Запись пятая. Роман "Медвежья кровь".

подчиняются, - раздался голос Тупорылова.
 Прослушав его отчет, директор обратился к преподавателю истории и обществоведения:
 - Галина Федоровна, почему окна в кабинете до сих пор не заклеили, вы что, ребят поморозить хотите: не сегодня- завтра холода грянут?
 - Замазка кончилась, Николай Федорович, пластилина нет нигде, так чем клеить?
 - Вы как маленькая, Галина Федоровна, как маленькая! Ну разве, разве можно так?!.. Вы что, раньше об этом подумать не могли?!
 - А когда же думать: я только недавно узнала, что замазку привезли, все сразу расхватали.
 - Так, значит… - директор хлопнул ладонью по столу, - к вам лично должны прибежать, сообщить, на белом блюдечке с голубой каемочкой принести!.. Где же ваша инициатива, ваше неравнодушие, черт возьми?!
 "Спектакль" начался, с тоской подумал я, ожидая своей очереди.
 - Вы сколько зарплату получаете?
 - Сколько есть – все мои, - уже со злобой проговорила пожилая учительница.
 - Нет, вы извините, Галина Федоровна…. Ну-ка, Марья Петровна, дай-ка список! Вот… Шишкина… Галина… Федоровна… двести сорок рублей в месяц. Дальше смотрим: Колесова – 250, Иванов – 190, Стародубова – 232, Оленевский – 190, Лохматов – 270, Безлапов – даже 290. Отпуск у вас, товарищи преподаватели, два месяца, как у пожарников, а отдача? Где отдача?? Учащиеся на занятия не ходят, вождение не даете, кабинеты не оборудуете – плевали вы на учащихся! А кушать – все кушаете? Так ведь надо работать – отрабатывать свой хлеб! Ваш "хлеб" – учащиеся!.. Нет, я не могу… Марья Петровна! Почему я должен за всех отвечать?!.. Почему… меня позавчера в райкоме Дубинский… из души в душу… как пацана?!..
 Директор схватил лежащую перед ним пачку классных журналов и изо всей силы грохнул ею по столу, прямо перед лицом Галины Федоровны. Она вскрикнула, и все вздрогнули.
 Так передо мной вновь появился медведь, вместо директора: он стоял на задних лапах, с оскаленной пастью, почти одного с ним роста, с рыжей, свалявшейся шерстью. Как подстреленный, он отчаянно рычал, визжал, раскачивался и размахивал передними лапами, большими и волосатыми. Но этого медведя я уже не так боялся: было в нем что-то жалкое, забитое, отчаявшееся. Да, да, директор в данный момент не мог не быть медведем, раз позволил себе так обращаться с пожилой женщиной, учителем, раз позволил себе так унижать и других учителей, ради спасения собственной шкуры. Но опять никто, кроме меня, этого медведя в директоре не видел, хотя все продолжали мрачно смотреть на него.
 - Не могу-у я бо-ольше!!.. – ревел медведь-директор, качаясь, брызгая слюной и пеной, размахивая лапами. – Ну-у, придет вме-есто меня-а дру-го-ой… тигр… может, лу-учше бу-удет!.. Ког-да-а вы нау –учитесь по-настоя-ащему-у рабо-отать?! Мне надое-ело с мо-ордой в г..не-е ходи-ить, вы-ы только все-е чи-истенькие-е, а я-а за что-о му-учаюсь, ма-ать ва-ашу?!
 Он замолк, перестал раскачиваться и замер: я чувствовал, сколько усилий стоило ему опять превратиться в человека. Медленно проявлялись на нем костюм, галстук, рубашка, и, наконец, уже не медведь, а Николай Федорович сел за учительский стол. Он помолчал, а потом оглядел сидящих перед ним и заговорил, подавляя надрывы:
 - Гы-главный в-вопрос у нас остается… товарищи, - это яв-вка… и еще раз явка!.. Мы, н-наверное, так сделаем… М-марья П-петровна… М-михаил Васильевич (старший мастер – А. О): каждый… день… после третьего у-урока, в каждой группе… будем от-тчитываться о… явке. Нет человека – немедленно е-ехать за ним, достать его… х-хоть со дна морского. Мы-ы учебное заведение, об этом, товарищи, забывать нельзя.
 Люди немного оживились. Директор еще больше успокоился, немного улыбнулся и развернул голубой журнал.
 - Вот недавно в журнале "Профтехобразование" я прочел статью об одном мастере… - он надел очки и вгляделся в текст, - мастере Заботове… Иване Ивановиче…. Так вот, это человек, который постоянно находится рядом с ребятами, - дальше директор начал читать:
 "Однажды к Ивану Ивановичу подошел курсант и попросил отпустить его домой. "У меня мать тяжело болеет, присмотреть некому, - сказал он. Иван Иванович согласился, но, когда курсант исчез за дверью, он открыл ее и крикнул ему: "Володя! Подожди!.. Я тоже иду на улицу Нариманова, нам по дороге". Курсант остановился и опустил голову. Они пошли вместе, и Иван Иванович расспросил его о семье, близких, а потом задал вопрос: "Что с мамой? Давно болеет? Может, помочь чем-нибудь?". Курсант ничего не ответил и еще ниже опустил голову. Когда они подошли к его дому, Иван Иванович попросил: "Володя, может, разрешишь поговорить с твоей мамой, я ведь давно ее не видел, к тому же она тяжело больна? Володя совсем сник и открыл перед ним дверь. Их встретила жизнерадостная, улыбающаяся Володина мама и пригласила за стол. Иван Иванович ни ей, никому не сказал о проступке Володи, но после этого случая Володя перестал обманывать старших и стал учиться усерднее.
 Так воспитывает Иван Иванович своих учеников: ненавязчиво, не читает морали, а делом, примером доказывает им порочность плохого поступка и человеческую ценность хорошего".
 - Ну как? – директор поднял глаза на людей. – Что скажете? Конечно, нам далеко еще до такого мастера, нам еще за собой вон сколько грязи убирать надо, но стремиться к этому мы обязаны.
 Педсовет кончился, все стали расходиться.
 - И так каждый понедельник: соберет перед работой, изругает на всю неделю, а сам уедет водку пить, - говорили между собой мастера и преподаватели. – Испортит настроение, а как потом работать? И так работа нервная, собачья.
 Вот каков бывает результат воздействия гуманных романтических идей, если их пропагандируют в "медвежьей" форме насилия и грубости.