Стальные небеса

Почему после смерти Бог позволил мне думать, размышлять, позволил запомнить все то, что я пережил, о чем могу сожалеть вечно, ведь теперь я мертв?

Белые стены с прожилкой металлических узоров в виде ломаной геометрии, под потолком густится свет, поступая из вибрирующих квадратов ламп. В комнате нет почти ничего. Только я, один лишь я. Нет, рай совсем не такой, как нам о нем рассказывали, как нам его проповедовали. Он совсем не похож на то, за что люди гибли на протяжении тысяч лет. Убить или быть убитым ради вечного блаженства в негах под божественным началом, купаясь в лазурных водоемах, засыпая в тени неведомых миру растений, где все это? Поначалу ты не понимаешь в чем дело, пытаясь сопоставить рассказанные гипотезы об ином, высшем мире, и то, что тебе приходится наблюдать. И думаешь, надеешься, что это всего лишь чистилище, старательно ищешь Петра с его ключами от золотых ворот, и сокрушительно разбиваешься о реальность, подобно туристу, которому обещали пятизвездочный люкс, а в итоге он нервно засыпает в коморке на вонючем матрасе, недоверчиво бросая взгляды на каких-то работяг-мексиканцев.

Рай не может быть переполнен, чтобы меня держали здесь, пока очередная отдохнувшая душа не освободит свои vip апартаменты. А может я в аду?

От этой мысли я ужасом вскакиваю, уши пронизывает участившийся писк приборов, а эластичные жгуты бросают меня обратно. Связали, неужели я так опасен? Совсем ничего не помню, одно лишь «Теперь ты мертв».
Правую грудь одолевает жгучая прорезь, в одной лишь точке, но этого хватает, чтобы прихлопнуть её, надеясь, что она умолкнет. Связан, черт возьми! Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить хоть что-то и одно лишь «Теперь ты мертв». Настолько убедительно, что я сам начинаю верить в это. Боже, я хочу проснуться, лишь проснуться.

С минуту я лежу спокойно, замечая, как прибор спадает писком вместе с моим спадающим дыханием. Я отказываюсь верить, что со мной все кончено. И как на клич моих желаний снаружи кто-то рвется в дверь. Слава богу, я не один.

У меня за головой раздается легкое шипение, и дверь легко отъезжает, впуская за собой звуки шумной жизни за этими стенами. Я их не вижу, пытаюсь заглянуть за собственный  лоб, до боли напрягаю глаза, но все равно не могу увидеть вошедших. Проклятье, почему вы молчите? Я не знаю чего ожидать, не знаю кто эти инопланетяне и что им от меня нужно. В такой момент сжимаешься, надеясь на худшее, на удар в спину.

- Эй! Что здесь происходит, почему я вашу мать связан?

Они игнорируют мои вопросы, слышу лишь их частый бубнеж и скрип обуви о матовое покрытие. Я вновь пытаюсь вскочить, подняться, но меня рогаткой отбрасывает обратно на жесткий матрас. Снова и снова я рвусь на свободу, чувствуя, как медленно поднимается во мне паника с примесью гнева.

- Дьявол! – сдаюсь, сквозь зубы бросая мат.

Один из них заметил мои тщетные попытки освободиться и подошел к изголовью. Я увидел её: стройная женская фигура, туго стянутая медицинским халатом серого цвета, с синей прострочкой и черными пуговицами. Сквозь узкие очки сверкают карие глаза. Совершенно пустые, бесчувственные; холодный рабочий взгляд. Её белые волосы аккуратно уложены под серой пилоткой, на плечо спущена тонкая змейка косы.

-  Дышите ровно, прошу вас. – Обращается она ко мне, попутно делая пометки в своем планшете, похожим на прозрачный дисплей в рамке. – Три кубика в вену. Вдохните, будет больно.
В полусне я не успеваю отреагировать, как правую руку пронзает боль, она немеет, а виски начинают бешено пульсировать.
- Ровнее, успокойтесь, иначе лекарство создаст иной эффект.
Будь ты проклята!
Приборы вновь фиксируют мой учащающийся пульс. Я не могу уже контролировать себя и начинаю просто глотать воздух, в глазах темнеет.
Она наклоняется над моим лицом, её кончик косы едва щекотет мне лоб, а брови неодобрительно сдвигаются вместе, будто это я виноват, что меня накачали какой-то дрянью. Она сдирает воротник моего балахона левой рукой, вместе с пуговицами, которые рассыпаются по полу, правой хватает цилиндрический предмет и прижигает им мою грудь в области сердца. Истошный крик разрывает мою челюсть.

- Коли, ну же!
С другой стороны кровати возникает второй, и я окончательно начинаю терять себя и мир вокруг, утопая в густой фиолетовой ряби.

«Да что здесь происходит?!»

- Он очнулся!
- Очнулся!

Сквозь скрытые веки я слышу голоса, странные, похожие на долгий вой китов, отдающих эхом. Я едва разжимаю глаза, как мои белки обдает ярким светом, и я вижу посеребренную копну волос, тянущихся по сгорбленной спине прямо до мраморных полов в черную крошку.

- Мы есть жизнь, мы есть судьба, мы – Вселенная! – я не могу пошевелиться, я словно загипнотизированный хорек, поэтому он легко берет своими тонкими пальцами мой подбородок, так, что его глаза сливаются с моими. - Сопротивляешься?! Глупе-е-ец! Ты уже мертв… но… скоро родишься…




Сквозь пульсирующую головную боль я едва различаю дрожащий голос человека:

- Проснись, проснись друг. Нам нельзя спать, ты грешник, ты будешь перевоспитан!
Я размыкаю липкие ото сна веки и вижу его: худой нависший силуэт, скрючившийся в тусклом свете камерной лампы. Он трясет меня, пытается пробудить и все время оглядывается. – Они идут, брат, вставай, они любят, когда их встречают страхом в глазах. Прошу тебя…бойся их!

В камеру влетает массивный отголосок приближающихся сапог, который слегка приглушает перебранку басов.
«Они подходят все ближе, но что они смогут сделать мне, и кто это «они», чтобы их стоило бояться?» - успел я, было только подумать, как мгновенно взмыл на ослабевшие, полусогнутые дрожащие, ноги, подставив лицо под ярчайший фонарный свет.
- Он в порядке, видите?! Он не спит, он очнулся! – звучит у меня над ухом все тот же голос. – Ну же, помоги мне, скажи им что-нибудь, - прошептал он.

- Я..я…в поряд… - подчиняюсь я словно затылок мой холодит дуло, - ..ке..я сплю..нет..не
Чувствую, как меня вновь бросает в дурман, губы мои расплываются вслед за щеками. Горло мое что-то душит и мне нечего проглатывать, остается только кашлять громко и мучительно. Две фигуры, что стоят в коридоре и светят фонарем, сливаются в единую черную букву «Т», ширятся, заполняют все белое пространство, как вдруг меня бросает вниз, я вздрагиваю, всасываю жадно воздух и оседаю.
«Да что со мной?» - думаю я, понимая, что постепенно возвращаюсь в себя, как откуда-то из глубин моего тела рвется что-то обжигающее.
- Падаль! – ругается один из силуэтов, сторонясь от зловонной жижи, что кляксой осталась на прозрачной двери камеры.
- Пошли, хватит с него.
Они оба уходят, а мой сокамерник, который, видимо, только что спас меня от смерти, облегченно выдыхает «пронесло».

Я обреченно смотрю в пол, какой-то весь идеально гладкий, освещенный тонкими люминесцентными прорезями под плинтусами, и не могу понять, реально ли все это?

- Знаю, о чем ты думаешь сейчас, - из темноты доносится звук моего сокамерника, который только что-то устроился на своей жесткой койке и пилится в потолок, переводя дыхание после заварушки, - а не сон ли это? И кто вообще эти люди, наконец где я?

Я осторожно разворачиваюсь в его сторону, подрагивая еще от не отпустившего лекарства.
- А ты можешь…ты знаешь, да? – обращаюсь я к нему, как человеку, назвавшим себя пророком.
- И знаю и рассказать могу, но лишь только то, что самому известно. Знаешь, тебе вообще повезло, - замолкает он, подразумевая мою реакцию.
- Чем же, что меня не вырвало прямо на тех двух?
- И поэтому тоже, но главное…т-с-с…тихо! – он приподнимается с кровати на локте, вслушиваясь в коридор, который связывает ячейки камер. – Возвращаются! А ну, забирайся на свою койку, пусть думают, что мы спим.
Я послушно ползком добираюсь до низкой едва светящейся доски, слегка теплой на ощупь, как вдруг меня осеняет, и я бросаюсь в сторону:
- Погоди, погоди, они же убьют меня, если я засну!
- Что?- спрашивает он, продолжая смотреть за стеклянную дверь.
- Ты сам говорил, сам же меня на ноги поднял!
- Они убивают тех, кто не просыпается после процедуры, им не нужны спящие мертвецы, ты же был в состоянии. Живо!
Я опираюсь на мерцающую панель и переваливаю свое туловище через край. На удивление, плоская поверхность оказалось очень даже мягкой, и я попытался расслабиться.
Они прошли мимо, задержавшись у нашей камеры на пару секунд, чтобы убедиться, что всё так, как и должно быть, а потом все стихло окончательно, свет погас, а по горлу коридора стали скользить вертикальные линии, отбрасывающие раздражающее голубое свечение.  
«Бастилия готова к ночи», - подумал я, закрывая глаза, решив, что разговор, который  был прерван, подождет до завтра. Я засыпаю с сосущим чувством неприязни к этой всей обстановке, подобно как пытаться поймать сон  в чужой квартире с совершенно незнакомыми тебе людьми, которые какой-то параллельной судьбой оказались рядом, вдыхая запах чужого тела с подушки, насквозь полезшей острыми перьями, когда боишься пошевельнуться, дабы не задеть внимание остальных.