Жертвоприношение

Вознесении Господа по жребию был причислен к лику двенадцати Апостолов вместо Иуды Искариотского, - согласился отец Иоанн.
  - Действительно, замечательный день для того, чтобы начать новую жизнь! Впрочем, как и завершить старую, - Константин криво усмехнулся, глядя себе под ноги.
  - Все в руках Божиих, - насторожился священник.
  Родзаевский повернулся вдруг к нему, быстро, нервно, впился в него своим взглядом и, перейдя на леденящий шепот, сказал:
  - Боюсь, батюшка, это и вправду так! И революция, и Гражданская война, и Вторая мировая, гибель России – все дело рук Его. И не говорите мне, что все это ниспослано нам за грехи наши – есть народы, мерзостью своей превосходящие нас во сто крат, - почему же мы находимся под игом их, словно во времена нашествия монголо-татар? Почему наши города горят, святыни попраны и на царском троне сидят христопродавцы, а в их обители радость и благополучие? И смеются они над нами, и скалятся, с нескрываемым наслаждением видя, как бьется в агонии и издыхает Россия! И вот я снова спрашиваю  – за что, Господи?
  Священник смутился, слишком уж правильными были эти вопросы, слишком знакомыми и неудобными, вопросы, на которые он и сам уже давно мучительно искал ответы, но до сих пор так и не нашел.
  - Бог кого любит, того и наказывает, - начал было Иоанн.
  - Да бросьте! – нервно взмахнул руками Родзаевский, - Разве любовь познается в смерти? Двое моих детей от первого брака умерли во младенчестве, и я бы жизнь свою отдал, чтобы они жили, понимаете? Смерть ради жизни, но никак не наоборот!
  - Константин Владимирович, я понимаю ваше состояние, - попытался успокоить его Иоанн, - Жизнь человеческая подобна терновому венцу, она трудна и тяжела порой, нам же остается только надеяться на Промысел Божий и помнить, что и сам Христос отдал жизнь Свою за всех нас.
  Родзаевский затих, вдруг как-то осунулся, сгорбился, медленно повернулся к священнику, усмехнулся нехорошо, горько и чуть насмешливо:
  - Вот и я все время думаю – кому принес себя в жертву Сын Божий? Тому, Кому приносили в жертву древние иудеи своих первенцев? Отцу? Не потому ли мы все живем в мире жертвы? Причем жертва добровольная и осознанная выше в глазах Того, Кому она предназначена, в отличии от жертв случайных. Не потому ли с незапамятных времен Герои приносят себя в жертву Ему, чтобы Он, насытившись ими, не трогал невинных?
  Иоанн вспыхнул, вскочил на ноги, ошалело глядя на Родзаевского, его худое тело била мелкая дрожь, борода стала торчком, он весь взъерошился, ощетинился, словно старый сторожевой пес, столкнувшийся вдруг с матерым волком. Хотел что-то сказать, но запнулся, резко развернулся на каблуках и пошел было через двор, но через несколько шагов остановился, вернулся к Константину, быстро перекрестил его, опять повернулся и быстро пошел прочь.
  Родзаевский вернулся в отель уже под вечер, нестерпимо болела спина и ныли отекшие ноги. От усталости разболелась голова, хотелось спать и есть. Он спустился на первый этаж в ресторан и уже хотел было заказать себе ужин, как вдруг к нему подбежал Перминов, весь взъерошенный, возбужденный, и не обращая ни на кого внимание, громко воскликнул:
  - Костя, где ты бродишь? Мы тебя уже обыскались!
  - Что случилось? – недовольно начал было Родзаевский.
  - Атамана  Семенова арестовали, еще утром, есть сведения, что с ним арестовали Власьевского, Охотина, Бакшеева и многих других.
  Это было как гром среди ясного неба. Вдруг стало отчетливо ясно, что конец, который мерещился смутно в какой-то неведомой дали, близок как никогда ранее, что развязка неотвратимо приближается и что уже все решено. Внезапно все стало на свои места, словно некая головоломка, мучавшая разум долгое время, наконец обрела решение, он вспомнил старого атамана, с усмешкой трепавшего его по плечу, вспомнил мелькавшие сопки за окнами поезда, идущего из Харбина в Шанхай, отца Иоанна, порывисто крестящего его, узкие улочки Шанхая, запруженные вечно спешащими людьми и медленно поднялся из-за стола. Теперь он точно знал, что нужно делать.
  Родзаевский поднялся к себе в номер, достал пишущую машинку, сел за стол и вставил в нее лист чистой бумаги. Немного подумав, вывел большими буквами заглавие:
  - «Неделя, перековавшая душу»…

                                                           Глава 5

  Рукопись эту вместе с письмами Сталину и Малиновскому он передал через Гольцева сотруднику советского посольства Патрикееву и вскоре о ее содержании стало широко известно. Бывшие его коллеги по русской фашистской партии не скрывали своего сарказма, глумливо юродствовали, насмехались в лицо и ехидничали за спиной, цитируя вслух рукопись:
  - Смотрите-ка, господа, или уже видимо товарищи, оказывается Сталин теперь собиратель земель русских, подобно Ивану Калите! Кто бы мог подумать?! Он также самый главный фашист в России, вырвавший ее из лап еврейской тирании, а самих евреев вызволивший из талмудического рабства! Вот теперь как! – и добавляли уже от себя, - Да здравствует партайгеноссе Иосиф Виссарионович! Хайль Сталин!
  Гомерический хохот, издевки, плевки, оскорбительные замечания следовали за Родзаевским неотступно. Он терпел, крепко до боли сжимал кулаки, держался что было сил. Выходил из номера крайне редко. Тайно вел переговоры с советскими властями о возвращении в Советский Союз. Наконец он получил обещания о его неприкосновенности и получении новой интересной работы в качестве журналиста. В начале октября 1945 года Константин переехал из Шанхая в Пекин, прямо в советское посольство, где прожил почти три недели, ожидая оформления новых документов.
  Наконец все было готово. Родзаевский собрал вещи, приготовил чистое белье, нагладил пиджак, брюки и начисто выбрил щеки. В последний вечер в Пекине решил прогуляться по городу, подышать свежим воздухом – просто побыть один. Проходя через небольшой сквер, расположенный недалеко от посольства, он вдруг почувствовал, как кто-то больно схватил его за руку чуть повыше локтя:
  - Костя! – сиплым шепотом раздалось возле самого уха, - не бойся, это я, давай свернем с дороги. Сюда!
  Незнакомец потянул его прочь от ярких фонарей в сторону, они присели на скамейку под большим деревом, в сумерках Родзаевский с трудом узнал его:
  - Петлин? Коля! – с жаром пожал его руку обоими ладонями, - Что ты тут делаешь?
  - Как что? За тобой приехал! Мы ведь с Лидой тебе не чужие.
  Николай Петлин, являвшийся также в недавнем прошлом членом Всероссийского фашистского союза, был женат на первой жене Родзаевского Лидии Малковой и всегда поддерживал с ним теплые отношения. Константин с удовольствием смотрел на него, глупо улыбаясь и не выпуская его рук из своих:
  - Спасибо на добром слове, - смущенно произнес он, - Только зря это все, назад дороги нет.
  - Что ты такое говоришь, Костя? Это ведь верная смерть! На что ты надеешься? На то, что в России что-то изменилось? Ты вправду думаешь, что сионисты действительно побеждены Сталиным и в Советском Союзе установлена подлинно русская власть? В голове у Сталина иудейский марксизм, его правая рука – Лазарь Каганович, левая – Лейба Мехлис, в спальной его ждет Роза Каганович, а на киноэкране стряпня Эйзенштейна! Они никогда не простят тебе!
  - Я знаю, - тихо отозвался Родзаевский, продолжая все также глупо улыбаться.
  - Так какого черта! – взревел Петлин, - Ты идешь к ним сам прямо в руки, словно на заклание, словно какая-то жертва во имя Иуды!
  - Вот именно! – тихо, сквозь зубы, словно бы боясь быть услышанным кем-то посторонним, быстро прошептал Константин, - Именно жертва! Именно жертва невинная, беззащитная, такая, которая Ему нужна, которой Он насытится, только ей одной и никем более! Понимаешь? Иначе Его не остановить.
  - Да кого - его? Сталина? – недоуменно глядя на него, спросил Петлин.
  Родзаевский вдруг осекся, отстранился, откинувшись на спинку скамейки, откинул голову и, глядя куда-то вверх, устало произнес:
  - Да какая теперь разница?
  Все было кончено. Николай сокрушенно покачал головой и, с сожалением и разочарованием, устало посмотрел на него:
  - Костя, ты сошел с ума. В последний раз тебя спрашиваю, Христом Богом заклинаю – поехали со мной!
  - Нет, - тихо, но твердо ответил Константин, - Ты уж прости.
  Они поднялись, Петлин вдруг обнял его, как-то совсем по-простецки, на его глазах в свете фонарей блеснули слезы:
  - Прощай! Храни тебя Бог! Ни пуха, ни пера!
  - К черту! – весело и беззаботно рассмеялся Родзаевский, повернулся и, кутаясь в плащ, быстро пошел обратно в сторону советского посольства.
  На следующее утро 25 октября он с документами лейтенанта Красной Армии вылетел в СССР, при пересечении границы был немедленно арестован и перевезен в Москву. Дело Родзаевского объединили в одно с делами атамана Семенова, генералов Власьевским и  Бакшеевым, с другими лидерами белоэмигрантского движения - Михайловым, князем Ухтомским и Шепуновым.
  Родзаевскому вменялась в вину активная антисоветская деятельность, создание и руководство Русской фашистской организации, проведение антисоветской пропаганды среди белогвардейцев, находившихся на территории Маньчжурии, составление листовок, брошюр и книг антисоветского содержания и тому подобное, включая активную деятельность на международной арене с созданием аналогичных организаций в Маньчжурии, Китае, а также в Европе и США.
  Кроме этого, согласно приговору, он был причастен к подготовке нападения на СССР совместно с рядом японских генералов, организации и личном участии в ряде провокаций, проводимых японской разведкой, как повод для оккупации Маньчжурии, также организовывал и готовил из числа членов Всероссийского фашистского союза шпионов и диверсантов, используемых против СССР, был связан также с германской разведкой и использовал получаемые от немцев средства на антисоветскую деятельность.
  Все подсудимые признали свою вину, 30 августа 1946 года Родзаевский был приговорен к смертной казни и расстрелян в тот же день в подвалах Лубянки.
  Супруга его вместе с детьми эмигрировала в Бразилию, а позже в США, где они все получили американское гражданство, до конца семидесятых годов проживали в Сан-Франциско.
  Епископ Иоанн Шанхайский, единственный из всех дальневосточных архиереев, не признал церковную власть Патриарха Алексия Первого и в 1946 году сделал выбор в пользу Зарубежной церкви. С 1951 года служил в Западной Европе, после переехал в 1962 году США, в Сан-Франциско. Скончался  2 июля 1966 года во время молитвы в своей келье при посещении Свято-Николаевского прихода в Сиэтле перед Курско-Коренной чудотворной иконы Божией Матери.
  Причислен к лику святых 2 июля 1994 года.