«Как четки, перебираю камешки моего индийского ожерелья: вот овальный, пепельно-серый и это - Агра, с ее призрачным Тадж-Махалом; многогранный, светло-синий, словно с капельками мутноватой воды Ганга, – Варанаси; желтовато-зеленый, весь пронизанный золотистыми брызгами солнца… ну, конечно же, Бомбей; оранжево-красный - Махабалипурам; прозрачно-серый - Элеофант. А этот, самый крупный и яркий? Ощущаю на ладони его прохладную тяжесть, любуюсь красками… Да, конечно же, в нём - все многоцветье Индии!»
Так начинала я свои записки, возвратившись из поездки на Цейлон, в Индию. И тогда восхищение моё этими странами было подобно зачарованности, поэтому получились они слишком восторженными. Но теперь, «причесав» и несколько поубавив своё очарование, могу предложить их читателю.
Только в феврале бывают у на такие дни: накануне пройдет щедрый и тихий снегопад, ночью чуть подморозит, а утром... Утром солнце заполнит всё не только пронзительно ярким светом, но и каким-то голубовато-серебристым маревом. И это марево будет размывать очертания, придавать всему сказочную таинственность, а дни с таким солнцем почему-то будут похожи на те, когда я услышала от моей случайной подруги:
- Галя, смотри. пальмы!
Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу иллюминатора, открываю глаза. Море пальм! Они все ближе, ближе! Вижу их огромные листья, парю, падаю на них и кажется, что они шуршат о крылья самолета. Но вдруг он жестко вздрагивает, катит по взлётной полосе.
И уже я спускаюсь по трапу в зной, в непривычную яркость дня, в густые, незнакомые запахи Цейлона. Радость от встречи?.. Да нет, пока я лишь радуюсь тому, что больше не будет неприятных ощущений от падения в пустоту. Ох, уж эти последние сорок минут полета над океаном! Говорят, что всему виной пассаты. Ах, пассаты-пассаты, вы огорчили мне встречу со сказкой.
Но снова - пальмы. Лес из одних пальм! Только они уже совсем рядом, у обочин дороги.
Окна, двери автобуса распахнуты, пахучий ветер овевает, ласкает, щекочет...
Нет, не верится, что всё настоящее: и пальмы, и орехи на них, и девушки в сари, идущие по обочине дороги, и этот упругий, насыщенный ароматами ветер. Вот она - встреча! Теперь - смотреть, слушать ощущать.
А что ещё, не будь этих записей, сохранилось в моей памяти от тех первых часов встречи с Цейлоном? Пытаюсь вспомнить. Но образы ускользают, тают, не успев проявиться, и только эти строки оживляют многое и я почти вижу, как волна летит нам навстречу, захлестывает подолы, пенной влагой обдает лицо и я кричу:
- Зо-ося! Мы на Цейлоне! Зо-ося, океан перед нами!
И уже бежим по горячему песку, с брызгами врываемся в пенную волну, которая чуть не сбивает с ног! Нас зовут, нам машут, а мы пьяны, пьяны и этим солнцем над головой, и этим сияющим пространством, и неуёмным шумом океана.
Мы едем в Канди, древнюю столицу Цейона. У дороги - неширокая мелкая речушка, на том берегу – стайка женщин в пестрых сари. Они плещутся в воде, смеются, непонятный говор щебетаньем долетает до нас, некоторые, застывая на какой-то миг, с любопытством посматривают на нас и мокрые сари чётче обозначают их фигуры… Стоп! Такими и запомню их: напряженные изгибы молодых тел, смуглые улыбающиеся лица, влажные волосы, пестрые сари, а за ними, на том берегу - сухое дерево с гроздьями огромных черных летучих мышей, весящих головами вниз и чуть раскачивающихся в жарком воздухе.
… Буддийский храм. Я не отрываясь смотрю на горящие свечи в бело-розовом ковре из лепестков лотоса, на завораживающую пляску света, который колеблется, светотени перемещаются, уплотняются, а когда одна их свечей готова погаснуть, длинная палочка осторожно прикасается к ней, и она вновь вспыхивает обновленным пламенем. Но поднимаю глаза: а вот и повелитель этого волшебного зрелища - буддийский монах в оранжевой накидке. Он перебирает лепестки, которые бережно опустили сюда руки только что вошедших девушек, а они, воздев сложенные ладони и отступив вглубь храма, опускаются на пол, склоняют головы. Вокруг них снуют туристы, суетливо скользят взглядами, а они вроде бы и не замечают их. Всматриваюсь в их лица, пытаясь понять: что чувствуют они сейчас?.. Но нет, так и не смогу стать сопричастной их молитве, оставшись лишь зрителем этого таинства, свершаемого при слабом потрескивании свечей в благоуханном, пряном аромате храма.
У одной из бабуль, которые на подступах к базару торгуют разными поделками и книгами, недавно купила «Бхагават-гиту», - диалог индуистского Господа Кришны с его другом Арджуном, который они вели меж собой пять тысяч лет назад, и прочитала:
«Тело имеет десять врат: два глаза, две ноздри, два уха, рот, анус и гениталии. Живое существо в обусловленном состоянии отожествляет себя со своим телом. Но только тогда, когда оно способно отожествлять себя с Господом, присутствующим в нём, оно становится свободным». Мудрые слова Кришны… Но у индуистского Бога пока не нашла ответа на вопрос, который не забывается с начала осознанного Я: зачем, для чего человек был послан Господом на Землю?
Раннее утро. Автобусом мы едем в Агру. Уже второй час дорога надвое режет желтые поля выметывающейся низкой пшеницы с оранжевыми полянами цветущей горчицы. Тени деревьев - поперек дороги, и они словно ступени лестницы, по которой мы приближаемся к Тадж Махалу. Иногда проносятся горстки лачуг с пестрыми пятнами сувенирных лавок, мелькают улыбающиеся лица индусов, поджарые коровы, худые собаки, а потом снова – поля, поля… И чем дольше едем, тем шире разрастается во мне чувство какой-то отстраненности от этого реального мира, и в подтверждение тому вдруг вспыхивает картина: в жарком мареве тающее к горизонту желтое поле, а над ним - силуэт сухого дерева с черными застывшими грифами на ветвях. Нет, это не реальный мир. Это - кадры какого-то фантастического фильма!
Но вдруг – остановка и… Что-то вроде шалаша под деревом с огромными листьями, рядом - заклинатель змей и под хрипловатую, прерывающуюся мелодию его дудочки две покачивающиеся кобры… словно руки невидимого дирижера.
И снова - узкий асфальт дороги, упругие, ласкающие потоки ветерка, узкая, с низкими берегами река, деревянный мосток и вот наш автобус медленно погружается в пестрое мельтешение, живую оголтелую плоть базара. Яркие пятна тканей, пестрых сари, гроздья бананов, ананасов, каких-то неведомых фруктов… Как же он ярок и криклив, этот базар!
И уже помощник шофера висит на подножке и, наклоняясь, изгибаясь, покрикивая прокладывает автобусу путь средь этого снующего, бурлящего скопища людей, повозок, машин.
Но вот и Тадж-Махал. Когда он вдруг появится из-под арки старинного форта, то на какое-то мгновение я даже остановлюсь, пораженная его призрачной белизной! И почему-то вспыхнет ощущение: прямо сейчас, через мгновенье, всеми своими куполами взлетит он в бирюзу небо. А подойдя к нему, буду рассматривать его купола, мраморные ажурные арки, решетки, спущусь в склеп Акбара, где гид фонариком подсветит мраморные плиты гробницы, чтобы разноцветьем заиграли вделанные в них полудрагоценные камни. И от всего этого почему-то останется в душе тревожащее чувство, словно нечаянным прикосновением даже взглядом я разрушила цельный и прекрасный образ Памяти.
Не надо было приближаться к Тадж Махалу! Только бы издали любоваться им, как те двое. Они сидят у красной стены форта и смотрят на него. Счастливцы! Им не надо спешить. Может, и поздним вечером они придут сюда, чтобы увидеть сотворенное, но призрачное, невесомое чудо в лунном свете. Говорят, что это - непередаваемое зрелище!
И я еще раз я увижу Тадж Махал от форта Гирея, когда набродившись среди построек, причудливостью своей больше похожих на творения камнерезов, а не строителей, поднимусь на верхнюю галерею дворца, и передо мной вдруг раскинется высохшее, с редкими темно-зелеными пятнами растительности русло реки, которое опояшет форт песчаным зигзагом и затеряется в мутной дали, а там, чуть справа, белым призраком будет висеть... нет, сиять Тадж-Махал.
И до сих пор напротив моего компьютера висит обложка рекламного журнала с Тадж Махалом, - наш гид тогда сунула его мне в руки. Иногда вглядываюсь в эту фотографию, «вживаюсь» в неё и... И уже иду к Тадж-Махалу по аллее парка, как в тот день! И уже останавливаюсь, рассматриваю какого-то зверька, который лапками чистит мордочку.
А потом обхожу фонтан, поднимаюсь по мраморным ступеням и...
«Неужели это было»? - вспыхивает каждый раз.
Как же мало сохранилось в моей памяти памяти спешащего туриста, пытающегося уловить и унести с собой хотя бы «общий контур объекта»? И если ни эти записки…
Узкий газон с невысокими деревьями режет надвое трассу, вдоль которой мелькают портреты Индиры Ганди. Да, Новый Дели - европейский город и те минареты, форты, которые мы увидим, прозвучат диссонансом, а пока…
Низкое утреннее солнце удлиняет тени, играет в капельках воды на подстриженной и только что политой траве, которая бархатиста, свежа и зеленым бордюром стелется по обеим сторонам широчайшего Делийского проспекта. Дома на другой его стороне удалены настолько, что нельзя рассмотреть их архитектуру, а здесь - парк, и в нём - монументальная арка в честь солдат, погибших во вторую мировую войну.
Парламентский дворец. Мы рассматриваем его через чугунную решетку, а слева поблескивает окнами корпус правительства, где работает Индира Ганди. Ни караула, ни полиции, и прямо на газонах отдыхают индусы.
Бело-розовый католический храм со ступенями высоких широких лестниц, с переходами из одного помещения в другое, построенный местным миллионером.
А вот и Красный Форт. Его мощные стены похожи на Кремлёвские, но только они - со множеством колоннад и ажурных решёток из белого мрамора. Поздним вечером, когда нас снова привезут сюда, мы услышим топот конницы, крики завоевателей Бобуров, стенания порабощенных, под звуки боевой музыки будут вспыхивать и скрещиваться алые, синие, зеленые лучи прожекторов, и в этом разноцветье, - как миражи!.. - будут парить постройки форта. Да, вся эта феерия света, музыки и строений будет великолепно красочна, но все же не смогу я оживить, наполнить образами эту яркую картину.
Как-то меня и еще троих моих «сотуристов» пригласили, - уже и не помню куда, - рассказать о поездке, и я была ошарашена: как же по-разному воспринимали мы одно и то же! Женщина, - уже не помню её имени, - всё говорила о нищих и бездомных, мужчина - как и чем нас кормили, а парень… «Баба Яга костяная нога», как прозвали его тогда из-за того, что при каждом шаге под каблуком у него что-то поскрипывало, рассказывая о Ганге, брезгливо морщился: вода, мол, в реке такая грязная!.. да и пепел ритуальных костров в него сбрасывают, а индусы тут же, прямо в одеждах, купаются.
Варанаси. Храм Шивы. Он - как пёстрая пирамида или каскад из ярких фигур, статуй, изваяний. И я напрасно ищу среди этого «праздника жизни» хотя бы один
