Посылку Сашке собрать не на что. Да и купить в магазинах почти нечего. Плохо на зоне кормят, и помочь чем не знаю. Но ничего, может, родители его побеспокоятся. Жаль, что с родителями Сашка так меня и не познакомил. Они давно уже переехали в Набережные Челны, а Сашка остался, не захотел. Я, говорил, если даже город наш сгорит, останусь на его пепелище. Смешно… Пепелище. Я только что оттуда…
Так... Что еще? Завтра приезжает комиссия. Сплошные начальники. Пытать будут, что да как. Как жалко, что Виктор Николаевич умер! Он мог бы подсказать мне, как себя вести с комиссией этой. Хороший был человек. Только с виду грозный, а если разобраться, то лучше, чем он, людей не бывает. Ладно, расскажу все как было, но на электриков напирать не надо, хотя, конечно, схалатничали-то они. Но ведь никто не знал, чем все может кончиться. Первый случай в истории завода, а может, и вообще. Урок теперь всем будет – тоже польза какая-то. Скажу, что случайности сошлись, звезды небесные не так расположились. Это ведь надо! Состав с лесом только разгрузили, а кабель тут же заискрил, и обед случился! Конечно, доля и моей вины имеется. Зачем бросила рабочее место? Надо было подежурить у крана. Ну и что, что обед, не умерла бы без порции «свиного» вымени. Ха-ха! Вот Мишка Хамидулин чудик! А ничего смешного. С каждым может такое случиться. Люди могут и не понять шутки, тем более что она дурацкая. Эх, есть-то как хочется! Больше суток ни крошки, ни маковой росинки во рту. Придется девчонок ждать с работы, накормят они меня. Вот попала Вероника! Никому не пожелаешь…
Теперь подсчитаем плюсы. Какие еще плюсы? Нет никаких плюсов. Вот только на работу, пока на больничном, ходить не надо. Первый больничный в жизни. Но заняться нечем. В кино, что ли сходить? Сегодня «Солярис» Тарковского в «Востоке». На кино денег хватит. Потом надо снять остатки с книжки. А как снять? Расписываться надо, а я ручку держать не могу. Письмо Саше написать не могу. Вот черт! В туалет нормально сходить не могу! Без рук осталась. Ничего не могу! Только размышлять осталось о жизни своей одинокой и безрадостной. Хорошо, что Саша есть у меня. Как я по нему скучаю! Плачу, пока никто не видит: как он там среди зэков? Всякие на зоне сидят. Есть и настоящие преступники, а есть невиноватые люди, случайно попавшие в эту мясорубку. Говорят, что зона не исправляет, а только ожесточает людей, побывавших в ней, делает их еще хуже. Тогда зачем все эти тюрьмы и лагеря? Если преступники не перевоспитываются в них, а, бывает, что и нормальные люди превращаются в воров и убийц? Не знаю я. А что я вообще знаю о жизни? Знаю, как зарабатывать на нее, жизнь эту, потому что кормить меня некому. Как задавать корму овцам, поить их, ухаживать за приплодом? Еще кран хорошо знаю. Освоила новую профессию. Научилась за год с ним управляться. Вот и все, пожалуй. Еще про шаговое напряжение кому угодно могу рассказать. Эх, Виктор Николаевич, дорогой ты мой человек… Не поможешь ты мне в этот раз.
Через день опять приехал Павел Васильевич на своем мотоцикле. Сердце екнуло: на комиссию вызывают, не иначе. И точно.
Как я и думала, в комиссии были одни шишки. Возглавлял ее главный инженер нашего треста «Железобетон», еще какие-то начальники, пожарный инспектор из области, местный следователь прокуратуры и неприметный гражданин в сером костюме. Вот он-то беседовал со мной два раза отдельно, все допытывался, может, это диверсия какая была, не видала ли я незнакомых людей каких, есть ли у меня подозрения на этот счет, и чтобы не скрывала ничего от него, а другим ничего не говорила. Мне было смешно, но я не подавала вида, поддакивала ему, что да, очень важно сохранять бдительность, когда кругом могут быть недружелюбно настроенные к нашей стране люди. Шпионы и диверсанты в нашем городе! Ну, естественно, как же без них! Он был просто до отвращения вежлив и обходителен, но ничего для себя полезного от меня не добился. Ходили мы с ним на пожарище, где он тщательно обследовал место ЧП, допросил рабочих и начальника цеха. Спросил меня с подозрительной улыбочкой: зачем, мол, полезла на горящий кран. Улики какие-нибудь скрыть? Собрался лезть в сгоревшую кабину, да я ему отсоветовала, опасное, мол, это дело. Кран неустойчиво стоит, не дай бог… А потом куда-то незаметно исчез, только мы его и видели. Никогда раньше не встречалась с работниками компетентных органов, а теперь встретилась и поняла, что ни хрена они не компетентны ни в чем. Имитируют только важную и секретную деятельность, а сами ноль без палочки.
Остальным членам комиссии я рассказала, что знала. Ничего скрывать не стала, только высказала свое мнение, что виноватых в этом пожаре нет. Цепочка случайностей. Так уж всё совпало несчастливым образом. И себя выгораживать не стала. Что, они меня под суд отдадут, что ли? А мне и терять-то нечего. Пусть отдают. Сашка сидит, и я могу посидеть. Дальше Красноярска не сошлют.
Комиссия уехала. Через неделю из области пришел приказ. Подробностей не помню, но знаю, что весь завод лишили всех премий и будущей 13-й зарплаты. Главному энергетику и начальнику ДОЦа сделали начет. Будут из их зарплаты вычитывать в частичное погашение ущерба одну треть в течение года. Как наказали директора и главного инженера, я не знаю. Приказом по заводу меня перевели на 6 месяцев в разнорабочие, и я стала думать об увольнении. Не захотела быть у всех на побегушках. Хоть я и деревенская, но гордость рабочая у меня хоть немножко, но все-таки есть. Буду искать работу в городе. Хорошо бы устроиться на стройку на башенный кран. Я бы справилась, честное слово!
От Саши давно ничего не было. Не случилось ли чего с ним? Я забеспокоилась. Как только пальцы правой руки немного стали заживать, написала ему сразу несколько писем, но ответа не было ни на одно.
Но однажды на столе у вахтерши я увидела письмо из зоны, адресованное мне, но написанное незнакомым почерком, корявым таким, неприятным. У меня аж сердце зашлось. С предчувствием неминучей беды я прямо на глазах вахтерши вскрыла конверт, прочитала первые строчки и потеряла сознание.
Очнулась и как будто онемела. В глазах темень непроглядная, язык не ворочается, сил подняться с пола нет. Кое-как очухалась.
- Что с тобой, - кричит вахтерша. – Может, скорую вызвать? – Не надо скорой. Не поможет она. Убили моего Сашеньку… - Ох, горе-то какое! – завопила вахтерша.
Письмо написал какой-то зэк, знакомый Саши по зоне. Он писал, что Сашу убили, а дальше было всё вымарано. И приписка другим почерком, что Саша погиб в драке с другими заключенными. А я не верю этой приписке. Он в жизни мухи не мог обидеть. Его просто взяли и убили, может быть, проиграли в карты. Такое случалось у заключенных, он мне сам рассказывал при последней встрече.
Я несколько дней пролежала в постели, почти не ела и не разговаривала. Cоседки не приставали с сочувствиями и соболезнованиями, помалкивали, понимая, что лучше не лезть в душу человеку, пока не сама собой не рассосется неизбывная боль невосполнимой утраты.
Через неделю я поехала на работу. Заглянула в дверь кабинета, что на первом этаже сразу, как войдешь, налево. За абсолютно чистым столом сидел и курил Павел Васильевич, наш инженер по ТБ и ОТ.
- О, Верочка, заходи, милая! Как твои ожоги? Заживают?
- Да, Павел Васильевич, заживают понемногу. Вот, увольняться приехала. Думаю, что отрабатывать не заставят. Разнорабочие не особенно-то и нужны.
- Что так? Подожди немного. Через месяц-полтора новый кран привезут. Назовешь его «Гусь-2» или как-нибудь иначе. Экзамены снова сдавать не будешь, это я устрою.
- Да не боюсь я ваших экзаменов. Не уговаривайте. Я так решила. Всего Вам самого хорошего, добрый вы мой человек!
- Куда поедешь или работу подыскала?
- Нет для меня в городе работы. Что-нибудь придумаю.
- Ну что ж, очень жаль, желаю тебе счастья, красавица! Прощай, милая.
И тут я разревелась и не могла никак остановиться. Рыдала, как дура набитая. Кто-то заглянул в дверь – не случилось ли чего?
Получив расчет и забрав трудовую книжку, я пошла на бетоно-растворный узел ловить машину. По совпадению у БРУ стоял, дожидаясь своей очереди, тот же самый водитель, который отвозил меня в тот первый день в город. Улыбнувшись старой знакомой, он распахнул дверцу:
- Садись, Вера, тебе в город? Доставлю, куда пожелаешь!
Довез он меня до самого общежития, высадил, сказав на прощание:
- Ты сегодня на себя не похожая. Не говори – почему, не надо. Надеюсь, что все перемелется, мука будет.
Да уж, это точно, только не мукА, а мУка…
Собиралась я быстро, чтобы успеть на автобус. Оставила девчонкам записку: «Прощайте, милые мои подруженьки, простите, что уезжаю не прощаясь. Думаю, что так будет лучше. Будьте счастливы».
Старый разбитый автобус вез меня пыльной щебенистой дорогой. На все четыре стороны света простиралась бескрайняя желто-серая степь с редкими озерками и плотинами. Ни одной стаи гусей не попалось на протяжении долгой дороги. Улетели, видно, птицы в другие места, где можно было бы подкормиться зерновыми перед дальней дорогой на зимовку. Прямо у грейдера два трактора с плугами и боронами запахивали списанные поля, не родившие в этом году ни зернышка. Готовили землю для посева озимых. Рассчитывают, наверное, на то, что в будущем году повезет больше, и природа не будет мстить за погубленную эрозией бывшую целинную землю. Вдалеке виднелась будка ракетной шахты с приткнувшимся к ней подъёмным краном. Ремонт, наверное, затеяли ракетчики. Подъёмный кран довольно нелепо смотрелся посреди голой степи.
Снова защемило сердце… Вспомнила Сашу и нашу с ним короткую любовь. До самой смерти буду помнить его веселую улыбку, смеющиеся глаза и добрые сильные руки. И голос его и самые красивые слова на свете. Я помню их наизусть: «Красавица ты моя, Вера, и надежда моя, любовь моя и счастье мое. Я тебя никогда не брошу и не променяю на все золото мира. Мы всегда будем вместе»... Не случилось продолжения нашего счастья, пропала надежда, осталась только Вера со своими воспоминаниями о любви и нелепой несправедливой смерти своего суженого.
Наконец-то автобус привез меня в родное село. Я вышла у правления. Дверь конторы была заперта, хотя еще не закончился рабочий день.
Я подошла к своей калитке, отомкнула замок, зашла во двор. Ничего не изменилось. Только куры не копошились в тени сарая. Зашла в сарай, нашла старый ломик, оторвала крестом набитые на входной двери доски. Слой пыли толщиной в палец покрывал мебель, печь, кровать, посуду. Завтра займусь капитальной уборкой, притомилась я с дороги. Вышла снова во двор, походила по заросшему бурьяном огороду и, несмотря на усталость, направилась за село в свою овчарню или кошару, как ее называют в наших краях. Идти надо было около часа. Наконец, подошла к овчарне. Никого вокруг не было. Где народ-то? Отворила покосившуюся дверь. Внутри было темно.
- Здравствуйте, дорогие мои, это я, ваша овчарка, пришла! – сказала заранее заготовленную речь. Тишина. В кошаре было темно. Я прошла овчарню до противоположного конца, заглянула в самые укромные уголки. Никого и ничего. Где овцы-то? На пастбище их быть не должно, травы нет. Вышла из кошары. Вижу: сторож дядя Миша
