[b]Меня вернул к реальности хлопок по плечу. Я оглянулся. Никого. И тут услышал смех с другой стороны. Знаете, как это делается? - некто подходит сзади, и стукает, допустим, справа, а сам встаёт слева...
- Сергей!
- Привет, Володя!
Мы стоим у проходной Бикора: заводика железобетонных конструкций рядом с нашими домами. Надо заметить, что посёлочек "Бетонный", в котором живем, как раз и построен, ещё советской властью, для работников этого, сейчас уже некрупного, но в середине двадцатого века - очень важного предприятия. Я-то никогда ничего общего с железобетонными конструкциями не имел. А Серёжа расчувствовался:
- Мне нравилось тут работать. Местечко уж очень уютное. В том смысле уютное, что... идёшь по цехам, и радуешься, что идёшь. Отношения между рабочими спокойные, не так, чтобы особо сердечные, но тёплые. В среде же инженерно - технического персонала не привилось такого. Злобствовали друг на друга. А начальству, вроде, того и надо: по простоте своей считали, что именно так деловые отношения насаждаются. Неопытные ещё: только - только буржуинами заделались. Я был даже не мастером. А кладовщиком. Должность ответственная, но не руководящая. В моём ведении находились все компоненты для производства бетона. Песок ссыпался в огромный амбар, из которого хитрыми приспособлениями подавался на мешалки. Запас гравия лежал рядом с амбаром, но под открытым небом. Цемент хранился далеко отсюда, в специальных ёмкостях. Я, тогда неделю, как начал работать. Был апрель. Еще холодно, но вот - вот начнётся оттепель. Зимой гравий брали с середины. Видно, так было удобнее, но по краям образовались смерзшиеся, очень высокие и относительно тонкие стенки. Одна скала сцементированных морозом камешков возвышалась над амбаром с песком, другая - над дорогой, по которой сновали как пустые, так и груженные готовыми изделиями машины. Вот - вот пригреет солнышко. И лёд, скрепляющий отдельные частички, растает. Тогда гравий упадёт на амбар, проломит крышу, смешается с песком. А на дороге обвал приведёт к завалам и, следовательно, к остановке транспорта. Не дай Бог, если кто проезжать будет: завалит и помнёт кабину, водитель может серьёзно пострадать. Господи, помоги! Вразуми. Не знаю, что делать! Посоветовался с рабочими. Предложили несколько способов. Обсудили. Нет, не выгорает. Подошёл бульдозерист Фёдор:
- Я живо, вон, на гребень заберусь и всё растолкаю!
Слушатели замахали на него:
- Ты что! Технику загубишь, сам пропадёшь!
Тот засмеялся:
- Что, боязно? В песчаном карьере и ни такие пируэты выписывали (он очень гордился той, своей прежней работой). Сейчас убедитесь!
Я закричал вслед:
- Федька, я тебе запрещаю!
Он неподдельно удивился:
- Да ты мне не начальник!
Пока я соображал, кто его прямой начальник, трактор Михалыча с рёвом взобрался на кручу. Это было не лихачество. Какое лихачество у пятидесятилетнего мужика? Мы сначала онемели. Потом пришли в себя и решили, что наблюдаем за работой виртуоза. Никому он ничего не доказывал, просто в охотку трудился. Ни один камешек не упал в сторону. Фёдор Михайлович собрал опавший гравий в аккуратную горку посередине площадки и выключил мотор. В тишине один из нас произнёс с украинским акцентом:
- Вот то и есть фигурное бульдозерирование!
Мы с Сергеем постояли ещё, поговорили, и разошлись. В выходные обязательно встретимся на богослужении. Возвратясь домой, я записал его рассказ. Подумал, и включил в летопись. Почему? Этот случай помог мне уяснить то, что я еще не испытал настолько пронзительно на собственном опыте. Бывает, наши молитвы, мечты сбываются. Исполнителями воли Божьей может быть кто угодно. Но в таких случаях людьми руководят лучшие чувства. Фёдор Михайлович - неверующий человек. Не ради денег, не ради сомнительной похвальбы схватился он за рычаги. Да, у него чесались руки, он наслаждался процессом созидания. И был доволен результатами. И только. Уверен: ему очень хочется совершить еще раз нечто подобное. Господи, ты учишь нас доброте и бескорыстию. Слава Тебе!
Вернёмся к двухэтажному дому, получившемуся из нашей церкви. Обширный, высокий чердак, где можно устраивать гонки на велосипедах, использовали под склад. Тут поселилось бы человек пятьдесят, а то и сто по нормам коммуналки, только выбросить всякую всячину. Не выходя из того прошлого, сразу после встречи с девушкой, заглянул я в один из чуланов на которые разбито помещение чердака. Чего там только нет! Стекляшки, баллоны, реактивы, полные мешки всякой трухи, железяки. Под нагретой солнцем кровлей - невыносимо. Я задохнулся, да убежал на улицу. Предки умели превращать в бардак всё попавшееся под руку. Это не очень-то и странно. Удивительно то, что к началу восстановительных работ чердак был пуст. Значит, там хранилось нечто нужное.
Вход на первый этаж был с левой стороны от центрального алтаря. В бывшем святилище (тогда первый этаж), отделённом сплошной перегородкой, одно время располагался медпункт на две-три койки и аптека. Повторяю, нам повезло. Хорошо, туалета в алтаре не устроили. Всё это работало с девяти утра до шести вечера. Как же с пациентами? Если были тяжёлые, их отправляли в больницу. Средняя часть, где сейчас со свода свисает паникадило, пронзая уже несуществующие, но в нашей памяти оставшиеся потолки чердака и второго этажа, служила танцплощадкой. Около правого лика ставили проигрыватель с пластинками, позже магнитофон. В особо торжественных случаях там сидел гармонист. Напротив правого лика, у противоположной стены по субботам, воскресеньям и праздникам, когда демонстрировались фильмы, открывалась касса кинозала, который образовывали правый и левый пределы, вместе с коридорчиком между ними. Экран висел перпендикулярно Знаменскому (правому), а будка кинопроектора находилась напротив Никольского (левого) предела. Говорю: пределы, пределы, а тогда их не было. Где сейчас Никольский алтарь, одно время находилась библиотека, отделенная перегородочкой. Может, лучше ориентироваться от библиотеки? Нет. Оставлю, как есть. Зал заполняли ряды стульев. Тут же, в кинозале, возвели дополнительные колонны, поддерживающие второй этаж. Можно сказать, что здесь, в неказистом домишке, был обычный сельский клуб, своеобразный культурный центр, если бы не второй этаж, с его производственными помещениями. Имелись ещё и различные кружки, в том числе песни и пляски. Пели и плясали тут же, на сцене, перед экраном. Сцена частично занимала Знаменский алтарь.
Весело летело время. Молодёжь не помнит, люди постарше знают: советский человек - созидатель будущего обязан быть уверенным в себе бодрячком. В светлой действительности нет страданий, все здоровы и счастливы! Сейчас мыслимые и немыслимые удовольствия принадлежат богачам (не путать с богатыми духовно и, может быть, одновременно - денежно). Так вот, сегодня именно безумные толстосумы стали плакатными оптимистами: умными, целеустремлёнными, на которых призывают равняться средства информации: "Укради, но поимей увесистый счет в банке: без надёжной кредитки ты не человек! Ты не нужен никому, и обречён ишачить за низкую плату. И все посмеются над тобой, потому, что ты - тягловое животное. Нет в тебе разума". Как было, так и осталось. Нет ничего нового под луной. Улучить момент, остановиться, завопить: "Вот оно, оригинальное!" А было уже. И не раз. Как раньше, так и теперь: необузданные жизнелюбы болеют без Бога и умирают без покаяния. Есть ещё безудержные трудоголики, везде и всеми востребованные. Те умирают от недосыпа и внезапно. Близкие о них горюют, глаза округляют: "Их уже нет!" – как - будто мы вольны распоряжаться жизнью и смертью. Но задумаемся: что есть история цивилизации? Это, как ни крути - жизнедеятельность каждого из нас, в сумме образующих некий культурный слой в земле. Что останется там? Прежде всего - величественные здания и сооружения, которые возводят, постоянно используют, а значит, ухаживают, подновляют и укрепляют. Сельский храм, превращенный в безобразный двухэтажный дом, к категории нужных не относился. Он ветшал. В восьмидесятых годах пришёл в аварийное состояние и опустел. И вот незадача: продолжал стоять на балансе совхоза, торчал во всех отчётных документах. Вычеркнуть и забыть! Не так-то просто. Бюрократия стоит на страже! Чего и зачем? - как бы... чего не вышло! Государственные интересы на замке! От кого? - от посягателей! Оказалось, поставить там же, за оградой, ещё одно строение проще, чем сломать старьё. Впихнём в новую одноэтажку фельдшерско-акушерский пункт, сельский совет, ещё что-нибудь...
Ну вот, тянули, тянули со списанием и дождались! К концу восьмидесятых Партия и Правительство вздумали дать слабину религии: как же! - тысячелетие Крещения, всё-таки... Наверное, руководители не ожидали столь высокой активности масс. Никогда ещё массы не выполняли с похожим рвением решения коммунистов. Только в расстрельных тридцатых, да во время войны, по необходимости, чуть ли даже ни лучше старались. А сейчас? Стоило отпустить удавку, как мигом на местах возникли общины, везде требовали священников! В 1992-м образовалась и община нашей церкви.
Прежде, чем продолжить, необходимо пояснить кое-что. С середины 20-го века наше местечко стало называться “Дубки”: более крупное поселение слилось с селом Крымским. По данным переписи 1989 г. в Крымском зарегистрировано 17 хозяйств и 32 жителя, а в соседнем поселке Дубки - 130 хозяйств и 280 человек населения.
Почему только в 1992-м активизировались? Почему не торопились? Во-первых, до прихода демократии, овладевшей государством лишь в конце августа девяносто первого, начальство успело спохватиться: вдруг ему сделалось понятно, что слишком многое позволяет народу, что надо установить очередь и на приобретении духовных благ. В той упорядоченной последовательности "оправославливания" для периферии отводились скромные последние места. Дескать, товарищи поймут: "Надо немедля показать всему миру, какие мы незамороченные атеисты. Храмы следует открывать в крупных, посещаемых туристами, городах". Во-вторых, крестьянский ум всегда отличался неспешностью. Смотрит на меня Татьяна Ратникова - участница тех событий и возражает: "Неспешность-то неспешностью, а за открытие церкви здесь, у нас, за три дня подписались в Труфановке, Ляхово, в самом Крымском, в Дубках, в Капани, на Бетонном и Силикатном. Всех обошли, кто в ближайшей округе живет, нигде отказа не получили!" Угадали селяне: не успели подписи собрать (а собрали быстро и много), да викарию передать, как Митрополит Ювеналий в наступившей вседозволенности благословил весной 1993 года иеромонаха Луку (Донских, 1956 - 2003) исполнять обязанности настоятеля. Спрошу его:
- Отче, что озаботило Вас в первую очередь?
- Служить пока негде. Нельзя сказать, что дом находится в плачевном... Хотя, да, в плачевном состоянии. Однако, совсем не как в иных местах. Мне знакомый батюшка поведал, какая ему вотчина досталась: руины, грязные, загаженные. Потолка нет. Дождь поливает, снег покрывает, солнце высушивает останки, напоминающие забытый, когда-то давно взятый штурмом и разграбленный замок. Серо-чёрные, ужасные стены с пустыми глазницами окон и дыр ещё вздымаются и сторожат
