НЕНАВИЖУ ЛИТЕРАТУРУ ГОРАЗДО СИЛЬНЕЕ ГЕНЗУЛАЕВА

при постановке пушкинского “Бориса Годунова”, когда обрушились трапеции с голыми боярами». Такое же непринуждённое обращение с классикой демонстрирует и «театр Колумба»: Там в «Женитьбе» Гоголя Агафья Тихоновна в результате выходит замуж за Степана, ну и много другого, нетривиального.
Когда охотники за сокровищами добрались до вестибюля театра Колумба, наивный Воробьянинов бросился к кассе. Однако Бендер объяснил ему, что «в окошечко кассы обращаются только влюблённые и богатые наследники». Действительно, «у окошечка администратора господствовало оживление». Одних только – «с записками от Эспера Эклеровича» насчитывалось там восемь душ. Администратор Яков Менелаевич не устоял против напористого Бендера и выдал ему два места в одиннадцатом ряду. Только много позже он вспомнил, что «эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году». В «Записках покойника» примерно тому же посвящены бесподобные страницы о деятельности «заведующего внутренним распорядком Филиппа Филипповича Тулумбасова» (для близко его знавших – «Филя»). У Фили кроме двух курьеров и пяти телефонов, четыре календаря и пять блокнотов, которые он, параллельно с раздачей выпрашиваемых у него записочек, заполняет какими-то таинственными записями: «Прян. 2, парт. 4», «13 утр. 2», «Мон. 77 727» и т.д.
В «Записных книжках» Ильфа есть прекрасная запись: «всеми фибрами своего чемодана он стремился за границу». В «Зойкиной квартире» именно так, «всеми фибрами» за границу стремятся сама Зоя Денисовна, Обольянинов, Аметистов, Алла Вадимовна (эти – на Запад) и 28-летний китаец Херувим (ему – в Шанхай). Судя по контексту,  «западники» (на  Херувима мы здесь отвлекаться не будем) рассчитывают получить официальное разрешение на выезд. В «Двенадцати стульях» о загранице мечтает Воробьянинов: на аукционе, когда стулья, казалось бы, уже в руках, Воробьянинов видит себя на поезде, пересекающем Швейцарию, белые брюки, сигара … В «Золотом телёнке» заграница, в основном, - Рио-де-Жанейро, - главная тема Бендера. В этих двух романах значительное место занимает проблема нелегального пересечения границы, чаще всего – речь о румынской границе. Всё начинается с весёлого (но с явной угрозой шантажа) поддразнивания Бендера: «Тепло теперь в Париже? … Вы через какую границу?  Польскую? Финляндскую? Румынскую?» В финале Воробьянинов, расправившись с Бендером, планирует: «Сейчас же на автомобиль, на вокзал. И на польскую границу. За какой-нибудь камешек меня переправят на ту сторону». Нелегально пересекает румынскую границу Вечный Жид в рассказе Бендера, пересекает даже с контрабандной посылочкой для каких-то киевлян. Разрушает этот миф реальная попытка Остапа нелегально пересечь румынскую границу. Раньше Бендер так и говорил Балаганову: «Мне один доктор всё объяснил: заграница – это миф о загробной жизни».
*
Теперь о существенном.
Ильф и Петров строят своё повествование (по внутренне-идейным и по цензурным соображениям) на концепции «двух миров». «Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими делами. В большом мире изобретён дизель-мотор, написаны “Мёртвые души”, построена Днепровская гидростанция и совершён перелёт вокруг света». Раз за разом они возвращаются к этой теме, и каждый раз получается, что в «большом мире» всё идёт как надо.
Булгаков говорит о «большом мире» очень сдержанно, никаких восторгов по поводу достигнутых там успехов мы у него, разумеется, не найдём. 9 Достаточно вспомнить «особую краковскую» из «Собачьего сердца». В повести «Роковые яйца» он предсказывает, что этот мир окажется в 1928 году на краю гибели из-за чрезмерно расплодившихся гадов. Те, кто определяет успехи этого, «большого» мира (вроде Андрея Бабичева в «Зависти» Ю.Олеши) вторгаются в мир Булгакова (за двумя важными исключениями) только по телефону: таков звонок из Кремля в повести «Роковые яйца», таков могущественный пациент в «Собачьем сердце». Их профессиональную деятельность Булгаков не упоминает и не обсуждает. В свои сочинения Булгаков впускает лишь сотрудников угрозыска и ГПУ. Отношение Булгакова к ним дисциплинированно-ровное. Получается, что их деятельность (за исключением журналиста Катаева – Петрова – Бронского) в каком-то смысле полезна, что они работают добросовестно и квалифицированно. Так всё и оставалось, вплоть до «Мастера и Маргариты». Здесь условно-«дисциплинированный» и условно-«ровный» тон соблюдается лишь частично. Саркастически-зловещи упоминания (их – великое множество) о таинственном исчезновении людей. В прямом столкновении двух «сил зла»: «хорошо снаряжённых» людей с помошниками Воланда в квартире 50 и «у Грибоедова» не остаётся сомнений, «кто здесь хозяин» (включая злоключения чёрного кота из Армавира). Достаточно двусмысленны и страницы, посвящённые «золотой лихорадке».
Важные лица – председатель Акустической комиссии Семплеяров («Мастер и Маргарита») и «коммерческий директор треста тугоплавких металлов» Борис Семёнович Гусь-Ремонтный «Зойкина квартира») – оба никак этот «большой мир» не украшают. О втором – подробнее. Авторская характеристика: «коммерческий делец лет 45. Толстый, квадратный, с упрямой челюстью, тусклыми, оловянными глазами, лысоват, невоспитан, нагл, уверен, что всего в жизни можно добиться назойливостью и напором, людей не боится … Верит только в деньги». Его связи и возможности, несомненно, значительно шире названной роли «дельца»: он угрожает Алле, что помешает ей уехать за рубеж. Характерна фамилия «Ремонтный». Даль одним из основных значений слова «ремонт» называет «содержание, годичные расходы на поддержку чего-либо; сумма, для сего назначаемая». Деньги, сыплющиеся из карманов Гуся, вполне соответствуют данному определению, рисуют Гуся как типичного, характерного для литературы тех лет (в том числе -  и для очерков и рассказов Булгакова) казнокрада – растратчика. Но в данном случае это не мелкий, трясущийся растратчик, а крупный, вполне уверенный в своей безнаказанности казнокрад. 10
Ильф и Петров убеждают нас, что в «большом мире» всё делается правильно (для сотрудника угрозыска и ГПУ Петрова позиция, в общем, ожидаемая, если не единственно возможная, а у Ильфа в «Записных книжках» подобная позиция так явно не обнаруживается).
«Золотой телёнок»: «Пылали звёздные скопления Днепростроя, Магнитогорска и Сталинграда. На севере взошла Краснопутиловская звезда … Светилась вся пятилетка, затмевая блеском старое, примелькавшееся ещё египтянам небо». В литерном поезде, направляющемся на торжество открытия Восточной магистрали, едет, в том числе, строитель всё того же Сталинградского тракторного. Строители магистрали, благодаря соревнованию, докладывают о завершении строительства на год раньше срока: «Последний месяц рельсы укладывали бегом» (интересно, там ничего не пришлось потом переделывать?) Один из ударников провозглашает с трибуны «Да здравствует мировая революция!» и пятилетняя девочка вслед за ним «Да здравствует пятилетка!» Сочувственно, с благоговейным трепетом описывают Ильф и Петров усилия заведующего Старгородским комхозом Гаврилина, благодаря которым в городе появился трамвай («Двенадцать стульев») и то, как обнимались два немолодых и несентиментальных человека – член правительства и начальник магистрали («Золотой телёнок») Только враждебно-скептически настроенный иностранный злопыхатель Гейнрих может пренебрегать этими успехами (там же): «Что вы мне тычете своё железо!» Даже не вполне сознательные геркулесовцы, с большой тревогой ожидающие очередную чистку, тем не менее, знают, что за стенами «Геркулеса» есть какая-то другая, правильная общественная жизнь.  
Бендер и его команда соприкасаются с «большой жизнью» дважды – оба раза «большая жизнь» принимает облик автопробега. В «Двенадцати стульях» сотрудники «Станка», стоило им сложить воедино свои облигации 27-го года (вряд ли этих облигаций набралось намного больше, чем рублей на 500), тут же выиграли 50 тысяч и на трёх новеньких автомашинах отправились отдыхать на Кавказ (коллективизм, изволите ли видеть, просто творит чудеса!) В «Золотом телёнке» зависть Остапа и его товарищей вызывает уже организованный государством агитационный автопробег.
Жители «маленького мира» тянутся за «большим миром», стараются соответствовать ему, «быть на уровне», чтобы удержаться на плаву. В «Золотом телёнке» «алгеброид» старика Синицкого доказывает «преимущество советской власти перед всеми другими властями».
В 1927 году, в «Двенадцати стульях» ничто не омрачает этого праздника созидания, в 1930 году, в «Золотом телёнке» действительность, которая могла бы в какой-то степени омрачить эту благостную, в целом, картину, присутствует даже не в виде отголосков, а лишь – какими-то туманными намёками на отголоски. Бендера в 1930 году или несколько ранее спрашивают (когда он изображал пророка Самуила) то и дело, почему нет в продаже сливочного масла? А в Черноморске (Одессе) в том же, 1930 году – хлеб по карточкам (такое развитие получил упомянутый диалог Булгакова и Олеши о колбасе в 1925 – 1927 годах)! В таких, еле заметных намёках в романе присутствует то, что зарубежные историки называют «войной Сталина с крестьянством».
Такого же, серьёзного разговора требует и студенческая молодёжь, с которой Бендер общался в поезде по дороге в Черноморск. Девушка в мужском пальто советует Остапу, чтобы излечиться от неразделённой любви  к Зосе, «переключить свою энергию на выполнение какого-нибудь трудового процесса». Пилить дрова, например. Это – своего рода общее место в литературе тех лет, посвящённой молодёжи: естественный максимализм молодости, поиски нравственных ориентиров. Об этом пишут со снисходительной, понимающей улыбкой: есть подобное в пародии А.Архангельского на Л.Леонова, есть у И.Эренбурга в «Жизни и гибели Николая Курбова», когда он говорит о двадцатилетнем гэпеушнике Шаблове, и т.д. Намного тревожнее профессиональные проблемы, которые обсуждают эти студенты. Они упоминают какого-то «ретрограда», который «преуменьшает возможности». Он утверждает, что объединение не может дать более 825 тысяч тонн чугуна. Но его одолели и записали «миллион тонн». Это – отражение жесточайшей борьбы в ключевых отраслях промышленности: тех, кто настаивал на деловом подходе, без отрыва от реальности, обвиняли во «вредительстве», травили, сажали. Безраздельно господствовала всё та же укладка рельсов «бегом». 11 Так реальная лихорадка первой пятилетки вторгалась во внешне благополучный мир «Золотого телёнка».
*
В 1926 году Булгаков ввёл в современную русскую литературу образ обаятельного жулика Александра Тарасовича Аметистова («Зойкина квартира»). В.Катаев, И.Ильф и Е.Петров, конечно, сразу оценили, какие богатые возможности заключены в этом типаже. В 1928 году на смену Аметистову пришёл и совершенно его затмил Остап Бендер.
У них много общего. Оба предприимчивы и чрезвычайно остроумны. Оба переменили множество профессий за годы смуты и нэпа. В том числе – оба выступали на сцене (Аметистов – во Владикавказе, Остап сообщает лишь о