Дерутся Иван-царевич и Кощей Бессмертный.
Кощей кричит: “Ничего ты мне не сделаешь!
У меня смерть в яйце… Ой!!! Да не в этом!”
Анекдот
Если судить только по фильмам, то можно решить, что Кощей Бессмертный один из самых популярных персонажей русского фольклора. А ведь из всех русских сказок он появляется лишь в одной – “Царевна-лягушка” (“Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах”, ЛП, т. II, №269, с. 264-267, М., 1984). Исследователи вспоминают, правда, ещё сказку “Марья Моревна” и былину “Иван Годинович” (например, Б.А. Рыбаков “Язычество Древней Руси”, с. 316-338, М., 1988), но там Кощеем назван совсем другой персонаж. Он не бессмертный и его Иван-царевич убивает палицей (“Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех томах”, ЛП, т. I, №159, с. 300-305, М., 1984), а Иван Годинович – стрелой (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т. II, №188, с. 684, С.-Петербург, 1896), как самого обычного человека. Путаница возникла из-за того, что на Руси заимствованное тюркское слово “кощей” использовали в двух значениях:
1. Злодей: “СтрЪляй, господине, Кончака, поганого кощея” (“Слово о полку Игореве”, ЛП, с. 22, М.-Л., 1950);
2. Пленник: “Ту Игорь князь высЪдЪ изъ сЪдла злата, а въ сЪдло кощиево” (там же, с. 19).
В сказке “Царевна-лягушка” Иван-царевич по собственной глупости теряет молодую жену, которая была вынуждена возвратиться к своему отцу – Кощею. Иван этого Кощея и в глаза не видел, тот не сделал ему ничего плохого, но ведь нашему герою и в голову не приходит попробовать договорится миром. Нет, у Ивана только одна мысль – убить, убить, убить! А почему непременно убить? Кощей не враг для своей дочери, на протяжении всей сказки Кощей не сделал ничего дурного. Ну, наказал он Василису – мы не знаем за что, может и за дело. В любой семье случаются размолвки, и родители порой наказывают своих детей, но это же не повод для убийства. Как поссорились, так и помирятся. В любом случае для Василисы Кощей всегда остаётся родным отцом, так что благодарной за его смерть она точно не будет. Интерес для Ивана откровенно шкурный – осиротить царевну и в придачу к ней заграбастать всё царство.
Ещё Иван-царевич пользуется помощью животных. Вообще-то, сюжет распространенный: сначала главный герой помогает животным, а потом уже они в благодарность приходят ему на помощь. В нашей сказке помощь Ивана заключается в том, что он этих животных не убил. Вот ведь какой благородный – мог прикончить, а пощадил, пусть теперь отрабатывают благодеяние. Настоящий шантаж. Вырисовывается портрет весьма неприятного типа уголовной наружности.
Непорядок получается. Иван-царевич – главный положительный герой сказки, его следует как-нибудь облагородить. Вот и объявили Кощея злодеем. Теперь вовек не отмоется. Да и как ему отмываться, если его убивают? Что бы ни натворил Иван-царевич, всё ему простится – чего со злодеем церемониться? Пускай осиротил девушку, так он же её от отца-тирана избавил. Да и царство бесхозным осталось, вот и возложил Иван на себя бремя правителя. Всё по закону (хотя на деле закон – это произвол победителей).
Бессмертным Кощей стал, спрятав свою смерть на вершине дуба. Это явно языческий мотив, потому что аналогию ему можно найти в египетской мифологии.
В древнеегипетской сказке главный герой Бата (это египетский солнечный бог, почитавшийся в виде быка, но в сказке он изображён человеком) стал непобедимым, поместив своё сердце на вершине кедра. Изменница жена выдала людям фараона тайну своего мужа, они срубили кедр и Бата упал мёртвым. Но Бату оживил его старший брат Анупу (бог Анубис). После этого Бата явился к бывшей жене в виде быка. Испугавшись, она уговорила фараона заколоть этого быка. Из капель крови быка выросло два дерева, в которых изменница вновь узнала своего мужа. Тогда она уговорила фараона срубить деревья, но одна щепка попала ей в рот и в результате она родила ребёнка, которым снова был Бата. После смерти фараона Бата сам стал правителем Египта и казнил изменницу (“Два брата” // “Сказки и повести Древнего Египта”, ЛП, с. 94-102, Л., 1979; “Два брата” // “Поэзия и проза Древнего Востока”, БВЛ, с. 57-62, М., 1973).
В сборнике Б. и Ю. Соколовых есть русская сказка, поразительно напоминающая египетскую, только главный персонаж там Иван Дурак, а его неверная жена – это Марья-царевна. Она похищает у мужа волшебное огниво и сбегает к своему полюбовнику. Иван появляется у них в виде коня, но жена его узнала, и коня изрубили на куски. Тогда Иван возродился в виде яблони, жена его вновь узнала и яблоню сожгли. Потом Иван превратился в селезня, заманил полюбовника в воду и утопил, после чего, став человеком, расправился и с неверной женой (“Иван Дурак” // В.И. Даль “О повериях, суевериях и предрассудках русского народа”, с. 317-329, “Литера”, С.-Петербург, 1994).
Перед нами бродячий сюжет, притом очень древний, а значит, несомненно – языческий. Он существовал, когда славяне ещё только формировались. Видимо, прототипом Кощея был какой-то умирающий и воскресающий бог. Тогда его не считали злодеем и связывали с сезонными изменениями природы. В древности культ умирающего и воскресающего бога был очень распространён, во времена первобытного строя боги ещё не стали бессмертными.
Умирает Кощей, когда Иван-царевич разбивает яйцо, спрятанное на дубе. Так говорится в сказке. Но в мифах самых разных народов яйцо связано не со смертью, а, наоборот – с началом жизни. Мир возникает из яйца в ведических мифах, в финских преданиях, в учении орфиков. В русской сказке золотое яйцо, снесённое курочкой Рябой, непременно надо разбить, в другой сказке три царства прячут каждое в соответствующее яйцо, а потом достают оттуда снова. В египетской мифологии солнце рождается из яйца, которое снёс гигантский гусь – великий Гоготун (“Яйцо мировое” // “Мифы народов мира”, т. II, с. 681, М., 1992). Так значит, и в русской сказке разбивание яйца означало сотворение мира, это космогонический миф. А со смертью его связали, потому что тут смешалось два варианта сотворения мира: из разбитого яйца и из тела божества. В скандинавской мифологии мир создаётся из тела великана Имира (там же, т. I, с. 510, М., 1991), в индийской – из тела великана Пуруши, которого сопоставляли с Брахмой (там же, т. II, с. 351, М., 1992), в китайской – из тела некоего Пань-гу (там же, с. 282). Египетского Осириса тоже разрубили на части (там же, с. 267). И у славян могли бытовать такие представления о начале мира, во всяком случае, в “Голубиной книге” всё окружающее объясняется, как части тела бога (П.А. Бессонов “Калики перехожие. Сборник стихов и исследование”, т. II, №76-92, с. 269-378, М., 1861).
Мировое яйцо должно быть снесено первоптицей, и эта птица существовала ещё до появления всех богов и остального мира. Она-то и была первоначальным Творцом, породившим всё сущее. В индийских мифах царь птиц Гаруда сильнее всех богов вместе взятых (“Гаруда” // “Мифы народов мира”, т. I, с. 266-267, М., 1991), в Иране ему соответствовал Симург (К.В. Тревер “Сэнмурв-Паскудж, собака-птица”, с. 17, “Государственный Эрмитаж”, Л., 1937), восседавший на вершине мирового дерева – ну вот, не зря же и Кощей связан с деревом. В русских простонародных рассказах мир творили или бог и сатана, или какие-то утки – истинный облик Творцов (Е.Е. Левкиевская “Мифы русского народа”, с. 79-82, М., 2000). Но дуализм возник под влиянием христианства, изначально Творец был один. Сохранилось русское “Сказание о великом Куре”. Кур – это огромный петух, стоящий посреди океана, там, где садится солнце, и воды ему до колена (Н.С. Тихонравов “Памятники отреченной русской литературы”, т. II, с. 349-350, М., 1863). Петухи у нас, правда, в природе не живут, Кур заменил собой кого-то ещё, но несомненно, что древних славян существовали предания о гигантской птице, творившей мир.
Образ царевны-лягушки тоже из области мифологии. Эпизод с её наказанием имеет параллель в “Старшей Эдде”: валькирия Сигрдрива отдала победу не тому конунгу, на которого указали боги, и за своеволие верховный бог Один погрузил её в волшебный сон, окружив стеной огня. Лишь великий герой Сигурд смог разбудить валькирию (“Речи Сигрдривы” // “Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах”, БВЛ, т. IX, с. 284, М., 1975). Опять бродячий языческий сюжет.
Если птица связана с небом, то лягушка – с землёй. Лягушка или жаба почиталась славянами, люди верили, что она может превратиться в летающего змея. И в то же время, из-за сходства лягушачьих лап с человеческой рукой появилось поверье, что лягушка (жаба) будто бы раньше была женщиной (“Лягушка, жаба” // “Славянская мифология. Энциклопедический словарь”, с. 260-262, М., 1995). И с этим поверьем напрямую связана русская сказка “Царевна-лягушка”. На тот же сюжет сложена литовская сказка “Жаба-королева”, М., 1991, но вряд ли она оригинальна, просто копирует русский источник. Зато сказка братьев Гримм “Король-лягушонок” (Я. и В. Гримм “Сказки”, №1, с. 3-7, М., 1949), сходная с русской сказкой и несомненно родственная ей, прошла собственный жизненный путь в немецком фольклоре. Ещё у населения Трипольской культуры земля изображалась как огромная лягушка (жаба), лежащая в безбрежном океане. Этот культ сохранялся и у соседей трипольцев, при продвижении к югу он замещался на культ черепахи, тоже лежащей в океане (В.Н. Даниленко “Космогония первобытного общества” // “Начала цивилизации”, с. 59-60, М., 1999).
Таким образом, истоки сказки “Царевна-лягушка” теряются в первобытной дославянской мифологии, повествующей о начале мира. Кощей – небо, царевна – земля, а Иван-царевич символизирует появление нового молодого бога, связанного с человеческой историей.
В другой сказке, где упоминается Кощей – “Марья Моревна” тоже прослеживается мифологический пласт. Иван Царевич даёт Кощею воды напиться, после чего к тому возвращаются силы. Сходный эпизод есть в ирландской мифологии (“Приключение Неры” // “Похищение быка из Куальнге”, ЛП, с. 102-103, М., 1985), но потом сюжетные линии расходятся. Всё же можно сделать вывод о языческой древности этого сюжета. Кощей здесь не тот, что в сказке “Царевна-лягушка”, он намного мельче, на деле это кощей в смысле – пленник. Но это тоже бог, хотя и из более позднего поколения. Сила его связана с водой, так что, скорее всего, это бог грозы, оказавшийся в плену.
Марья Моревна это Мара-Марена (А.М. Ремизов “Собрание сочинений”, т. II, с.154, М., 2000), персонаж народных верований, она связана с плодородием, но при этом строго наказывала ослушников. Происходит она от славянской богини Мары (она же Морена, или Морана), которую принято считать богиней смерти и зимы. Но тогда, как она стала положительным персонажем сказки? По-видимому, Мара была не богиней смерти, а убивающей богиней. В греческой мифологии убивающими считались Афина и Артемида, но их почитали, потому что эти богини помогали людям, а убивали только неугодных. Должно быть, и Мару люди представляли благой богиней – строгой, но справедливой. Другое дело, что в землях восточных славян имелось много конкурирующих культов. Свои боги считались благими, боги конкурентов, соответственно, злыми. Приход зимы или засуха объяснялись пленением своего
