Московское Время. Сборник повестей и рассказов

приклю-ченческий роман. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?
- Ах, да… Что-то про путешествие во времени…
- Невозможно оторваться – так интересно.
- Однако придется. Не забыла, что мы на Воробьевы едем?
- Помню, помню. А ты не забудь шубу надеть, в пальто будет холодно.
- Всенепременно. Я с умницей – женой никогда не спорю.
Уже в дверях, направляясь принимать ванну, он остановился:
- Софи, а не стоит ли перевесить зеркало из нашей спальни?
- Да, да, я как раз хотела позвать Никиту, чтобы перевесил в гостиную или прихожую.
- Полагаю, в прихожей зеркалу самое место.
3
Ах, как чудно прошел день! Такой Москвы, какой предстала она с Воробьевых гор, Софья Дмитриевна еще не видывала - ни с колокольни Ивана Великого, ни с самого высокого, недавно выстроенного восьмиэтажного дома у Красных ворот - огромной, сверкающей! Отсюда были хорошо различимы ее границы, за которыми даль вскоре смыкалась с голубовато-дымчатым небом. Между прочим, оказалась она вовсе не белокаменной, а, главным образом, из красного кирпича. А еще повсюду было рассыпано сиянье куполов ее церквей, которых у Москвы, как известно «сорок сороков». Обедали там же, в ресторане Крынкина. С раками. Потом отправились на прогулку. Удивительно хорошо было ехать в синих сумерках. К сожалению, вскоре их погасила Ночь.
Увы, у Природы есть только Свет и Тьма, День и Ночь, а полутона нестойки. Впрочем, люди дерзки и не во всем согласны с Природой: чтобы потеснить Ночь, они придумали Вечер, который в Москве бывал всегда шумным от развлечений и ярким от электрических огней.
Проезжая мимо Зоологического сада, Софья Дмитриевна обратила внимание на афишу «Живая этнография». Что бы это могло быть? Посмотрим? На свободной площадке стоял чум, возле него - семейство самоедов: отец, мать, четверо их детей. Здесь же находилась пара запряженных в нарты оленей. Глава семейства – щуплый, узкоглазый человек с непокрытой головой, в короткой, без пол шубе – угрюмо приблизившись, произнес высоким голосом: «Пожалуста, однако, кататься на олешках».
Они отказались и тут же ушли. Впечатление от чудесно прожитого дня чуть не испортил этот эпизод: мыслимо ли выставлять людей в зоосаде, как диких животных?!
- Да, милая, мир жесток, - говорил Алексей Арнольдович, когда они ехали в санях, - а смягчение нравов процесс длительный… Он взял ее за руку. - Может, в синематограф?
- Устала, - улыбнулась она ему, – хочется домой.
Принимая одежду, Глаша сказала:
- Не придет Никита.
- Отчего же?
- К нему брат из деревни приехал. Третий день пьют. Его уж и участковый стращал, что из дворников выгонят, а тому все нипочем.
- Ну так скажи Василию, швейцару.
Глаша обидчиво взглянула на Алексея Арнольдовича. В ней было много света: золотистые волосы, пшеничные брови, рыжие конопушки, желтые глаза, - и это, увы, не делало ее красавицей. Софья Дмитриевна оттого жалела ее; сама же она, к тому же рослая, широкой кости, нисколько не смущалась своей некрасивости. Глаша вообще была девушкой бойкой.
- Что же я, барин, недогадливая что ли? Только Василию Степановичу спину скрутило, никак не может.
- Ну ладно, обождем, не горит же, - отбросил Алексей Арнольдович мысль о зеркале. - Верно, Софи?
Однако, судя по тому, что Алексей Арнольдович тут же направился в спальню, эта  мысль, как порой и случается с пустяковыми мыслями, вовсе не улетучилась, а, наоборот, - втиснулась в мозг. Софья Дмитриевна последовала за мужем.
Алексей Арнольдович немного постоял перед зеркалом, видимо, в очередной раз, поражаясь его размерам, потом решил заглянуть за него, чтобы увидеть крепление на стене. Он взялся с одного края за тяжелую оправу, слегка потянул на себя – и… зеркало отъехало вместе со стеной, как если б оно было дверью. Алексей Арнольдович и Софья Дмитриевна застыли в том оцепенении, которое наступает, если  рассудок встречается с непостижимым. Из оторопи их начал выводить свет, точнее осознание того, что он горит где-то там, в глубине  открывшегося пространства. Видя, что Алексей Арнольдович собирается шагнуть туда, Софья Дмитриевна  воскликнула:
- Алеша! Прошу, не надо!
- Только ты не ходи, - сделал он предостерегающий жест.
Софья Дмитриевна осталась одна. Впрочем, уже вскоре она решительно шла по узкому коридору, доведшему ее до глухой комнаты со столом посередине, на котором горела свеча. Алексей Арнольдович стоял у стены, рассматривая портрет какой-то дамы в напудренном парике. Он повернул голову на ее шаги и улыбнулся.
- Я знал, что ты придешь. Ну что ж, извольте видеть – потайная комната. Как в авантюрном романе. А на оправе зеркала несомненно имеется кнопка механизма открывания двери. На нее я случайно нажал и вот – тайна нашей спальни раскрыта!
- Но кто зажег свечу? – встревоженно спросила Софья Дмитриевна.
- Меня тоже беспокоит этот вопрос. Давай присядем, - указал он на два стула, придвинутых к столу. Спинки их, казалось, были чересчур выгнуты, тем не менее, сидеть на этих стульях оказалось удобно.
- Хорошо бы еще узнать, кто и когда устроил эту комнату… - продолжил Алексей Арнольдович.
Вдруг в глазах Софьи Дмитриевны его изображение начало слоиться, как слоятся на зное дальние предметы. Она схватила его за руку, и все провалилось в тьму.
4
Когда вокруг стало бело, Софья Дмитриевна увидела себя и Алексея… на Мясницкой улице, напротив Почтамта. Скользнуло чувство успокоения  – до дома рукой подать, а там уж… Но только скользнуло: совсем  ненадолго смогла эта извечная надежда на родные стены затмить и растерянность, и страх перед происшедшим. По неосмысленным до конца признакам Софья Дмитриевна начала догадываться: перед нею картина, знакомая  лишь отчасти. Чем яснее проступали эти признаки, тем драматичней воспринималась ею реальность, которая  оборачивалась чужим, не ее миром.
Почтамт, чайный магазин и дом генерала Юшкова за спиной Софьи Дмитриевны оставались  прежними, но от  Боброва  переулка, вместо церкви и домов тянулся теперь  вдоль улицы сквер. А куда исчез целый квартал с Мясницкой площади?! И еще бросалось в глаза массивное, нависающее будто бы из-под самого неба серое здание, возникшее на противоположном углу площади, где еще вчера находился дом с булочной – кондитерской. На его крыше высились синие буквы БАНК ВТБ 24. Что-то настораживало в этой надписи. Ах, да: в слове «банкъ»  не хватало твердого знака. Но самое удивительное заключалось в том – и как это Софья Дмитриевна не отметила сразу?! – что улица текла. Да, да, мостовую до краев заполняла медленная, разноцветная река невиданных ею доселе авто… А еще прохожие, одетые по неведомой моде…  Стоял теплый, наверно, летний день, и хотя Софья Дмитриевна и Алексей Арнольдович попали сюда как были дома - без верхней зимней одежды, окружающие все равно озирались на них. Правда, на «тройку» Алексея Арнольдовича никто особенно не заглядывался, зато длинное платье Софьи Дмитриевны  привлекало к себе всеобщее внимание.
- Во, артисты из театра сбежали! – показал на них пальцем молодой человек с множеством мелких колец в обоих ушах.  Судя по его сандалиям на босу ногу, был он приверженцем системы доктора Кнейпа. Одетый в короткие штаны, какие носят на помочах дети, правда, без помочей (а, может, они скрывались под  желтой  рубашкой без рукавов и без пуговиц, с одной только прорезью для головы), выглядел он довольно нелепо. Оба его компаньона по виду мало чем от него отличались.
- Что вы себе позволяете? – шагнул к нему  Алексей Арнольдович.
- Ладно, ладно, мужик, ты чего? – отступил поближе к товарищам молодой человек.
«Мужик?! – поразилась Софья  Дмитриевна. – Да какой же Алексей Арнольдович мужик?!» И тут же цепь изумлений сдвинулась еще на одно звено, которым стала увиденная ею надпись на рубашке молодого человека: «Как ни крутись, а жопа сзади!»
Она не поверила своим глазам – такое в обществе людей невозможно!
Софья Дмитриевна крепко, до головокружения,  зажмурилась, а когда разомкнула веки, обнаружила себя… в потайной комнате.
5
Она в одиночестве сидела на стуле.
- Алеша! – позвала Софья  Дмитриевна.
Он не отозвался.
Миновав коридор, Софья  Дмитриевна вбежала в спальню, но мужа там не было. И не было его нигде.
- Да что с вами? – пыталась добиться ответа Глаша. – На вас лица нет! Что случилось-то?!
А Софья Дмитриевна все металась по квартире, пока не упала, обессиленная, в кресло.
- Он остался там, - прошептала Софья  Дмитриевна поблекшими губами.
- Кто остался?
- Алеша.
- Где?
- Не знаю… В другом мире…
- Да что вы такое говорите, барыня?
Вдруг Софья  Дмитриевна оживилась:
- А Алексей Арнольдович  не выходил из дому?
- Да нет. И шуба их вон висит в прихожей.
Софья  Дмитриевна закрыла лицо руками и, раскачиваясь, начала повторять:
- Он остался там… Он остался там…
- Барыня, Софья Дмитриевна, - мягко опустилась перед ней на колени Глаша, - ну объясните вы мне все по-человечески!
Софья Дмитриевна порывисто откинула руки, сухо блеснула глазами:
- Объяснить? Пойдем, Глаша…
Она взяла ее за руку и повела в спальню.
Глаша оторопело замедлила шаг, увидев на месте зеркала тусклый свет проема.
- Идем, идем, - преступив черту стены, потянула ее за собой Софья Дмитриевна. – Еще не пришли…
Глаша встала посреди потайной комнаты, озираясь с широко раскрытыми глазами.
- Барыня, откуда все это? - наконец, промолвила она. - Стол, картина… А свечу вы зажгли?.. Стулья какие-то чудные… Уж больно спинки выпирают.
Глаша  подошла к одному из них.
- Наверно, сидеть  неудобно…
Софья Дмитриевна напряженно смотрела от порога, вся натянутая, как струна, в том горячечном состоянии, когда на что угодно готов, лишь бы отринуть свое горе. И, похоже, способ она нашла.
- Не вздумай! – вскрикнула Софья Дмитриевна. – Не вздумай садиться!
И как-то зловеще улыбнулась:
- Не то будет вот что…
Она быстрым шагом подошла к стулу и села.
Софья Дмитриевна знала, что сейчас наступит мрак, а потом она окажется в том самом  ужасном мире, но… рядом со своим Алешей.
Однако оказалась она вовсе не там, где рассчитывала встретиться с мужем. Поначалу Софья  Дмитриевна вообще не была уверена, Мясницкая ли это улица, поскольку и Почтамт, и дом Юшкова лишь отдаленно походили на привычные для ее взгляда здания. А вместо чайного магазина Перлова стоял, прижимаясь к земле, одноэтажный деревянный домик, да и дальше за ним тянулись такие же унылые домишки. И лишь в храме на углу переулка однозначно угадывалась церковь Фрола и Лавра.
Вся улица была заполнена людьми, которые на повозках, в каретах или просто  пешком, груженые скарбом, двигались в одном направлении. Негромкий гул, сродни протяжному стону, запах общего горя витали над этим потоком. Софья Дмитриевна находилась в стороне от движения, на тротуаре. Иногда мимо верхом проезжали военные. Софья  Дмитриевна не слишком разбиралась в мундирах, но ей показалось, что они отличаются от тех, какие носят сейчас офицеры. Один из них, гусар (она определила это по неизменным гусарским атрибутам - доломану и ментику), попридержав коня, склонился:
- Сударыня! Нынче холодный ветер! Не угодно ли набросить на плечи?!
Из притороченной к седлу сумки он извлек бежевый платок и с улыбкой протянул его Софье  Дмитриевне.  
- Мерси, - опешила она.
- Что же вы? Теперь французский не в чести! – с предостерегающей интонацией