"Стелла", роман, третья часть

гордиться мной, как все, и даже – Кира. Ведь я прославляю нашу фамилию – фамилию Демидовых! Или у тебя с благодарностью и радостью проблемы? А твои коллеги по университету… Неужели они не смотрят на тебя, когда ты проходишь по коридору, думая: «Наша Дарья – сестра Стеллы Демидовой!» А студенты не гордятся тем…
- Они определённо думают наоборот!
- Как же? – спросила Стелла.
- «У нашей Дарьи Анатольевны знаменитая сестра. А сама Дарья Анатольевна ничего не смыслит в писанине!..» – так думают они.
- Так думаешь ты, сестра. Ни для кого неинтересны и не представляют никакой ценности посредственные произведения – будь то картины, романы или оперы. Ну не получилось у тебя. И вместо того, чтобы трудиться до первых петухов, ты стала воспитывать в себе чувство то ли отверженной, то ли поверженной, то ли самоотверженной… Как Фрейд сказал: «Художник – болезненный человек, борющийся со своим безумием посредством создания художественных образов». Ты попробовала, но не «заболела».  Позволь, я тебе кое-что разъясню: писатель не может написать сильного произведения, руководствуясь шаблонными нормами мышления. Писатель должен сотворить свой мир и жить в нём. Открыть душу читателю – всё красивое и порочное в ней без всякого стеснения, если у него хватит на это духу. Людям интересно, какую страницу своей души ты откроешь им, как далеко зайдёшь в этом… А в твоих произведениях, когда ты их писала, нет точности, всё расплывчато, затуманено, напыщенно, раздуто и, извини меня, не хочу тебя обидеть, но раз ты завела этот бесполезный разговор, всё посредственно. Ты не нашла, к сожалению, нужных слов, которые взволновали бы души людей и заставили биться сердца читателей. И ещё, раз у нас зашёл разговор о талантах и поклонниках, книга – это не просто носитель твоих мыслей, это история жизни…
Стюардессы слушали разговор, и Алсу сказала:
- Ты права. Дарья начала первой. Мне кажется, что она завидует сестре. Но Стелла… какая она умная, а? Как говорит, словно бьёт…
- Была бы глупенькой, на нашем самолёте не летала бы. Тише говори. Стелла идёт к нам.
- Девочки, - отодвинув штору, обратилась к стюардессам писательница, - налейте мне минеральной воды. Если есть вода без газа «Горячий Ключ», то…
- У нас такой воды нет, Стелла, - ответила Алсу.
- Так купите! – сказала она.
- Я передам капитану. «Боржоми» пойдёт?
- Пойдёт? Куда? – улыбнулась Стелла, намекая Алсу на то, что нужно говорить правильно.
Стелла вернулась на место, выпила полстакана воды и обратилась к сестре:
-Дарья, моя любимая сестрёнка, почему мы говорим всё время обо мне, о… Расскажи лучше о том, как вы живёте с Валерием? О моих племянничках. Чем они занимаются? Что любят?.. Это мне больше по душе. У меня сейчас много работы, а тут…
Дарья почувствовала себя виноватой. Стелла продолжала смягчать напряжение, возникшее между ними:
- Хватит уже, а… старшая сестра. Мама нами гордится. У нас замечательная семья. У тебя послушные красивые дети. Всё хорошо, что ты в самом деле? Давай завершим боевые действия и просто отдохнём.
- Извини, Стелла. Не знаю, что на меня нашло. Я так хотела, чтобы Валерий поехал в отпуск с нами… но не получилось. Работа.
- Принимается, - улыбнулась довольная ответом Стелла.
Она откинулась на спинку кресла и заснула. Стелла всегда в самолётах либо спала, либо работала. Дарья тоже закрыла глаза и попыталась уснуть. И ей вдруг вспомнился разговор с сестрой, когда они были ещё юными – Стелле лет четырнадцать, а Дарье восемнадцать.

«Стелла! Хватит уже! Этот дом вот-вот развалится. Идём домой, что ты там всё пишешь? И что это за коробки такие?
- Не мешай мне. Скажи, скоро приду. Мне нужно закончить главу! Иди…
- Мама приехала. Тебе это ни о чём не говорит?
- У меня мало времени. Мне необходимо за лето успеть написать книгу. Поняла? Уже забыла, да?..
- Книгу? Не круто ли ты хватила? Хм! Книгу… Писательница нашлась, Артюр Рембо!
- Рембо – поэт! Вспомни фамилию писателя.
- Не умничай. Мама нас ждёт. Она…
- Отстань! Иди уже! Как старшая сестра ты могла бы мне помочь, прикрыть меня.
- Мы что – на войне? Стелла, все знают, что ты – вундеркинд! Ты хочешь доказать это?
- И ты мне завидуешь? Конечно же, завидуешь?
- С чего ты взяла?
- Я чувствую. Займись чем-нибудь. Своей жизнью, к примеру.
- Мама сказала, чтобы ты пришла. На улице дождь и холодно не по-летнему. Ты простынешь в этом сарае. Она волнуется.
- Это не сарай. Прочь руки от листов! Это - кабинет! Мой кабинет. В коробках рукописи. Мне нужно успеть. Вернутся Глория и Андрей и заберут архив. А тут столько всего для рассказов!
- Глория и Андрей?
- Иди же, Дарья. Не стой за спиной. И скажи, дорогая, что я скоро приду. Мама всё поймёт.
- Поработать! Писательница нашлась! Смотрите на неё!
- Господи ты, Боже мой! Иди уже, няня!
- А это ещё что? Господи…
- Прочитала в рукописях эту фразу и запомнила. Иди, иди…
- Совсем озверела! Теперь ты будешь повторять её на каждом углу, как колумбийский попугай. Да?

- Где Стелла, Дарья? На улице холодно. Ты ей сказала, что я прилетела?
- Чихала она. Работает в этом сарае с какими-то рукописями. Мам, я читала эти листы. Разврат и непристойность… Детям такое читать нельзя. А она прилипла…
- Прилипла! Другого слова в твоём словарном запасе нет? Сколько я тебя учу, учу…
- Ты Стеллу любишь больше.
- Дарья, я вас всех люблю, девочки вы мои. А где Кира? Чем она занимается?
- Прооперировала всех своих кукол и выбросила. Теперь поймала соседскую курицу и выщипывает из неё перья. Хочет до кожи добраться, измерить пульс…
- Выщипывает? Боже мой! Ещё не хватало нам с соседями проблем.
- Они смеются над ней. Кира тоже ходит в этот сарай-кабинет. Мам, она уже пишет целый месяц. Сидит там с утра до вечера.
- Я с этим разберусь. Оставь её. Это тот редкий случай, говорю тебе, как психотерапевт, когда душа человека знает, что от неё хотят.
- Ты, мам,  всегда её прикрываешь и выгораживаешь. Разрешаешь ей делать и читать то, за что меня, а я ведь старше Стеллы, ругаешь. Ты разрешила ей прочитать «Тропик Рака»! Я прочитала две страницы и чуть с ума не сошла! Это же гадость! И правильно делали, что запрещали этот роман много лет…
- Стелла - особенная. Она всё понимает правильно. Ей это пригодится в её будущей творческой жизни.
- Как уверенно ты говоришь, мам, о её будущем. А вдруг всё обернётся иначе? И она не станет писательницей, а я, в которую ты не веришь, стану. Её даже соседи зовут по имени и отчеству, словно ей сто лет!
- «Тропик Рака» - несомненно, не для детей, но Стелле это пригодится. Нужно начинать с самого верха или с самого дна. И то, и другое – литература. Дарья, поправь маму, если я думаю неправильно: мне кажется, что ты, я в этом уверена, завидуешь сестре?
- Нет, нет, мам! С чего ты взяла?!
- Зависть сжигает изнутри. Перестань. Лучше напиши что-нибудь увлекательней, чем то, что ты написала вчера…»
Самолёт приземлился, Стелла, взяв за руки Анну и Игоря, осторожно спустилась с ними вслед за Дарьей. Они вышли из здания аэропорта. К Стелле подошёл таксист из Горячего Ключа, поздоровался, взял багаж, и через час с небольшим они были дома, в посёлке Октябрьском.

*  *  *
Последний день лета

        СТЕЛЛА ПИСАЛА ВСЮ НОЧЬ. Она встала, подошла к окну, открыла его, сделала несколько упражнений, взяла ведро с водой, разделась и вышла на улицу. Вылив на себя холодную воду из ведра, вернулась в кабинет.
«Всё, Эдгар! Я закончила книгу о твоей поэзии и отослала текст по электронной почте в издательство».
Через двадцать минут она оделась и пошла домой, зашла в дом, поздоровалась с домработницей Матрёной, и громко крикнула:
- Мам, я закончила книгу «Анализ поэзии Эдгара Загорского»!
- Стелла, тише. Дети спят… - указывая на кресло, сказала мать. – И… что думаешь?
Стелла упала, в буквальном смысле, в кресло и ответила:
- Я выбрала всё сильное, оригинальное, необычное и присущее только поэзии моего героя.
- Разумеется, в одной книге, на трёхстах пятидесяти страницах, нельзя показать все достоинства поэзии… но поздравляю!
- Отправила текст в издательство, не нарушив договора. Вот так, мамуля!
- У тебя хорошее настроение. Но видно, как ты устала.
- Знаешь, работая над книгой и читая стихи Эдгара, я написала утром стих! Веришь?
- Похвались! Прочти… - улыбнулась мать.
Стелла встала, словно школьница, от которой ждут её первого поэтического шедевра, и стала читать:
                          В открытое окно в июле,
                          Без спроса, разрешения – внагляк
                          Влетают мухи, осы, даже пчёлы
                          И с наслаждением себе жужжат.
                          И комната полна, в ней много звуков.
                          Так и в открытые всем людям души
                          Влетают боль, безумие, тоска.
                          И создают в ней музыку страданий,
                          Порой – трагедию, а чаще звуки драм.
                          И всё это становится твоим.
                          И надо будет с этим жить,
                          И выживать, уж несомненно.
Мать, выслушав «шедевр» дочери, посмотрела на неё и сказала:
- Шестая, седьмая, восьмая, девятая, десятая и одиннадцатая строки, наводят на размышления. И сравнение с открытым окном и душой тоже, но в целом… Если бы ты писала с одиннадцати лет, как твой герой, возможно, у тебя сегодня получилось бы…
- Я знаю, знаю. Я просто попробовала. Если его вытянуть  в прозаическую миниатюру…
- Для первого раза, пожалуй, неплохо.
- Работая со стихами, я пришла к выводу: слова в поэзии отличаются от слов, которые мы применяем в прозе. В поэзии они более весомы, несут в себе больше информации и значений. Поэзия относится к тем сферам в искусстве, сущность которых не до конца ясна науке…
- Как шизофрения! – уточнила мать.
- Хм! Гм! Поэтому, делая анализ художественного текста, а именно стихов, приходилось много работать со словарями, брать информацию с творческих сайтов. Проза – явление более позднее, чем поэзия. Но, несмотря на кажущуюся простоту и близость к обычной речи, проза, безусловно, эстетически сложнее поэзии. И главное, её нужно достичь…
- Слушая тебя, я иногда задаю себе вопрос: кто же больше педагог из вас – Дарья или ты? И мне кажется, Дарья проигрывает тебе и здесь. Что дальше? Садись, садись, если, конечно, не собираешься читать стихи своего производства, - сказала мать.
- За «Глорию». Я так хочу, мам, горю желанием написать книгу о ней – другим стилем, новыми формами… и своими словами, опуская все законы жанра, как это делал Эдгар. Почему слова, которые мы пишем для себя, намного лучше тех, что мы пишем для других? Разве это не внутренняя цензура? Что скажут «там»? Что подумают критики? Как воспримет читатель? Внутренняя самоцензура – и только. Вот я и хочу свободы во всю ивановскую!
- И когда собираешься разойтись во всю ивановскую? Через неделю, месяц?
- Шутишь? Вечером и начну, мамуля.
Наклонившись к матери, Стелла обняла её. Мать улыбнулась, положив тёплые ладони на кисти рук дочери. Она почувствовала, что они холодные.
- Стелла, ты много работаешь. И тебе необходимо больше ходить, двигаться. Возможно, бегать, и, конечно же, отдыхать. Перезагрузиться. Ты, моя радость, устала. Это видно по твоему лицу. Последние месяцы для тебя были волнующими, эмоциональными: гибель Глории и Андрея, точнее, весть об их гибели, завершение книги, предложение Альберта…
- Мам, я люблю писать книги. Стоит мне сесть за стол, открыть