О "Безверии" Пушкина, точнее о Его Вере

                                         Пожалуй только в одной литературоведческой работе, посвящённой  исследованию  наследия Пушкина поставлен вопрос о значении Веры в его жизни и творчестве. Потому и стоит привести из неё достаточно подробную выписку:

                                       «Неохватна сложность растущей души Пушкина…Он пытается решить громадную проблему, поставленную окружающей его исторической действительностью, - проблему религиозной веры. С января 1817 года готовит он своё «Безверие», чтобы читать его на выпускном экзамене.
                                         С кем тут сводит счёты, с кем схватывается Пушкин? С Чаадаевым? С Вольтером?
                                         Об этом возможны одни догадки, этот вопрос не разработан – стихи Пушкина о вере и безверии никогда не пользовались особым вниманием пушкинистов.                                                                                                                                                        
                                         …Пушкин приглашает читателей не слушать, а просто-напросто жалеть мрачного «безверца». В контроверзе веры и неверия именно неверующий и оказывается в тяжёлом положении:                                                                                                    
                     
                                          Имеет он права на ваше снисхожденье…
                                          Несчастный не злодей, собою страждет он, -
пишет Пушкин, - то есть сам-то безверец и виноват в том тяжёлом положении, в которое он попал. Поэт предлагает приглядеться к неверующему человеку, однако
                                     
                                       …Не там, где каждый день
                                           Тщеславие на всех наводит ложну тень…
                                           Поэт зовёт интимно взглянуть на неверующего, когда он остаётся наедине с собою… Когда он ясно понимает, что он неотвратно обречён на смерть, что он бессилен убежать от её власти, кода он въяве созерцает, что
                                           Несчастия, страстей и немощей сыны,
                                           Мы все на страшный гроб, родясь, осуждены.

                                           Могучим колоколом звенит стих Пушкина! Чем же преодолеет «невер» это убивающее его «точное знание», если он в какой-то форме, как-то не будет верить в жизнь? Вот громадный вопрос, предъявляемый ему Пушкиным.
                                   
                                    Неверующий человек ведь прежде всего индивидуалист:
                                    Лишённый всех опор, отпавшей веры сын
                                    Уж видит с ужасом, что в свете он один…

                                     И Пушкин рисует состояние души неверующего, этого отщепенца рода человеческого:
                                     
                                     Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит,
                                     Там умножает лишь тоску души своей.
                                     При пышном торжестве старинных алтарей,
                                     При гласе пастыря, при сладком хоров пенье
                                     Тревожится его безверия мученье…
                                     Он Бога тайного нигде, нигде не зрит,
                                     С померкшею душой святыне предстоит,
                                     Холодный ко всему и чуждый умиленью,
                                     С досадой тихому внимает он моленью.

                                    …Зоркое внимание юноши-поэта аналитически вскрывает проблему души, и природа индивидуального неверия – при разуме «немощном и строгом» - показана едва ли не впервые классически во всей огромной своей мрачной силе…
                                       Эта ранняя вещь Пушкина перекликается, по сути дела, с другим его, уже поздним стихотворением «Странник», написанным под конец жизни поэта (1935 год).
                                       Пушкин гениальной своей натурой уже в юности находил, усматривал, прозревал основные темы жизни человеческой, как некие чёткие константы, работал с ними, уходил от них и снова возвращался к ним.
                                       Ни «Безверие», ни «Странник» популярности не получили. Однако есть ещё стихи этой же темы, созданные между указанными датами в 1829 году и начинающиеся строками:
                                       
                                       Брожу ли я средь улиц шумных,
                                       Вхожу ль во многолюдный храм…

Они явно повторяют приведённую выше строку из «Безверия»:
                                 
                                       Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит…
                                 
                                      - что доказывает непрерывность темы в душе поэта.
Наконец, в авторском черновике этих стихов мы, вместо начальных двух строф, видим строфу, которая была отброшена поэтом и которая опять же выразительно доказывает преемственную связь стихотворения этого с «Безверием»:
                                     
                                      Кружусь ли я в толпе мятежной,
                                      Вкушаю ль сладостный покой –
                                      Но мысль о смерти неизбежной
                                      Всегда близка, всегда со мной!...

Пушкинское экзаменационное «Безверие» прозвучало тогда немодно в светской толпе, захваченной вольтерианством, но эта тема никоим образом не могла утратить своей глубочайшей значимости от столь преходящих обстоятельств»
( В.Н.Иванов, «Александр Пушкин и его время», М.,1996, стр.40-42).

                                      Столь пространную выписку из Вячеслава Иванова пришлось привести хотя бы потому, что до сих пор пушкинского «Странника» пушкиноведы определяют как « не вполне отделанное стихотворение, являющееся вольным переложением начала книги английского проповедника Джона Беньяна» ( см. примечание к полному собранию сочинений А.С.Пушкина, М, «Правда», 1954 г.)

                                      И в развитие раскрытой В.Ивановым богословской темы в творчестве юного поэта приведём ещё так называемое пушкиноведами «черновое начало перевода сатиры Ювенала»:
                                     
                                       От западных морей до самых врат восточных
                                       Не многие умы от благ прямых и прочных
                                       Зло могут отличить…рассудок редко нам
                                       Внушает……………………………….
                                       «Пошли мне долгу жизнь и многие года!»
                                        Зевеса вот о чём и всюду и всегда
                                        Привыкли вы молить – но сколькими бедами
                                        Исполнен долгий век! Во- первых как рубцами,
                                        Лицо морщинами покроется - оно                                                                                                              
                                        ………………………………….превращено (1836 г.)

                                       В этом стихотворении, взяв в свидетели «строгие стихи» «сурового умственного исполинского творения мощной древности», Пушкин продолжает исследование Различения «зла» от «блага прямого и прочного», что не дано «многим умам», что «редко нам внушает рассудок», занятый обычно соображениями сиюминутной пользы, что открывается только духовному взору при виде смерти.  

                                       Смертью снимаются покровы лукавства и лицемерия и переживший страх смерти и нашедший внутри души своей тепло любви не к себе, но к творению Божиему, способен встать на путь праведной Веры, способен понять обречённость и ничтожность усилий во что бы то ни стало продлевать без конца суетную и бессмысленную индивидуальную жизнь. Об этом очень ярко сказано поэтом в стихотворении «Странник»:
                               
                             …Духовный труженик – влача свою веригу,
                                 Я встретил юношу, читающего книгу.
                                 Он тихо поднял взор – и вопросил меня,
                                 О чём, бродя один, так горько плачу я?
                                 И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный:
                                 Я осуждён на смерть и позван в суд загробный –
                                 И вот о чём крушусь: к суду я не готов,
                                 И смерть меня страшит.»
                                                                      «Коль жребий твой таков, -
                                 Он возразил, - и ты так жалок в самом деле,
                                 Чего ж ты ждёшь? Зачем не убежишь отселе?»
                                  И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»
                                  Тогда: «Не видишь ли, скажи, чего-нибудь?» -
                                  Сказал мне юноша, даль указуя перстом.
                                  Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
                                  Как от бельма врачом избавленный слепец.
                                  «Я вижу некий свет», - сказал я наконец.
                                  «Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света;
                                   Пусть будет он тебе единственная мета,
                                   Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
                                   Ступай!» - И я бежать пустился в тот же миг.
                                     
                                 ……………………………………………………..
                                    Кто поносил меня, кто на смех подымал,
                                    Кто силой воротить соседям предлагал;
                                    Иные уж за мной гнались; но я тем боле
                                    Спешил перебежать городовое поле,
                                    Дабы скорей узреть – оставя те места,
                                    Спасенья верный путь и тесные врата.(1835 г.)

                        Пушкин здесь нам «указывает» посредством образа святого «юноши» на «перст» судьбы, снимающий бельмо условностей с глаз ослеплённого городскою суетой страдальца, обретшего «болезненно- отверстое око», увидевшее «некий Свет».  
                        Будучи глубоко верующим «духовным тружеником» , поэт «влачил свою веригу», то есть веровал в единственность и непреложность данной ему Богом судьбы и не хотел для себя иной жизни. "Владыко дней моих!" - с такою Верою в непреложность Судьбы мог обратиться к Богу лишь только один Пушкин.
                        Как вспоминал  приятель поэта В.Ф.Щетинин:

                      «Он верил в простодушие гениев и сам доказал и испытал это на опыте. «Таким, как Бог создал меня, всегда хочу казаться»,- говорил он».
                        С ранней юности наш русский великий поэт понял глубокий смысл христианства в том, чтобы не осуждать и не корить безверие.    
                         Помочь мятущемуся человеку найти своё от Бога положенное ему место в мире – в этом видел Пушкин любовь к ближнему.  
                         Помочь преодолеть эту ущербность, когда ум работает, а сердце молчит.
                         Пушкин протягивает руку неверующему, поднимает до своего уровня разумения жизни в целой мудрости Божьего творения, подымает до себя не насилуя и не указывая ближним их место в жизни; оставляя пространство чувства и мысли помогает напрячь взор, чтобы не страшась смерти человек перестал быть жалким, обрёл «спасенья верный путь и тесные врата».

                         Именно в этом по Пушкину проявляется подлинная христианская мораль ненасилия – в том, что поэт не покушается на Свободу мысли, чувства и Веры. Пушкин «вчуже чувство уважал».

                         И здесь вся глубина противоречия с рабской заповедью «ненасилия», предписывающая насилие над своей богозданной душой, когда изуверное вероисповедание заставляет раба подставлять щёки, вырывать очи, отрубать руки и вместе с тем всегда быть исполнено искательных внушений, предубеждений; быть направленным на грубое подавление свободной воли человека.
                         Юный Пушкин впервые в мировой литературе в своём  «Безверии» указал на границы применения заповеди ненасилия.
                         Они в области души, мысли и духа; в материальной же плоскости всякому Божьему творению