Алёша Попович - история и мифы 1. История

княжествам даже действительно пришлось выплачивать дань:

    “Въ лЪто 6367 (859). <…> Козари имаху на ПолянЪхъ, и на СЪверЪхъ и на ВятичЪхъ, имаху по бЪлЪй вЪвертцЪ отъ дыма”
                   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 18, Рязань, 2001)

    И вот какое совпадение: когда былинный Алёша Попович только выехал из Ростова, и ему ещё предстояло совершить свои подвиги, на распутье перед ним легли три дороги. И вели это дороги как раз в те три княжества, что подверглись нашествию хазар:

    “Первая дорога во Муром лежит,
    Другая дорога – в Чернигов-град,
    Третья – ко городу ко Киеву”
                   (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №20, с. 99, М., 1977)

    Алёша выбрал свою судьбу и встретился с Тугарином. Имя Тугарин поразительно напоминает средневековое обозначение хазар – тогармы (на слух почти не отличить). Так хазары называли себя сами по имени своего мифического предка, об этом писал их царь Иосиф:

    “Письмо Иосифа, сына Аарона, царя Тогармского, к раб-Хасдаю, главе диаспоры, сыну Исаака, сына Эзры, сефардийцу, дорогому для нас и почитаемому нами <…>
    Ты спрашиваешь меня в своем письме, из какого народа, какого рода и племени мы (происходим). Знай, что мы (происходим) от сынов Иафета, от сынов его сына, Тогармы. Мы нашли в родословных книгах наших предков, что у Тогармы было десять сыновей, и вот их имена: первый - Агийор, (затем) Тирас, Авар, Угин, Биз-л, Т-р-на, Хазар, З-нур, Б-л-г-д, Савир. Мы происходим от сыновей Хазара; это седьмой (из сыновей)”
                   (П.К. Коковцов “Еврейско-хазарская переписка в X веке”, с. 72-74, Л., 1932)

    Та же версия приводится в еврейском средневековом анонимном произведении “Иосиппон”:

    “Тогарма составляют десять родов, от них Козар, Пецинак, Алан, Булгар, Канбина, Турк, Буз, Захук, Угр, Толмац”
                   (“Древняя Русь в свете зарубежных источников”, т. III, с. 171, М., 2009)

    Хазары или тогармы (на Руси тугары) стали злейшими врагами для юго-восточных русских княжеств, но угрожать отдалённым землям они не могли, да и страшно в лесах. Потому прочим княжествам не с руки было воевать с хазарами, своих забот хватало. Союзников следовало искать среди болгар и алан. Как отголосок этой борьбы появились предания о герое – победителе хазар, а может, вдобавок, и песни. Разные варианты исполнялись и лесными жителями, и степными и все считали этого героя своим. Имя героя напоминало и Алёшу, и Лашин, а в польской хронике упомянуты два персонажа по имени Лешек: один из них якобы хитростью победил Александра Македонского, а другой – Юлия Цезаря (“Великая хроника о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв.”, с. 58-61, МГУ, 1987). Хвастливая и неправдоподобная байка абсолютно недостоверна с исторической точки зрения, но она не могла быть и фольклором, потому что связана с реальными людьми, жившими в такой древности, когда Польши и в проекте не значилось. Вздорная и лживая пустышка, каких ещё много в этой хронике, не в состоянии возвеличить польских правителей в силу своей нелепости. Хроника создавалась в XIV веке (там же, с. 15), когда польские короли стремились оправдать и обосновать свои претензии на западнорусские земли. Скорее всего, имя Лешек хронисты попросту позаимствовали в русской былине, выдавая собственные измышления за народное предание.
   О древности образа Алёши напоминает ещё такой момент – в былинах его постоянно, к месту и не к месту называли смелым: “Стольки не ходи за смелаго за Олешу за Поповица” (А.Ф. Гильфердинг “Онежские былины”, т. I, №33, с. 226, С.-Петербург, 1894). Никого другого так не называли, только Алёшу, даже если это и не требовалось. Слово “смелый” превратилось как бы во второе имя и уже не несло смысловой нагрузки. Просто сказители так восприняли непонятное им древнерусское слово “храбр”, означавшее – воитель (И.И. Срезневский “Материалы для словаря древнерусского языка”, т. 3, с. 1394, С.-Петербург, 1912), и обозначение профессионального воина приняли за эпитет. А другие богатыри появились в русском эпосе позднее, когда слово “храбр” уже вышло из употребления.
    Утверждать, что Тугарин – непременно воплощал собой весь хазарский народ, было бы не совсем правильно. Хазар на Руси знали именно как хазар, а не тогармов. Алёша в этой былине – главный русский герой, значит, Тугарин должен быть главным хазарским героем. А кто у хазар главный герой? Тогарма, его почитали более всех. Никакой абстракции – лучший из русичей одолел самого ненавистного из хазар.
    Хазарским влиянием можно объяснить бытование на Руси некалендарного имени Тугарин (Н.М. Тупиков “Словарь древне-русских личных собственных имен”, с. 403-404, С.-Петербург, 1903; М.Я. Морошкин “Славянский именослов”, с. 195, С.-Петербург, 1867; С.Б. Веселовский “Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии”, с. 324, М., 1974; Н.Н. Харузин “К вопросу о древне-русских некалендарных именах”, с. 6, М., 1893; А.И. Соболевский “Заметки о собственных именах в великорусских былинах” // “Живая старина”, вып. II, с. 105, С.-Петербург, 1890). После гибели Хазарии это имя со временем перестало восприниматься как чужое, да и сохранилось оно только в русских преданиях. О его происхождении люди не задумывались.
    Теперь о том, что в образе Алёши Поповича осталось от живого человека. В описании второго боя Алёши и Тугарина заметны следы языческой мифологии, но их влияние на ход событий невелико. На этот раз Алёша встречает Тугарина на пиру у князя Владимира и немедленно начинает его оскорблять. Нет никаких причин для ссоры, они даже незнакомы, но Алёше всё не нравится, и он изводит соперника по любому поводу. Ест, мол, слишком много. Ну и какое дело ему – запасы-то княжеские. Княгиня засматривается на Тугарина. Ну и зачем влезать в семейные дрязги – сами разберутся. Своими выходками Алёша доводит Тугарина до бешенства и вынуждает-таки вызвать его на поединок. И ведь нигде не говорится, что Тугарин злодей. Он пирует у князя, как один из дружинников, только особо приближённый, фаворит. А кое-где он даже прямо назван возлюбленным княгини (В.Ф. Миллер “Былины новой и недавней записи”, №40, с. 100, М., 1908). Княгиня и посодействовала карьере “друга милаго”. Вот в этом-то вся причина. Алёша специально провоцировал соперника, чтобы получить законный повод с ним расправиться, а затем занять освободившееся место. Приезжий выскочка не может рассчитывать на помощь и поддержку, окружающие сочувствовали не ему, а Тугарину:

    “И все за Тугарина поруки держат:
    Князи кладут по сту рублев,
    Бояра – по пятидесят,
    Крестьяна – по пяти рублев
    ……………………………….
    А зо Алешу подписывал
    Владыка черниговской”
                   (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №20, с. 104, М., 1977)

    Единственное, что может обелить Алёшу, так это очернение его супротивника, вот сказители и назвали его Тугарином. А со злодеем можно не церемониться. Благосклонность к Алеше черниговского владыки трудно объяснить, если на признать родство былинных образов Ильи Муромца и Алёши Поповича. А Илья Муромец спас Чернигов от вражеского нашествия.
    От язычества остались крылатый конь Тугарина и способность Алёши вызывать грозу. Но затем уже происходит обычный богатырский поединок. В бою Алёша Попович использует различные воинские приёмы. Для Ильи Муромца и Добрыни Никитича они бесполезны, сила этих богатырей непомерна, как стихия, которой невозможно сопротивляться. Алёша тоже богатырь, но для победы ему необходимо ещё и мастерство:

    “Горазден Алеша был ножи хватать,
    Хватал за черенья, за ножовыя”
                   (“Песни, собранные П.В. Киреевским”, вып. II, №3, с. 68, М., 1861)
    Или:

    “Да как был Олешенка востер собою,
    Завернулся он за ту гриву лошадиную,
   Промахнулся тут Тугарин тот неверный,
    Ушло с рук кинжалище булатное,
    Ушло в землю до череня.
    Как был Олешенка востер собою,
    Повывернулся тут он из-за гривы лошадиноёй,
    Ен ударит своей палицей военноей Тугарина”
                  (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т. II, №99, с. 210, С.-Петербург, 1896)

    Алёша в разных вариантах былины применяет то ловкость, то хитрость, но только не магию. Убив Тугарина, он доказывает своё право на высокое положение при княжеском дворе. Теперь князь Владимир вынужден принять новичка:

    “Говорил Владимер-князь:
    “Гой еси, Алеша Попович млад!
    Час ты мне свет дал,
    Пожалуй ты живи в Киеве,
    Служи мне, князю Владимеру,
    До люби тебе пожалую!”
                   (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №20, с. 105, М., 1977)

    А новоявленный фаворит осмелел настолько, что позволил себе высокомерно обращаться к князю с княгиней: “Как был-бы ты да не мой бы дядюка <…> Как-бы не тетушка была-бы” (Н.С. Тихонравов и В.Ф. Миллер “Русские былины старой и новой записи”, №29, с. 101, М., 1894). Может быть, именно из-за родственных чувств в этой былине перед поединком за Алёшу Поповича ручался один только князь Владимир в противовес всему городу (там же, с. 99). Вторит Алёше и Добрыня:

    “Только не ходи-ко ты за смелаго за Олешу за Поповица,
    За роднаго за племника
    За князя за Владимироваго”
                   (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т. II, №107, с. 247, С.-Петербург, 1896)

    В других былинах племянником киевского князя называли то Добрыню, то Ермака. Когда записывались былины, русский эпос уже отживал. Сказители ещё помнили, что у былинного Владимира непременно должен быть какой-то племянник, и пытались подобрать на эту роль кого-нибудь из знаменитых богатырей.
    Вполне по-человечески показан Алёша Попович и в истории с сестрой Бродовичей. Братья Бродовичи (или Збродовичи), узнав, что их сестра тайно встречалась с Алёшей, вздумали её казнить, но богатырь отбил у них девушку силой, увёз её с собой и потом женился на ней (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. I, №68(104), с. 309-311, М., 1904; “Беломорские былины, записанные А. Марковым”, №93, с. 476-478, М., 1901). Похищение ради женитьбы было в обычае у языческих славян, позднее оно стало элементом свадебного обряда:

    “… брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды дЪвица <…> схожахуся на игрища, на плясанье и на вся бЪсовьская игрища, и ту умыкаху жены собЪ, с неюже кто съвЪщашеся; имяху же по двЪ и по три жены”
                   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 12-13, Рязань, 2001)

    Возможно, отзвуком тех давних времён была былина, в которой Алёша приехал “Из циста поля да от синёго моря” и туда же потом увёз похищенную им девушку (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. I, №45(81), с. 260, М., 1904). Похищая сестру Бродовичей, Алёша Попович поступил, как истинный язычник. Он могучий воин, способный открыто забрать приглянувшуюся девушку, даже вопреки воле её рода. Сила его велика, но это человеческая сила. Боги тоже порой сходились с земными женщинами и у тех потом рождались герои, вот только богам незачем устраивать свадьбы. Боги слишком могущественны, чтобы обращать внимание на человеческие условности.
    В.Я. Пропп в своём исследовании целиком на стороне Алёши Поповича. Он указал на жестокость