близлежащих совхозов.
Огонь тем временем жадным жором вымахнул на верх штабелей и весело заплясал на лесинах. Нарастал гул, как будто реактивный самолет разогревал турбины. Я, правда, самолетов тогда ещё в жизни не видела, только в кино, но это к слову, для наполнения рассказа подробностями.
Находиться даже в двадцати метрах от горевших штабелей уже было невозможно. Начала плавиться мягкая кровля зданий пилоцеха и ДОЦ. Рубероид стал разогреваться. Краснощеков стал кричать, что скоро загорится цех, и пожарные направили стволы с двух машин на крыши. За насыпью железной дороги загорелась сухая трава, и пал пошёл с огромной скоростью распространяться в обе стороны вдоль полотна и к озеру.
Директор скомандовал было послать бульдозер оконтуривать очаг огня, чтобы пал не шел дальше в степь, да где там… Высохшая до треска за лето трава была замечательной пищей для огня, и он с удовольствием поглощал ее, не прерываясь на отдых ни на секунду. Не под силу угнаться за стремительным пламенем никакому механизму.
Огненное кольцо наяву…
Горящую кору ветром перекинуло на полувысохшее за лето озеро. Трехметровый сухой камыш занялся огнем мгновенно. Уже через каких-то полчаса полыхало почти все озеро. Черный дым от грандиозного пожара поднимался к самому небу и был виден, наверное, за многие километры. Какое счастье, какое невероятное везение, что страшной силы ветер дул со стороны завода, а не со стороны озера!
Уже несколько часов прошло с того момента, когда я заметила, что кабель заискрил. И как разительно переменился окружающий меня мир! Как переменились люди. Радовавшиеся все без исключения от того, что наконец-то закончились постоянные простои из-за отсутствия леса, предвкушавшие будущие премии, спокойные и веселые инженерно-технические работники, забивавшие совсем недавно козла в отделе снабжения, стояли с закопченными и ожесточенными лицами и смотрели на буйство огненной стихии. Рядом с ними стояла и я и понимала всю тщетность любых человеческих усилий. Они молчали и даже не смотрели в мою сторону.
Подошел пожарный поезд, преодолевший двести километров за четыре часа.
Главный пожарник спустился по лесенке из тепловоза, посмотрел на огненную картину и махнул безнадежно рукой. Но дал команду тушить. Тотчас заработали мощные установки и в считанные минуты опорожнили две сорокакубовые цистерны. Огонь немного поутих, а потом занялся с новой силой.
Сухой сильный ветер и жар пожара моментально испарили привезенную за 200 километров воду. Поезд постоял еще немного, дал на прощание насмешливый гудок и отбыл восвояси. Разбирайтесь, мол, сами с вашим пожарищем.
Постепенно разъехались пожарные машины. Бульдозеры тщетно пытались хоть что-нибудь спасти, а потом и они заглушили двигатели. Лишь наши рабочие всё поливали и поливали из шлангов остатки штабелей, сложенных мной и моим другом «Гусем» из прекрасной восточно-сибирской сосны. Сам башенный кран сильно деформировало огнем. Он наклонился, но остался стоять, стрела упала на штабели, кабина сгорела дотла. Почерневшие металлоконструкции не подлежали восстановлению. Работяга БКСМ-4,5 закончит свою славную трудовую биографию на складе Вторчермета. Может быть, после переплавки из новой стали изготовят новый башенный кран, но никому об это знать не дано. И мне в том числе.
Шел двенадцатый час ночи. Директор уехал, а за ним потянулись и остальные «огнеборцы». Я уезжала последним рейсом автобуса.
Предстояли большие разборки…
Задыхаясь от горьких слез и превозмогая боль в обожженных руках, я кое-как добрела от автовокзала до общаги. Девчонки не спали.
- Чо случилось-то? И почему ты вся в бинтах? А платье-то, платье! Ты погляди на себя в зеркало! Как будто из костра вылезла. Пожар тушила? Видели мы зарево в полгоризонта. На крышу лазили смотреть. Говорят, что на ЗСМИ будто бы взорвалось мазутохранилище. И вроде были жертвы. Правда, Вера? Говори, чо молчишь?
- Враки всё это. Не может мазут взорваться. Лесной склад сгорел. И кран мой вместе с ним. И озеро сгорело. И жизнь моя, наверно, тоже. Без работы я осталась. И без денег. Не лезьте вы ко мне. Я очень устала.
- Как это озеро сгорело? Ты чо?
- Сгорело и сгорело. Весь камыш как корова языком слизала. И дым-то в основном был от озера. Всё. Я буду спать. Не спрашивайте больше ничего.
Пошла в туалетную комнату смывать сажу и грязь. Глянула в зеркало и пришла в ужас. О, господи! На меня смотрело незнакомое страшное лицо, обезображенное волдырями и черными пятнами. Свалявшиеся спутанные волосы кое-где обгорели. Ну чисто баба-яга!
Попыталась обожженными пальцами размотать грязные бинты, но чуть не закричала от боли. Бинты присохли к лопнувшим волдырям. Утром надо идти в травматологию.
Не раздеваясь, легла на кровать и несмотря на боль в обожженных руках опрокинулась в черный тяжкий сон.
Утром на работу не поехала, пошла в больницу на перевязку. Выписали больничный, даже не спрашивая согласия. И тоже вопросы о вчерашнем пожаре – еле отбилась. Обгорела, говорю, потому что отважно боролась с огнем. Подробности узнаете из газет. Может, и фотку поместят. С брандспойтом.
Пришла домой и не знаю, что делать. Надо бы Сашке письмо написать, да ручку в пальцы не взять. Лежу на кровати одна в комнате, перебираю в памяти события вчерашнего дня. Как всё хорошо начиналось и каким кошмаром все закончилось. Пожар, твою мать…
Раздался стук в дверь. Вошел Павел Васильевич. Поздоровался, поохал, глядя на меня.
- Надо бы тебя премии лишить за нарушение правил безопасности и охраны труда, да какая теперь премия… Зачем на кран-то в самый огонь полезла? С ума сошла? Да нет, вроде девка ты разумная. У меня таких крановщиц еще не было. – Я молчу, отвернувшись к стенке.
- Я за тобой приехал. Поедем, Вера, на завод. Директор велел тебя привезти. Вижу, что отлежаться тебе надо, но ты уж, пожалуйста, собирайся. Совещание начнется через час.
- Ну что мне там делать, Павел Васильевич? Там же одни начальники. А я крановщица, рабочая. Не поеду и не уговаривайте меня. Я на больничном.
- Вера! Директор будет недоволен. Привези, говорит, мне ее живую или мертвую.
Я села на кровати и тяжело вздохнула.
- Ну ладно, что поделаешь с вами, надо ехать, если Иван Васильевич так сказал.
Павел Васильевич приехал за мной на своем красном мотоцикле «Днепр». Я с трудом залезла в коляску, и мы напрямую, через степь, рванули по направлению к заводу. Проехали мимо озера. Оно имело совершенно непривычный вид: вроде как-то стало ниже. Там, где стеной стоял высоченный камыш, чуть ли не тростник, теперь далеко, до самого комбината, расстилалось огромное черное болото с чистоводом в центре и редкими плесами. Берега и окружающая степь на многие сотни метров выгорели до черноты. Стайки уток кружились над озером и не решались сесть. Запах гари забивал ноздри.
Подъезжая к конторе, миновали ДОЦ. Мой бедный кран с поваленной стрелой склонился над пепелищем в жалком полупоклоне. Как-то сразу перехватило сердце и засвербило в носу. Бульдозеры сталкивали в одну огромную кучу то, что осталось от вчерашнего буйного разгула огненной стихии: недогоревшие бревна, головешки, золу, пепел и грязь.
В кабинете директора уже собрался народ: начальники цехов и отделов, главный инженер, главный бухгалтер. Зашли и мы. Свободных стульев уже не было. Я встала, как дура, посредине кабинета и не знаю, что делать. Все смотрят в упор, как будто раньше не видели. Я даже лицо забинтованными руками закрыла, испугалась такого внимания. Кто-то еле слышно сказал: - Овчарку привезли. Мне до того стало горько и обидно, что я чуть в голос не разревелась.
Директор закричал: - Не трогайте девушку! Замолчите!
Тут Павел Васильевич принес из приемной два стула, и мы устроились в углу кабинета.
Директор начал:
- Расскажи нам, Вера, как так получилось, что вчера еще в 12 часов дня на заводе было двенадцать вагонов прекрасного сибирского пиловочника, которого мы столько ждали, а через десять часов не осталось ни хрена? И башенного крана на заводе тоже теперь нет и неизвестно, когда будет.
Я была настолько обозлена, что стала кричать во весь голос:
- Что, вы думаете, это я устроила этот пожар? Я всё сделала по инструкции! Обнаружив искрение кабеля, я обесточила кран, залила опилки водой. Кстати, об опилках. Сколько раз твердила: убирайте щепу и опилки с подкрановых путей! Как об стенку горох! Никто даже не почесался! Я обзвонила всех, кого было надо. Я нашла Балакина, вон он сидит! Я ему прямо в глаза сказала, что кабель перетерся и искрит. Нет, чтобы сразу электрика найти и послать на кран, так он сначала в домино наигрался, а потом у Вас сидел, Иван Васильевич! Я к вам заходила, а вы меня выгнали!
- Успокойся, Вера, не кричи так, - сказал директор. Никто тебя не обвиняет. Просто мы хотели еще раз услышать от тебя лично, как это всё началось и продолжалось, чтобы узнать: что к чему.
- Да нет здесь виновных! – опять закричала я. – Я уже год на кране работаю, и никто не проверял изоляцию питающего кабеля. Зато в журнале осмотра всё в абажуре! Просто порядки на этом заводе такие! Всем всё до лампочки и электрикам в первую очередь!
Ух, как я разошлась! А чтоб не называли меня больше овчаркой, хотя раньше я это слово не считала обидным. И тут началось! Взрослые дяди и тети разгалделись, как вороны на крыше, орали друг на друга и никого не слышали и не слушали. Начальник ДОЦа сцепился с главным энергетиком. Они орали громче всех и даже обзывались, ну прямо как дети! Мне даже стало смешно. Директор их еле-еле угомонил.
- Вот что я хочу вам всем сказать. Завтра приезжает комиссия из области. Руководство треста, представители Госгортехнадзора, кто-то будет, возможно, из местной прокуратуры. Нам нужно подготовиться к их приезду. Оприходовать остатки несгоревшего леса, хотя остались только слезы. Алексей Васильевич! Сколько спасли? – Да кубов тридцать всего. - Ну вот, видите. Нужно подсчитать ущерб, разработать мероприятия по ликвидации последствий пожара, заказать новый башенный кран, связаться с леспромхозами, объяснить ситуацию и попросить о помощи. Иначе завод еще долго будет работать в половину мощности и не покроет убытков. Что ты, Вера, стоишь, сказать чего-нибудь хочешь?
- Иван Васильевич! А что будет со мной?
- Даже и не знаю. Комиссия решит, когда определит вину причастных к ЧП.
- И непричастных тоже?
- Я, Вера, пока не могу ничего сказать. Крана у тебя теперь нет, пойдешь пока в разнорабочие.
- Это куда пошлют?
- Потом узнаешь из приказа. Поезжай домой и лечись. Скажи моему шоферу Сергею, чтобы отвез тебя домой.
Я пошла вон из кабинета…
Так... Что же мы имеем? Ничего хорошего мы не имеем. Надо все обдумать. Сначала подсчитаем минусы. Работы у меня нет. В разнорабочие идти не хочу. Надо увольняться. Схожу в строительный трест. Может быть им нужны крановщицы на башенные краны. Хотя стройки идут ни шатко, ни валко. Сама видела, как на недостроенном доме демонтировали и увезли башенник . Девчонки рассказывали, что идут сокращения в стройуправлениях.
Считаем дальше. Денег почти не осталось. Основная часть сгорела вместе с краном. Зачем прятала в кабине? Кабы знать заранее…
овек талантлив
во всём!
