Смерть Флавия Валента

ноги налились силой. Рукой он обхватил девушку за талию и потянул к себе, почувствовав странное желание разодрать ее шею, осушить ее тело. Варварка вывернулась из объятий и, сменив хмурое личико на гневное, проговорила:
[p]— Знаем, мы вас, римлян. Все одно у вас на уме. Готовы сгореть заживо, только бы...
[p]Она не договорила. За окном, посреди вихря, кружащегося на дворике, стоял седовласый мужчина, лет сорока. Его одежду порвал на лоскуты ветер, швыряющий острые веточки. Небо (Валент подошел к окну) искрилось, светилось и менялось от черного до ярко-белого. Молнии били не только вниз, в леса и холмы, но и где-то между облаков, из-за чего казалось, что в небесном котле клубилось странное варево.
[p]— Где Остроульфа?! — крикнул старик.
[p]— Я здесь, отец, — к окну прильнула девушка, посторонив полного туманных мыслей Валента.
[p]От ветра сорокалетний мужчина прикрывал лицо большим рукавом холщевой одежды. От растрепывания его седые волосы, еще черные у корней, также как у дочери придерживал обруч, но тусклый, кожаный, без украшений. Валент слышал, он что-то кричал, но слова никак не хотели отражаться в голове, лишь странное хриплое рычание отражалось в сознании. Единственное, что Август понял, мужчина был воспален и нервничал, вероятно, беспокоился за дочь. Девушка кричала в ответ, кивала головой и снова кричала, ласково, звонко и мелодично.
[p]— Te saluto! Tua filia perfectum habet[9], — Август вновь показался в окне.
[p]— Non ad jocandum animus meus promptus est[10], — на безупречной латыни ответил мужчина, весьма грубо.
[p]— Quid tibi vult? Tua filia absolutus est! Divinitas![11]
[p]— Verbum unum ne faxis cave! Vale![12] ...Девочка моя, успокой ты этого римлянина, иначе это сделаю я!.. Лодка уже стоит у берега. Возьми, что нужно, и живо к реке, пока этот дом не озарился пламенем!
[p]— Мы мигом, папочка!..
[p]Девушка сорвалась с места, не преминув при этом, как положено, закрыть ставни, которые, впрочем, сразу же распахнулись от нового порыва северо-западного ветра, несущего со Снежной горы пламя и серый, призрачный дым. Почти в египетской ночи, что кажется намного темнее всех прочих, варварка собирала вещи, оставляя, по мнению Валента, самое ценное и дорогое: золото, серебро, украшения в эмали. Пока она запасала котомку со снедью, сменную одежду и принадлежности для мытья, без которых не может обойтись ни одна уважающая себя женщина, Август собирал драгоценности, на случай, если судьба резко их разъединит - он обогатится, и проживет безбедно месяц, как минимум, второй месяц после смерти.
[p]Через пол долгих часа беготни по рыхлому, вспаханному Моравскому полю, они добежали до реки, где изо всех сил мужчина тщился удержать лодку. Течение казалось слишком быстрым, тому виной стал ветер, сбивающий ровную гладь Моравы в складки смятой тоги. Кусты и лоза готова была искорениться из берегов и пуститься вниз по реке, но твердь, словно предчувствуя такой исход, окрепла и сжала длинные корни; ветер меж тем, разрывал листья, оголяя стволы и ветви, приготавливая растения стать жертвой огня. Тот был уже близко. Валент чувствовал едкий запах жженой древесины, дым клубился над глиняным домиком, охватывал его серыми с огненными прожилками пальцами, сжимал и разжимал. "Сущий Ад", — решил Август.
[p]Из-за дома, где на холме странным образом заканчивается лес, показались первые пламенные жеребцы, ржущие, подобно тысячным легионам Флавия Юлия Валента в тот момент, двадцать восьмого марта, когда его конницу с гор атаковали готы, и после, когда воины ринулись в рукопашную, имея преимущество в количестве центурий... Пламя охватило деревянный каркас дома, пропитка вспыхнула как масло, как елей. Где-то зверски пищали соки деревьев; Валент вспоминал стоны умирающих легионеров; слышал глухой звук летящей стрелы... Вспыхнувший на соломенной крыше дома огонь показался цезарю тем самым готом, натягивающим тетиву. Он отчетливо видел огненные отрепья, огненный лук, обмазанную в крови стрелу, оперение из крыла сороки. Страх, ужас обуял Валента. Он споткнулся и ударился о кочку тем местом, куда попала стрела. Глаза озарились ярким светом молнии. Рядом раскатился гром, заложивший уши, по земле ползла вибрация, ползла, ему казалось, за ним. Призраки, которых он видел среди дыма, шли за ним, сметая все на пути... Они притягивали цезаря, тянули его к себе. Он хотел войти в пламя, к призракам; и его поднимали...
[p]— Вставай же! — кричала девушка, — Папочка, помоги, поднять его!
[p]— Если бы я мог!
[p]— Он тяжелый!
[p]— Прости!
[p]— Папа!
[p]— Если я отпущу лодку или ветку, ты с ним уже не выберешься, или все мы! Оставь римлянина! Его час пробил!
[p]— Это не по законам!
[p]— Как ты можешь думать о Боге сейчас, когда нужно спасать свою шкуру?!
[p]Остроульфа выпрямилась и гневно посмотрела на измученного отца. Он показался ей чужим, таким далеким. Его одежды развевались, руки начинали скользить по ветке лозы. Он цеплялся, но ненадолго. Лодка уходила вниз.
[p]— Прости папа...
[p]Сначала он не понял, но затем, словно высветившая в небесах молния, его сознание озарилось: она остается с ним, остается погибать. Его сердце сжалось от боли, такой острой, такой пронзительной, что внезапно перехватило его дыхание, глаза замерли и подобно самоцветам, остекленели.
[p]— Пра... — издалось из его уст, вместе с капелькой крови.
[p]— Папа!!! — кинулась девушка...
[p]— Его руки ослабели и разжались, одна скользила по ветке, обдирая кожу, другая безвольно выпустила лодку. Мужчина плюхнулся в воду; течение подхватило его тело и понесло вниз, ближе к Дунаю... лодку странным образом, словно Бог смилостивился над варваркой, прибило к берегу у следующей заводи, образованной приглаженной ветрами лозой.
[p]Остроульфа стояла на коленях, заплаканная, и гроза в сочувствии к столь скорбному происшествию в ее жизни пролила освежающий дождь, резкий, холодный, сильный. Шел ливень. Он размывал следы и почву, берега стали скользкими, а воду теперь испещряли капли, уходящие в глубь, оставляя после себя лопающиеся воздушные пузыри, большие и маленькие. Клубы дыма прибивало к земле, но огонь не спешил сдавать позиции, казалось, как и Валент, он бился за свою жизнь.
[p]Небо посветлело, а облака, несущие разряды молний шли дальше. Природа не желала убивать, она терзала и лечила, словно отпускала грехи тем, кто осознал свою вину, кто раскаялся искренне, а тех, кто жил неведением - карала со всей суровостью. Но Природа, словно Богиня Правосудия, держащая в своих руках точные весы, взвешивала жизнь и смерть. Оставив цезарю жизнь, простив ему казни невинных людей, ради равновесия ей пришлось забрать жизнь другого, пусть даже близкого варварке человека: ее отца. Спасая одних - мы забываем о других, спасая себя - теряем все, включая саму жизнь. Девушка плакала, кричала из-за несправедливого суда, и вознамерилась раз и навсегда покончить со своей смертью, чего бы это ей ни стоило.
[p]И в знак проклятия, накликала великую беду на себя и род свой, и на род Валента, которого в Риме посчитали мертвым, погибшим от стрелы на поле боя, или сожженного готами... В любом случае Август ни разу не вернулся в старый Рим, опасаясь того, что дух гота вновь придет заполучить его жизнь. На это пойти он не мог. Он посчитал себя богом, он сам себя спас, он изменился и приступил изменять Судьбу сам, словно для того, чтобы дать начало своей жизни, ему пришлось умереть...
[p]— Я жив?
[p]— Ti nihil mortuum est...[13]
[p]— Я - Бог?
[p]— Ti Fortunam tuus facet...[14]
[p]— Что мне делать?
[p]— Studare...[15]
[p]— Чему?
[p]— Ei perfecto...[16]
[p]— Кто я?
[p]— Immortalis...[17]
[p]— Человек?
[p]— Ti bestiam non est...[18]
[p]— Как мне жить?
[p]— Alere... Suscipere sanquinem...[19]
[p]И Валент в бреду припал к яремной вене Остроульфы, забирая с кровью ее жизнь, возвращая жизнь себе. Девушка отправилась за отцом с ликом, на котором четко обозначилась мольба, гримаса заменила восклицание: "За что?!"
[p]— За мое спасение... — сказал тост Валент.