ли необычное летописное известие отразилось в новгородском фольклоре. В любом случае, крокодил – это поздняя замена эпического Змея. В “Легенде о Перыни”, записанной П.И. Якушкиным, говорится:
“…был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюньской <…> Новгород окрестился. Чорту с Богом не жить: Новый-Город схватил змияку Перюна, да и бросил в Волхов”
(П.И. Якушкин “Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний”, с. 119, С.-Петербург, 1860)
Но Перун никак не мог быть Змеем, потому что царил не в подземелье, а на небе. В рукописи XV века помещены вопрос и ответ: “Колико есть небесъ? Перунъ есть многъ” (И.И. Срезневский “Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам”, т. II, Л-П, с. 920, С.-Петербург, 1902). На Перуна перешло средневековое понятие о множественности небес, а это значит, что образ Перуна был более ёмкий, нежели просто небесный царь. Он вмещал в себя всё небо – видимое и невидимое, весь сияющий простор. Под Змеем противники Перуна понимали главную тройку киевских богов от небесного до подземного. И тут представляется весьма ценным наблюдение М.Л. Серякова позволяющее связать воедино славянское язычество и поверья народов Поволжья (М.Л. Серяков “Великое начало”, с. 187-195, М., 2016).
Существовал в русской мифологии персонаж по имени Троян, он несколько раз он упомянут в письменных источниках: “… рища в тропу Трояню чересъ поля на горы <…> Были вЪчи Трояни <…> Вступилъ дЪвою на землю Трояню” (“Слово о полку Игореве”, ЛП, с. 11, 15, 17, М.-Л., 1950); “… камени ту устроя, Трояна, Хърса, Велеса, Перуна” (“Хождение Богородицы по мукам” // “Памятники литературы Древней Руси. XII век”, вып. 02, с. 168, М., 1980); “… мняше Богы многы пероуна и хорса, дыя и трояна и инiи мнози” (“Откровенiе св. апостоломъ” // Н.М. Гальковский “Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси”, т. II, с. 51, М., 2000); “Злыдни же, Боже, ветри за святое море Окиян ко царю ко Трояну по тридевять ключев морских <…> Здуни же, Боже, с небесь ветри своим Святым Духом за святое море Окиян ко царю ко Трояну, по те по тридевят ключеи морских святаго моря Окияна и царя Отрояна, и емли ту тридевят ключев святаго моря Окияна и царя Трояна” (“Великоустюжский сборник XVII в.” // “Отреченное чтение в России XVII-XVIII веков”, с. 220, 222, М., 2002).
У балтийских славян ему соответствовал Триглав (А.Н. Афанасьев “Поэтические воззрения славян на природу”, т. II, с. 325-326, М., 1995). Трёхголовые идолы стояли в Щецине, Волыне, Брандербурге (А.Ф. Гильфердинг “История балтийских славян”, с. 239-241, С.-Петербург, 2013). Почитали Триглава и чехи, но снабдили его козлиными головами (А.Н. Афанасьев “Поэтические воззрения славян на природу”, т. II, с. 266, М., 1995). А Троян в сербской сказке имел козлиные уши (там же, с. 326). Но для нас интереснее другая сербская сказка, в которой Троян имел три головы, из них одна пожирала людей, другая – скот, а третья – рыбу (“Триглав” // “Мифы народов мира”, т. II, с. 525, М., М., 1992). И вот эта сказка находит соответствие в сказаниях Поволжья:
“И поискавъ царь Саинъ, по мЪстомъ преходя, и обрЪте мЪсто на Волге, на самой украине Руския земли, на сей странЪ Камы рЪки, концемъ прилежащи х Болгарстей земли, а другимъ концемъ к Вятке и къ Перми, зело пренарочито: и скотопажно, и пчелисто, и всякими земляными сЪмяны родимо, и овощами преизобилно, и звЪристо, и рыбно, и всякого угодия житейскаго полно – яко не обрЪстися другому такому мЪсту по всей нашей Руской земли нигдЪ же точному красотою и крЪпостию, и угодием человеческим, и не вЪм же, аще будетъ как и в чюжих земляхъ. И велми за то возлюби царь Саинъ. И глаголютъ мнози нЪцыи: преже мЪсто то было издавна гнЪздо змиево, всЪм жителем земли тоя знаемо. Живяху же ту, въ гнездЪ, всякия змии и единъ змий, великъ и страшенъ, о двою главахъ: едину главу змиеву, а другую волову. И единою главою человЪки пожираше и звЪри и скоты, а другою главою траву ядяше. А иныя змии около его лежаше, живяху с ним всяцеми образы. ТЪмъ же и не можаху человЪцы близ мЪста того жити свистания ради змиина и точания ради ихъ, но аще и недалече кому путь лежаше, иным путемъ обхожаше, аможе идяху. Царь же Саинъ по многи дни зряше мЪста того, обходяше, и любя, и не домысляшеся, како бы извЪсти змия от гнЪзда его — яко да того ради будетъ градъ великъ и крЪпокъ, и славенъ вездЪ. И изыскавъся в веси сицевъ волхвъ. “Аз, – рече – царю, змия уморю и мЪсто очищу”. Царь же радъ бысть и обЪща ему нЪчто велико дати, аще тако сотворит. И собра обаянникъ волшвениемъ и обоянием своимъ вся живущыя змии от малыхъ и до великих в мЪсте том к великому змию во едину великую громаду и всЪх чертою очерти, да не излЪзетъ из нея ни едина змиа. И бЪсовским дЪйствомъ всЪх умертви. И облече круг ихъ сЪномъ и тростиемъ, и древиемъ, и лозиемъ сухим многимъ, поливая сЪрою и смолою, и изже я, попали огнемъ. И запалишася вся змии, великия и малыя, яко быти от того велику смраду змиину по всей земли той, проявляющи впредь хотящая быти от окаяннаго царя злое тимЪние проклятыя вЪры его срацынския. Многимъ же от вой его умрети от лютаго смрада того змиина близ мЪста того стоящимъ, и кони, и велбуды его многи падоша. И симъ образомъ очистивъ мЪсто царь Саинъ и возгради на мЪсте том град Казань, никому же тогда от державных наших смЪющу ему что сотворити или рещи. И есть градъ Казань стоитъ и нынЪ всЪми рускими людми видимъ есть и знаемъ, а не знающими слышим есть. И паки же, яко и преже, вогнЪздися на змиином точевищи словесенъ лютый змий – воцарися во граде скверный царь. Нечестия своего великим гнЪвом воспалашеся и, яко огнь в тростии, разгнЪщаяся, зияя, яко змий, огнеными усты и устрашая, и похищая, яко овчатъ, смиренныя люди в прилЪжащих весехъ в близживущих около Казани, изгна от нея Русь туземцы, в три лЪта землю всю пусту положи. <…> По том же царЪ СаинЪ мнози цари кровопийцы, Руския земли губители, премЪняющеся царствовали в Казани лЪта многа”
(“Казанская история” // “Библиотека литературы Древней Руси. XVI век”, т. X, с. 266, 268, С.-Петербург, 2000)
Окаянный и скверный царь Саин – это хан Батый, так что понятно отвращение к нему у рассказчика. Лютая злоба, жестокость и непомерная жадность степного хана вызывали на Руси только ненависть и презрение. Но казанской легенде предшествовала более ранняя чувашская:
“Два сына старого богатого чуваша Хузана, охотясь, погнались за оленем далеко в глубь леса и вышли на реку и красивую поляну. Вокруг – бортевые деревья, в реке много рыбы, в лесу полно дичи. А земля пустует. Возвратившись, сыновья рассказали отцу о прекрасной поляне. Старик Хузан через некоторое время сам осмотрел местность. Она ему понравилась, но в реке лежал огромный змей-дракон с крыльями и тремя – змеиной, орлиной и львиной – головами. Одной головой ловит птиц в воздухе, другой – рыб и других обитающих в воде, третьей – наземных животных. Вокруг дракона кишели разные мелкие змеи. Никто не мог сюда подойти, никто не мог пройти, проплыть, пролететь мимо чудовища. Но старику захотелось непременно поселиться здесь, основать здесь город. Однако как избавиться от дракона? Стодесятилетний знахарь подсказал: “Заготовьте сорок один воз сухого хвороста. Меня посадите на лучшего аргамака, залепите мне уши воском и отправьте на поляну. Привезите следом за мной хворост”. Почувствовав приближение знахаря, дракон начал страшно свистеть, но знахарь не услышал его и остался жив. Он змеиным языком собрал всех змей вокруг дракона, окружил их железной оградой, после чего на змеиную кучу навалили сорок один воз хворосту и подожгли с четырех сторон. Сорок один день горели змеи. Лишь один змей остался в живых. Дракон дал ему крылья, и он улетел. Старик Хузан основал на Змеиной горе город Хузан и реку назвал Хузаном же. Однако недолго пришлось жить чувашам в Хузане – спасшийся змей привел сюда монголо-татарское войско, которое подожгло город. Правитель Хузана превратился в лебедя и улетел. Монголо-татары на месте Хузана построили Казань”
(“Легенды и предания Волги-реки”, сост. В.Н. Морохин, №9, с. 38, Нижний Новгород, 2002)
Чувашская легенда, как более древняя, ближе к славянской версии, нежели казанская, но остался общий для них центральный образ Змея, устрашавшего всех людей губительным свистом. Через обиталище этого Змея не было прямого пути, приходилось далеко огибать его окольной дорогой. Совсем, как наш Соловей-разбойник: он тоже перекрыл прямоезжую дорогу и тоже губил людей ужасным свистом. Только вот ничего змеиного в нём не было, он ближе к птицам. Однако же, в Белоруссии и Литве рассказывали про царя-змея, правителя ужей, так его свист оказался так громок, что был слышен по всей Литве (А.Н. Афанасьев “Поэтические воззрения славян на природу”, т. II, с. 276, М., 1995). Либо Соловей-разбойник в родстве со змеями, либо змеи стали крылатыми, породнившись с птицами. А вообще-то, в мифах много чего намешано. Змеиный свист – это свист ветра, люди мысленно представляли ветер в виде летящего по небу крылатого Змея, а изменчивые очертания облаков давали простор фантазии. Оглушительный свист, губящий всё живое – это уже настоящая буря, и люди рисовали в своём воображении черты разгневанного Змея, огромного и неодолимого. Но есть в двух легендах ещё одна общая мысль: на месте обиталища Змея – и непременно там – был воздвигнут великий город. И это роднит их с русским сказанием о построении Москвы:
“Въ лЪто 6714 (1206 г.) князь великій Данило Ивановичь послЪ Рюрика короля Римскаго 14 лЪто пришелъ изъ Великаго Новгорода въ Суздаль, и въ СуздалЪ родился ему сынъ князь Георгій и во имя его созда и нарече градъ Юрьевъ Польскій и въ томъ градЪ церковь велЪнную созда во имя св. Георгія каменную на рЪзи отъ подошвы и до верху. И по созданіи того храма поЪхалъ князь Данила Ивановичь изыскивати мЪста, гдЪ ему создати градъ престольный къ Великому Княженію своему и взялъ съ собою нЪкоего гречина именемъ Василья, мудра и знаюша зЪло и вЪдающа чему и впредь быти. И въЪхалъ съ нимъ въ островъ (лЪсъ) теменъ, непроходимъ зЪло, въ немъ же бЪ болото велико и топко и посредЪ того острова и болота узрЪлъ князь Великій Данила Ивановичь звЪря превелика и пречудна, троеглава и красна зЪло... и вопросиша Василія гречанина, что есть видЪніе сіе пречуднаго звЪря? И сказа ему Василіи гречинъ: Великій княже! на семъ мЪстЪ созиждется градъ превеликъ и распространится царствіе треугольное и въ немъ умножатся различныхъ ордъ люди... Это прообразуетъ звЪря сего треглаваго, различные на немъ цвЪта, то есть отъ всЪхъ странъ учнутъ въ немъ люди жити... Князь же Данила Ивановичь въ томъ острову наЪхалъ посредЪ болота островецъ малъ, а на немъ поставлена хижіна мала, а живетъ въ ней пустынникъ, а имя ему Букалъ и потому хижина словетъ Букалова, а нынЪ на томъ мЪстЪ царскій дворъ. И послЪ того князь Данило Ивановичь съ тЪмъ же гречиномъ Василіи спустя 4 дни наЪхалъ горы (крутицы), а въ горахъ тЪхъ стоитъ хижина мала, и въ той хижинЪ (хизинЪ) живетъ человЪкъ римлянинъ имя ему Подонъ... Возлюби, Князь Великій мЪсто сіе, восхотЪ домъ себЪ устроити... Той же Подонъ исполненъ Духа Святаго и рече говоритъ: Княже! не подобаетъ
