поэтому он регулярно приходит сюда, к соседям. Здесь попроще, и ежесекундно и прямо вот сейчас никто помирать не собирается. А они и не против его приходов: Вовина болтовня обладает удивительно мощным анестезирующим действием. Болячки если не перестают болеть совсем, то ощутимо успокаиваются, и вообще на душе от его незамысловатых рассказов становится как-то легко, спокойно и даже сонно. Потому что большой души человек этот самый Вова! Можно прямо сказать: он – местный Кашпировский, Чумак, который алый, и Вольфганг Мессинг, лепший дружбан Сталина и Гитлера, одновременно, в одном вечно улыбающемся лице. Солнечный луч в инвалидном окошке.

-Проходи! – вежливо и чуть ли не хором приглашают его в палату и Васька, и Семён, и Иван Петрович. – Чего ты там, в дверях, мнёшься как маньяк засватанный! (Почему маньяк? Почему засватанный? Да, «велик и могучь ты, о, русский язык…»).
Вова делает хитрое лицо, подходит к Семеновой тумбочке и, воровато оглянувшись, выставляет на неё из под халатной полы бутылку. Опаньки! Вот это фокус-покус! Живём, мужики! Нет, это ты, Вова, очень правильно зашёл!
- Ха, чудодейственное лекарство! – восторженно говорит Васька. – По какому случаю?
- День пограничника, - скромно краснея, объясняет Вова. – Надо отметить. А в одну харю – не могу. С детства не приучен в одну-то.
- И это справедливо! – одобряет эти его «не могу» и «харю» Семён. – Совместные пьянки, Вова, как известно, сплачивают коллектив. Это ещё Карл Маркс сказал. Вместе с Фридрихом Энгельсом. Так ты, значит, погранец?
-Ну! – смущенно подтверждает Вова. – Советско-турецкая граница! Два года от звонка до звонка! Будьте любезны!
- Молодец! – хвалит советско-турецкую границу Иван Петрович, доставая из своей тумбочки домашние пирожки и выкладывая их на семёнову тумбочку, выполняющую сейчас роль праздничного стола. На «столе» уже лежат яблоки, бананы и пачка печенья. – Значит, на границе тучи ходят хмуро…Ну, будем, что ли, Карацупа?
-Хи-хи, - довольно хихикает Вова. Ему приятно сравнение с легендарным пограничником.
Выпили, пожевали, открыв окно, закурили. Жизнь (ей, похоже, надоело показывать им свою противную, тощую, травмированную ж…) опять повернулась своим светлым ликом. Хорошо! Вкусно! Культурно! Всегда бы так жить! И главное, чтоб не было войны.
- А я и стих про границу знаю! – торжественно заявляет Васька. Встаёт в горделивую позу, чуть откидывает назад голову. Ну, чистый Квазимода! Прям чтец Александр Блок! Декламатор, прости Господи, с обгоретыми ушами!
         - Посвящается сегодняшнему нашему имениннику! То есть, Вовану-погранцу! «А мы не пысаем (выразился он, конечно, более грубо) с Трезором на границе! Мы с ним друзья! Запысает Трезор – запысаю и я!». Аплодисментики, пожалуйста! Громче, не слышу!
Вежливые хлопки не заставляют себя ждать. Ну, настоящий артист! Прямо Петросян Степаненкович Дубровицкий со своим вконец придуревшим и замучившим всех поголовно «АншлаНгом»!
-Ну, давай излагай! – милостиво разрешает Васька, откланявшись. – И подробнее: где, в какой должности, в каком звании, высота над уровнем моря, количество задержаний, прочий километраж с фюзеляжем.
- Я же говорю: Батумский погранотряд. Советско-турецкая граница. Младший сержант. С семьдесят шестого по семьдесят восьмой. От звонка до звонка. Высота высокая. Летают орлы.
- Небось, на кухне Родину-то защищал? – насмешливо прищурился Васька. Он – известный «подкольщик».  Хлебом не корми – дай кого-нибудь задеть-ущипнуть-укусить- в чужой горшок плюнуть.
- Когда как, - начинает в свою очередь «туманить» Вова. – Вообще-то я чуть ли не каждый день в секрете был.
- А я думал – на «губе», - упорно «заводит» его Васька. Вот такая у него, Петросяна Ваганьковича, вредная, до невозможности ехидная натура. Он просто не может без того, чтобы в каждую крынку с молоком не это самое. Не справить малую физиологическую нужду.
Но Вова упорно игнорирует эти его гнусные, оскорбительные для отличника боевой и политической подготовки выпады.
-Да… - задумчиво-мечтательно говорит он. – Вот сидишь, бывало, в секрете и думаешь…
-… о Родине, - продолжил его мысль Семён.- Которая у тебя за спиной. И которая ждёт от тебя, Вова, постоянного повышения твоей боевой и политической подготовок.
- Я не об этом… - морщится Вова. – Это само собой. Нет, действительно, вот просто сидишь и думаешь…
- О бабах!- тут же подсказывает Васька и подвигается к тумбочке поближе. – О них, родимых! Эх, думаешь! Ух! Был бы сейчас дома, уж прихватил бы свою Дуняшку прямо за её за самую… туту-фрутту ларсен! -  и при этом для убедительности делает руками не совсем приличные движения. А при чём тут эта самая Тутта ( или Тута – Анюта…)? А это любимая  васькина радиационная ведущая. Та, которая по радио «Маяк», и недавно родила. А что? Она, может очень хорошая! Главное, весёлая в этой своей радиостанции! Вот он, Васька, и вспоминает её, может даже и кудрявую, и к месте и не к месту. Ничего не попишешь: симпатия –  упорное чувство! Всё на свете забываешь, кроме этой самой туты и её тутовых форм!
- Опять перебиваете… И при чём тут… - Вова смешно скукорживает свой нос. – Вот тебе, Вася, обязательно надо всё взять и обязательно всё как следует обгадить!
- И ничего подобного! – горячо возражает несправедливо упрекнутый Василий. – Ведь ты о каких бабах-то думаешь! О наших, о русских! Которые отечественного происхождения и нашего местного произрастания! Чего ж о них не подумать? Они хорошие! Не какие-нибудь там…в намордовых повязках.
- В чадре, - поправляет его Вова. – Это которые мусульманки.
- Владимир, а ты нарушителей ловил? – степенно и культурно спрашивает его Иван Петрович, бесцеремонно оттесняя этого долбогрёба и балабона Ваську. Вот действительно единственный серьёзный во всей палате человек. Даже несмотря на то, что безобразно переломал все кости своей левой голени, будучи, по его горячему уверению, ни-ни. Ни в одном глазу. Как стекло в выпитой бутылке. Ни-ни. Да-да? Ну-ну. Ха-ха…
- А как же! – горделиво произносит почти отличник боевой,  политической и всевозможных прочих специфических подготовок. – Каждый день! – и тут же спохватывается, понимая, что вот сейчас-то он уж явно «перегнул».
-Ну, не каждый, конечно… - напускает Вова очередного тумана. – Но раз в неделю – как штык!
- Небось, шпиёны? – этак интимно, запанибратски, словно сам он это нехорошее слово, подмигивает ему Васька. –Агенты цэрэу?
-Может, и попадались, - соглашается Вова. – У них на морде не написано, что они это самое цэрэу. А только всё больше контрабандисты и наркоши.
- И чего вы с ними делали?
-По-разному. Когда задерживали, сдавали особистам. А когда назад гнали. Это уж как командование приказывало.
- Не, ты погоди… - непонимающе уставился на него Иван Петрович и даже от такого великого волнения стакан до рта не донёс. – Как это гнали? Это что, коровы, что ли, чтобы их гнать? Это ведь преступники! Нарушители государственной границы!
- А нам по барабану, - спокойно отвечает Вова. – Вот сидишь в секрете, видишь: ага, идут. Тут же по полевому телефону: барышня! Смольный! Товарищ командир! Докладывает младший сержант Компотов! Наблюдаю проникновение нарушителей на нашу территорию! Какие будут приказания?
- А командир тебе: стреляй их, Вова! – совершенно бесцеремонно продолжил Васька. -  Не жалей патронов! Их у нашей Родины много! И ещё гранатами добавь, гранатами! Глуши их, паразитов, в душу мать!
-Ну, нет, зачем… - Вова, похоже, даже несколько ошарашен такой откровенной кровожадностью своего собутыльника. – Это зачем же сразу стрелять? Если они в тебя не стреляют, то открывать огонь не имеешь права. Ещё гранаты какие-то придумал…Скажи ещё – танки с самолётами! Какая битва за Берлин… Нет, здесь всё зависит от показателей. Если показатели по задержанию у заставы слабые, то командир приказывает задержать. Если показатели нормальные, без перебора – гони их с шею!
- Не, ты погоди… - опять заныл с этой своей «погодилкой» Иван Петрович (чего годить-то? Наливай, пока дежурный врач не застукал!) – Какие ещё к шутам показатели? Ты в родном колхозе, что ли? Бухгалтер? Бригадир полевого стана? Объясни толком!
- Объясняю, - говорит Вова и выпивает. – Вот сейчас у нас в стране хозяйство какое?
-Какое?
-Вот я и спрашиваю – какое?
- Какое… А чёрт его знает какое… Хреновое, какое! Кризис!
- Ры-ноч-но-е! – произносит по складам Вова. – Слышали такое экономическое слово? А это значит чего?
-Чего? – опять никак упорно не въезжает в тему этот долболобов генерал.
- А это значит, что никто ни перед кем не отчитывается! Потому что чего?
- Может, хватит чивокать? – начинает раздражаться Иван Петрович, подозревая, что Вова этим самым «чивоканьем» хочет выставить его перед соседями по палате этаким настоящим дремучим дураком. Что, в общем-то, недалеко от действительности.
- Потому что нету ни перед кем никакой отчётности!
- Ну, это уж ты, Вова, загнул, – возражает Иван Петрович (впрочем, весьма