впоследствии названный его именем. Наша печать была примерно такая же.
Прадед мой был женат. Прабабушку мою звали Татьяна Георгиевна. Девичья фамилия ее была Балуева. Она была дочерью Георгия и Прасковьи Балуевых, которые жили в Быньгах. Фотография Балуевых, моих прапрадеда и прапрабабушки у меня сохранилась. Бородатый мужчина и строгая по виду женщина. Одеты оба по-крестьянски. Кроме бабы Тани была у них ещё одна дочь, баба Маня. Её тоже потом выдали замуж за рудянского.
Однажды царское правительство сменило свой гнев на старообрядцев на милость. Оно придумало единоверие. Может быть, его автором был лично обер-прокурор Победоносцев, который, как известно «простёр над Россией свои совиные крыла». В чем была идея единоверия, как мне кажется, довольно удачная. В том, чтобы объединить и поддержать те старообрядческие толки, у которых было священство и церковная иерархия, а потом и слить их вместе с официальным православием. Таким путём старались преодолеть церковный раскол, который вот уже четыреста лет разделяет православных на два лагеря. Для этого строились единоверческие храмы, где старообрядцы могли молиться вместе с православными, но по-своему. Печатались единоверческие книги, которыми старообрядцы пользовались, так как старых книг, сохранившихся с 17 века, или рукописных, написанных позднее, было очень мало. У меня есть несколько таких книг, которые были напечатаны в типографии единоверцев в Москве. Видимо, беспоповцев тоже как-то убеждали примкнуть к единоверию. Но тут нужно было отказаться от одного из главных убеждений. А именно, от того, что антихрист уже пришел в мир, и вся власть, в том числе и царская, служит ему. Ведь именно из-за этого наши предки и сжигали себя. Лучше сгореть, чем жить под властью антихриста, служить ему. Не все старообрядцы разделяли это убеждение, но очень многие. Кстати, были и такие, что примкнули к поповцам. В нейворудянской часовне служил священник, который ранее был беспоповцем, а потом перешел в «австрийцы». Австрийцами их назвали потому, что их предков выгнали с австрийской границы, где были старообрядческие поселения. Эти поселения однажды окружили солдаты и насильно вернули их жителей в Россию. «Австрийцы» были, наверное, самым влиятельным течением среди поповцев. И часовня рудянская тоже была «австрийской».
Единоверие было масштабным проектом, рассчитанным на годы и десятилетия. Ведь ох как трудно было отвратить людей от того, за что их предки шли на смерть. Для этого строили в старообрядческих посёлках особенно красивые православные храмы. Так и в Рудянке в 1909 году поставили храм. Видите, как поздно. Это оттого, что храмы обычно ставили на средства купцов, а здесь все купцы были старообрядцами. Храм был освящён в честь Рождества Христова. Красивый, белокаменный, пятиглавый, с высокой шатровой колокольней. Его хорошо было видно с железной дороги. Недолго пришлось красоваться храму на рудянской земле. Через пятьдесят лет его взорвали.
Единоверие было рассчитано на годы. А вот этих-то лет у царской власти и не было. Грянул семнадцатый год и все старообрядческие толки, которые правительство хотело собрать воедино, опять расползлись по своим углам. Новой атеистической власти до них дела не было.
В семнадцатом году для предков начались трудные времена. Заводов, земель, пароходов у них не было. Национализировать лавку, находящуюся прямо в жилом доме, большевики не стали. Хотели отобрать деньги. Но прадед велел своему кассиру залезть на дерево со всеми деньгами. Долго там сидел этот несчастный кассир, пережидая то, что потом в наших учебниках назовут триумфальным шествием советской власти. Досидел ли он там до прихода Колчака, я не ведаю. А сидеть бы ему пришлось более полугода, так что, наверное, не досидел. Да и деньги царские окончательно обесценились.
Пришёл Колчак, власть его продолжалась около года, потом снова пришли красные. На предках моих смена власти никак не отразилась. Просто торговать перестали. Прекратил своё существование «Торговый дом Егоровых», остались просто Егоровы. Никто, ни Красная Армия, ни Колчак, не стали насильно ставить молодого прадеда, ему было тогда двадцать четыре года, под свои знамёна. Вероятно, как красным, так и белым хватало добровольцев. Мне вообще кажется, что гражданская война у нас не была особенно ожесточённой. Были у нас бои или нет? Висит, конечно, мемориальная доска на вокзале в Нейво- Рудянке. Написано на ней, что 1-ый Стальной Путиловский кавалерийский полк под командованием Ф.Е.Акулова разбил колчаковцев в Верхнем Тагиле и овладел станциями Нейво-Рудянская и Верх-Нейвинск. Я не думаю, что тот бой за Верхний Тагил был особенно жестоким. На месте жестоких боёв находят груды стреляных гильз, осколки снарядов, иногда останки убитых и непохороненных воинов. Ничего подобного у нас нет. Хотя говорят, что за станцией Нейва кого-то расстреливали. Так мне говорила бабушка. Правда ли это, я не знаю.
Когда пришла новая власть, мой прадед попытался к ней приспособиться. Он был умным человеком и понял, что советская власть – это надолго. Понял, что для того, чтобы жить хорошо, надо быть начальником. Он им и был всю свою жизнь. Руководил пожарной командой, подсобным хозяйством завода. Но предпринимательская жилка сохранилась у него и при советской власти. Прадед выращивал кроликов. Кроличьи клетки заполнили все бывшие хлева и конюшни. Время от времени он ездил в Невьянск сдавать шкурки. Кролики у него были породистые, и все шкурки принимали первым и высшим сортом. Иногда вместо денег давали муку или крупу.
Новая власть беспоповцев тоже не жаловала. Хотя и была объявлена свобода совести, но на самом деле воинствующие безбожники старались искоренить любую религию. Православные с их храмом и священством, «австрийцы» с их часовней были у всех на виду. По ним и был направлен первый удар. Потаенные же беспоповцы, и так малозаметные, постарались совсем скрыться, слиться с массой. Однако они не прекращали молиться, совершать свои службы, читать свои священные книги. Только делали это в более глубокой тайне, чем раньше. Подальше, с глаз долой прятали иконы. Большие образа, написанные на дереве, были спрятаны так, что очень немногие даже и знали об их существовании. В домах оставались маленькие латунные образки, вставленные в деревянные подставки. Иконку можно было перевернуть деревянной подложкой вверх и вставить обратно в подставку. Никто бы и не понял, особенно при беглом осмотре, что перед ним икона. У бабушки моей икона стояла в хлебнице, хлеб же был в мешочке. Достаточно было закрыть хлебницу, и никто бы не подумал, что в ней икона. Бабушкина икона была такая же маленькая и латунная.
Авторитет прадеда, деревенского «ответственного работника» не мог совсем уберечь их дом от преследований. Однажды на него кто-то донёс, и со страху прадед и его родители побросали в колодец свои священные книги. Достать их потом оттуда они не смогли. С тех пор вода в колодце стала иметь красно-коричневый оттенок от размокшей кожи. Кожей были обтянуты деревянные обложки книг. Воду из колодца с тех пор больше не пили.
Жизнь Рудянки в то время начала меняться. Посёлок стал одним из центров социалистической индустриализации. В конце двадцатых годов здесь стали строить лесохимический завод. Таких заводов в России было немного. Завод перерабатывал сосновую смолу - живицу, сосновые пни и корни. Корни рубили на специальных машинах и вываривали из них полезные химические вещества. Смолу для завода заготавливали целые посёлки рабочих – вздымщиков, так назывались сборщики живицы. Они жили в глухих лесах на границе Тавдинского района с Тюменской областью. Из смолы делали канифоль, скипидар, краску и множество разных полуфабрикатов для медицинской промышленности. Каким-то образом продукция завода была задействована в производстве взрывчатки. Раньше все улицы посёлка были посыпаны щепой. Это были отходы производства, остатки перемолотых и вываренных корней. Эта щепа, скорее всего, даже и не горела. Никаких горючих веществ в ней после обработки не оставалось.
Однажды Валерий, двоюродный брат матери, сказал мне, что прадед был среди тех, кто сбрасывал колокола с колокольни храма. Случилось это в 1934 году, когда запретили колокольный звон. Сделано это было «по просьбе трудящихся», которым звон мешал трудиться и отдыхать. Колокола, вернее их обломки, сразу пустили в дело. Государству был нужен цветной металл. Вполне вероятно, что руководитель пожарной команды мог быть среди тех, кому поручили сбросить колокола с храма. Он ведь был беспоповец и для него храм святыней не был. Но сомневаюсь я что-то в том, что это правда. Обычно подобные святотатцы жили недолго, жизнь их была беспокойной. Прадед же мой прожил до семидесяти лет, вырастил внучек и немного не дожил до рождения своего первого правнука, то есть меня.
Храм закрыли совсем в 1941 году. Почему же это случилось тогда, когда по всей стране храмы открывались и были восстановлены главные монастыри? С началом войны Сталин это разрешил. Рудянский же храм был закрыт «по производственной необходимости». В нём разместили «трудармию», солдат-строителей, которые строили цеха завода. Для беженцев - эвакуированных строили бараки, а вот большую казарму для солдат построить не смогли. Поэтому их разместили в бывшем храме. Для прокормления солдат был большой медный бак, в нём варили кашу. Потом, когда солдаты ушли, он лежал перед церковью. Прадед его прибрал, и он долгие годы стоял у нас во дворе, пока его не украл какой-то «добрый человек». Случилось это уже в наше время, когда медь стала дороже колбасы. Храм взорвали в пятидесятых годах. За время, что прошло с тех пор, как война кончилась, храм обветшал, лишился куполов. Вот и решили его убрать, а на его месте построить дворец культуры. Подложили заряды, рванули, и от храма осталась куча битого кирпича. Но клуб поставили всё-таки немножко не там, где была церковь, а рядом. Ходили слухи, что не все заряды взорвались. И теперь стоит клуб огромный, с колоннами, со скульптурами рабочего и работницы в нишах. Теперь он тоже покинут , почти в развалинах. На его чердаке живут галки. Если их что-то потревожит, они взлетают и долго, огромной чёрной тучей кружат над посёлком. Рудянка стала единственным местом во всей округе, где единственный храм был снесён до основания. Во всех других местах нашей округи храмы, хоть заброшенные, хоть переделанные, но сохранились.
Жена прадеда, баба Таня тоже была «политически активным» человеком. Она всю жизнь была членом каких-то женсоветов, уличных комитетов и тому подобного. Эти органы занимались в основном устройством быта, помощью людям в быту, иногда организовывали людей на уборку улиц к праздникам и другие общественные работы. Вот ведь как получается. Оба они, что прадед, что прабабушка были где-то возле власти. Возле власти, но не в ней самой. Никто из них не полез в партию, не стал пробираться выше, стараясь занять какие-то посты. Они были как раз там, где можно быть всего незаметнее, не привлекать внимания «всевидящего ока». Причем, не привлекать внимания не только к себе,
