тебЪ здЪсь вселиться, то мЪсто Домъ Божій: здЪсь созиждутъ Храмъ Божій и пребудутъ архіереи Бога Вышняго служители. Князь же Данило Ивановичь въ шестое лЪто на хизинЪ БукаловЪ заложи градъ и нарече имя ему Москва”
(И.Е. Забелин “История города Москвы”, с. 28-29, М., 1905)
Ну хоть здесь никого не убивали, а то ещё от Геракла пошла такая мода: как где-нибудь обнаружат уникальное существо – эндемик и реликт в одном флаконе – так непременно стараются его прикончить. Сопоставление текстов убеждает в том, что именно в Поволжье сформировался образ крылатого огнедышащего Змея. Ведь былинный Добрыня был родом из Рязани: “Доселева Резань она селом слыла / А ныне Резань словет городом” (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, №48, с. 182, М., 1977), да ещё и Пётр, князь Муромский будто бы зарубил летучего змея чудесным Агриковым мечом: “Смерть мне суждена от Петрова плеча и от Агрикова меча” (“Повесть о Петре и Февронии Муромских” // “Повести и сказания Древней Руси”, с. 455, Москва-С.-Петербург, 2001) – города эти расположены недалеко от Волги. А Пётр был предназначен судьбой на погибель Змею, как Индра и Добрыня. Турецкий путешественник XVII века Эвлия Челеби уверял, будто видел в Казани гробницы знаменитых героев иранских сказаний: Менучехра, Тура, его сына Родима и внука Пешенга (Эвлия Челеби “Книга путешествия (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века)”, выпуск 2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья, с.145-146, М., 1979). Конечно, на самом деле ничего он не увидел, а только передал рассказы местных жителей, считавших Поволжье родиной героев “Шах-наме”. Иранский Трайтаона победил Ажи-Дахаку тоже где-то возле Волги – авестийской Ранхи (“Авеста в русских переводах (1861—1996)”, с. 456, С.-Петербург, 1997), она считалась величайшей из рек: “… наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: [страну] у истоков Ранхи, которая управляется без правителей. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный зиму, дэвовское творение…” (там же, с. 73). В мифе отразилась борьба солнечного света и тепла с демоном зимы и холода. И то же самое говорится в индийском мифе о поединке Индры со змеем Вритрой:
“Когда ты, Индра, убил перворожденного из змеев
И перехитрил хитрости хитрецов,
И породил солнце, небо, утреннюю зарю
……………………………………………..
Вритра лежал, разбросанный по разным местам.
Через него, безжизненно лежащего, как раскрошенный тростник,
Текут вздымаясь воды Ману.
……………………………………………
Жены Дасы, охраняемые змеем, – воды
Стояли скованные, как коровы (, спрятанные) Пани.
Проход для вод, который был заткнут –
Он открыл ему, убив Вритру”
(“Ригведа. Мандалы I-IV”, ЛП, I.32.4-11, с. 40-41, М., 1989)
“Индра столкнул колдовского Вритру,
Лежавшего на великой реке”
(Там же, II.11.9, с. 247)
“Он разбил Вритру, замкнувшего воды”
(Там же, IV.7.16, с. 376)
Нарисована реалистичная картина реки, скованной льдом, как солнечные лучи разрушают ледяной панцирь и освобождённые воды текут по его обломкам. Но и подвиг Добрыни тоже связан с природными явлениями. Когда богатырь убил Змея Горыныча, то змеиная кровь затопила всю округу. И тогда Добрыня ударами своего копья заставил землю поглотить змеиную кровь:
“Брал копье бурзамецкое,
Бил копьем о сыру землю
……………………………
Разступилась матушка сыра земля,
На четыре разступилась на четверти,
Пожрала всю кровь змеиную”
(“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. I, №25, с. 153-154, М., 1909)
Воды, затопившие землю, уподоблялись крови летучего змея, побеждённого громовержцем. Змеиная кровь изливалась на землю дождём, а Перун бил в землю своим огненным копьём-молнией, вынуждая землю впитать в себя дождевые потоки.
Но народные бедствия не ограничивались одними природными катаклизмами, с ними-то люди научились справляться. Куда страшнее были иноземные нашествия и тут помощь богов представлялась необходимой. Все ужасы войны воплотились в мифологическом злокозненном персонаже, будь то Вритра, Ажи-Дахака, Змей Горыныч или Сатана. В летописи под 1103 годом о победе Владимира Мономаха над половцами говорится так: “… скруши главы змиевыя” (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 269, 72, Рязань, 2001). Русский духовный стих “Фёдор Тиринин” по своему содержанию очень близок к былинному сюжету. Там огненный змей (тоже с двенадцатью хоботами) похитил царицу, мать Фёдора, и унёс в свои пещеры. Фёдор отправился на выручку и сначала побил всех змеёнышей числом двенадцать, а потом победил и самого огненного змея. Как и в былине, он воткнул в землю копьё, чтобы земля расступилась и поглотила змеиную кровь (П.А. Бессонов “Калики перехожие. Сборник стихов и исследование”, т. I, №122, с. 527-533, М., 1861). Но в тексте несколько раз упоминаются в качестве врагов царь Иудейский и силы Жидовские (там же, с. 527-529), а это уже прямое указание на войну с хазарами, правители которых исповедовали иудаизм. Чтобы земля поглотила кровь Жидовскую, Фёдор, как и в случае с огненным змеем, воткнул в землю копьё. То есть, реальные враги и мифический Змей в народном сознании отождествлялись. Такая традиция зародилась в глубокой древности, судя по рассказу Геродота о неврах, которых прогнали из родных краёв какие-то змеи – эпическое обозначение врагов (Геродот “История”, IV.105, с. 291-292, М., 2006).
Не только хазары угрожали русским землям, на протяжении всей истории славянам нечасто выпадало наслаждаться мирной жизнью. Но когда сложилась Киевская Русь, прежние враги присмирели, а о татарах пока ещё на Руси не слышали. Люди освободились от постоянного страха перед вражескими набегами, но при отсутствии внешней опасности обостряются старые противоречия, вспоминаются прежние обиды, растут амбиции государственных окраин. И просто до неприличия выросли амбиции у древлян.
При любой возможности древляне пытались продемонстрировать свою независимость от Киева. В договорах с Византией Олега и Святослава русы клялись и Перуном, и Велесом (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 31, 72, Рязань, 2001), а в договоре Игоря – только Перуном (там же, с. 53). Но как раз в походе Игоря не принимали участия древляне, а потом с ними и вовсе началась война (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 109, М., 2000). Получается, что именно древлян представлял Велес, потому что культ Перуна в их земли не допускался. Перуна там проклинали и ненавидели. Среди Сварожичей не было божества преисподней, в качестве такового поклонники Велеса стали изображать Перуна. Ненавидели они и двух других сыновей Рода, но Перун был среди них главным. Оттого в облике змея Горыныча заметны черты громовержца:
“А й дождя нет, да только гром громит,
Гром громит, да свищет молния.
А как летит змеищо Горынчищо”
(“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №148, с. 744, С.-Петербург, 1873)
Главным деянием Велеса древлянские жрецы считали борьбу с киевскими соперниками. Злодеем древляне представляли не одного змеевидного бога, а всю главную тройку богов, её они изобразили как трёхголового змея, обитающего в преисподней. Змеиные пещеры – это именно загробный мир, расположенный за огненной Пучай-рекой, совсем не похожей на киевскую Почайну:
“Тая река свирипая,
Свирипая река да е сердитая:
Из-за первоя же струйки как огонь сечет,
Из-за другоей же струйки искра сыплется,
Из-за третьеей же струйки дым столбом валит,
Дым столбом валит да сам с пламенью.
Это матушка Пучай-река”
(“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №5, с. 30, С.-Петербург, 1873)
Огненная река текла где-то на краю света, разделяя мир живых и мир мёртвых. А расположение края света рассказчики былин определяли на глазок, в меру своей осведомленности в географии:
“Унесет тебя на море, море синее,
На синее море, море Греческо,
Донесет тебя ко камешку Алатыру,
Ко тому ко змеинищу Горынищу”
(В.Ф. Миллер “Былины новой и недавней записи”, №21, с. 36, М., 1908)
Смерть никогда не выпустит добычу из своих рук. За Пучай-рекой находился край, откуда нет возврата:
“Там много дородных добрых молодцов приезживало,
А как русских-то сильных, могучих всё богатырей,
А назад ни один не приезживал”
(“Беломорские былины, записанные А. Марковым”, №73, с. 374, М., 1901)
Лютая ненависть к Перуну вызвана тем, что с ним древляне связывали крах всех своих устремлений. Он символизировал удачливых соперников, живших у Почайны и лишивших древлянскую знать последней надежды на возвышение среди восточных славян.
