своих житейских хлопотах. Никого не помнишь, ничего не хочешь знать. Давай-ка, соберемся у меня, - если уж ты прикатить изволил, - раздавим фуфырик, освежУем память, - Слон так и сказал: "ОСВЕЖУ-УЕМ", даже гласную "У" растянул, точно испуганное удивление продемонстрировал: - Старых друзей забывать нельзя! Это грех большой. Я много чего могу рассказать: и о Рахиме, о Меле, и о Белоусике, о Якубике - царство им небесное... Их-то ты, думаю, не забыл?
Чтобы забыть, надо хотя бы чуточку помнить тех, которые, по словам Слона, почти все закончились.
- Забыл, - признался Ботов, - наверно, мне так удобно.
Не очень приятно обнаружить знакомые лица в овале фотокарточек, прилепленных к могильным плитам. Непроизвольно тянет впихнуть туда свое изображение, отойти в сторону и полюбоваться.
- Кладбище расползлось и обложило Сарапул, а скоро совсем выдавит город на свою окраину, в левобережье.
- Ну так, чего ты хочешь? - удивился Слон: - По статистике число покойников в пятнадцать раз превышает численность временщиков, готовых примкнуть к большинству, а некоторые пытаются даже без очереди пролезть. Тебе и двадцати жизней не хватит, чтобы всех их пересчитать поголовно.
- Много, - согласился Ботов: - Если учесть, что души их бессмертны, то мне вообще не протолкнуться к тебе. Еще на кого-нибудь наступлю ненароком. Лучше - от греха подальше. Поеду я, наверное.
- Узнаю! Узнаю брата Колю!... Но То Цо? Помнишь, был такой польский вокально-инструментальный ансамбль - Ну Так Что? Но То Цо, через час встречаемся на этом же месте?
"Слон - яркий образчик хронофага, - соображал Ботов, выруливая к стадиону "Сокол". Такой сожрет твое время и не извинится. А время с возрастом остается единственно важной статьей дохода, и выторговывать его у жизни всё сложнее.
Недавно забрел к соседу на дачный участок и не нашел там ни одного прямого угла. Все обветшалые строения завалились под косым градусом, как их хозяин, выдавили из себя труху, перемолотую сыростью и ветром в древесную пыль.
Сам хозяин трухи,вынырнув буйком из сарая, точно из суфлерской будки, мучимый догадкой, спросил:
- Ты тоже заметил, что с планетой что-то происходит? - и сам себе же ответил: - Вращаться она стала значительно быстрее. Все перемалывает и превращает в руины проворнее, чем я успеваю заделать, залатать, зачистить. День сжался до размера чекушки и трех затяжек папиросы. Время теперь требует, чтобы его взвешивали в каратах. Вот, такой Гвардейский сводничий хор имени Песни и Пляски под руководством выдающегося отставного полковника КГБ.
Ну так что? По маленькой? Со временем мы все-таки научились прощаться без сожаления. И, чтобы не потерять навык, требуется постоянно увеличивать нагрузки. Совершенства не добьемся, но цели, за которую не жалко и жизни положить, достигнем".
"Но То Цо" - вторая, после "Скальдов", польская фольк-рок-группа, удостоенная вниманием и принятая фирмой грамзаписи "Мелодия". Пластинку-гигант прокручивали регулярно по телесетке.
Нет, не все забыл Ботов.
Жена часто упрекает: "Ловко ты, Ботов, приспособился в этой жизни. Все неприятности, случающиеся с тобой, складываешь стопкой и зарываешь в подвал подсознания, а, между тем, в твоей голове остается столько мусора, что Министерству Экологии не хватит никаких средств и ресурсов на его утилизацию.
С тобой даже поскандалить нормально, по-семейному нельзя. Разогреться не успеешь, а ты уже заваливаешься спать:"Защитные силы организма включаются! - мол, защитные силы органи-изма!" Знал бы ты, как трудно с тобой рядом находиться! Ты или врешь, или молчишь напропалую! А молчание хуже вранья! Молчуна сложнее уличить во лжи, какую бы правду ты не держал в уме. И мысли твои почти не поддаются дрессировке. Ну, вот, опять - в "просрации". А я только начала тебе рассказывать правду о тебе. Трудновоспитуемый ты мерзавец".
"Но То Цо". Телесетка зависала в экране телевизора по окончании повтора передачи " В мире животных", реже - "Клуб кинопутешествий" с 12-ти дня - до шести вечера на всех двух каналах телевещания. Небожители, обслуживавшие оба канала, отдыхали своеобразно, набираясь сил, чтобы по возвращению с работы взрослого населения домой и прильнувшего с тарелкой супа к голубым экранам, напомнить с новым запалом энтузиазма, что борьба за Мир и битва за урожай успешно продолжаются на всех фронтах передовиками производства, взявшими на себя повышенные обязательства перед партией и правительством.
Но в два часа дня на телесетке обрывался пробойный зудом сиплый сигнал, и местные телевизионщики минут пятьдесят тешили, прежде всего себя, музыкальными "новинками".
"Шепот у ручья мне всего дороже,
Потому что ты - моя, ты - моя, ты - моя..- начинали с ВИА "Ариель" ломать привычное представление у "телеслушателей" о политической стойкости и незыблемости советской телесетки неизвестные антисоветчики.
Иногда эти диссиденты решались включать в обеденный перерыв "Русскую зиму" венгерского ансамбля "Омега", две песни румынской группы,, югославскую АВС или испанскую! рок-группу "Лос-Анхелес" с битловской композицией "Помощь другу".Ну и, совершенно обнаглев от безнаказанности, запускали бесцеремонно в эфир под видом проведения профилактических работ миньоны с настоящими Ободзинским, Криденсом, Дип Паплом, Маккартни и грузинским ансамблем "Иверия", переигравшим "Июльское утро" "Юрая Хип".
Загнивающая Музыкальная поп-культура Запада выплескивалась через край дамбы коммунистической идеологии и окатывала приятным ядом.Очень хотелось тогда абсолютной свободы, жвачки, ментоловых сигарет и непосредственного участия в сексуальной революции. Никто еще не понимал, что осмелеть молодежь могла ровно настолько, насколько позволяла ей это Власть, возглавляемая группой дремлющих хохлов пенсионного возраста, и неизлечимо напуганных любой другой властью - без баяна,классического балета, хора имени Пятницкого... и кремлевского любимца Юрия Гуляева.
Но То Цо? Да ничего! Попартизанили пару месяцев телевизионщики, потравили души эрзацроком и сдались, видимо, гэбистам, как агенты казахстанской разведки, принудив своих постоянных слушателей вернуться к радиоприемникам - к накатывавшим всплескам нечленораздельной речи Юрия Осмаловского из "Голоса Америки", очень напоминавшей белый шум из Преисподней - на таких коротких волнах, что и без советских пограничных глушилок легко было спутать I'll be creeping "Трехсобачьей ночи" с Fanny, fanny "Сладеньких"...
- "Червона рута" Но То Цо? Очуметь, какую хрень слушали и восторгались, - в голос возмутился Ботов, нежно подтолкнул в утробу магнитолы диск Tony Carey, прослушал вступление; передумал и поменял на Queens of the Stone Age; но и этот "каменный рок", оказалось, надоел уже; переставил еще пару дисков, пока не остановился на "All the Girls in the world BEWARE!!!" - "Девушки всех стран, остерегайтесь!!!" - группы Grand Fank с хитом "Беги, бабуся, беги!!!".
И накликал!
Сразу, за узким тротуарным въездом спортивного комплекса "Сокол", с дорожки, отстроченной по краям конским щавелем, бросилась на капот автомобиля старушка-пердушка-в-попе-колотушка: руки раскинула, лицо вдавила в лобовое стекло, глаза налила кровавой яростью и давай ими брызгать на Ботова попеременно то гневливым упреком, то нестерпимым страданием.
Ботов насторожился и покидать салон автомобиля не спешил.
У старушки терпение иссякло быстро, и она спросила:
- Мне орать? Или тихо договоримся? Предупреждаю, с криком тебе дороже обойдется ДТП.
- Какое еще ДТП? - удивился Ботов: - Окстись, внематочная дочь Александра Матросова, я уже пять минут, как припарковался на стоянке!
- Ничего не знаю, техничкой работаю, мало получаю, Буду здесь лежать до самой смерти, пока не рассчитаешься со мной за нанесенные тяжкие физические и моральные ущербы.
- Сколько?
- Двести.
- Десять.
- Двести десять?!
- Нет. Просто десять рублей.
- Жмот! Сто восемьдесят, и разойдёмся.
- Ладно. Десять рублей 20 копеек.
- Меня подруги засмеют! Чего я, зря корячилась, что ли? Добавь хоть еще десятку... к ста сорокам!
- Сперва отлепись от машины, - Ботов прогнулся, придавив затылком подголовник кресла, пошарил в узком кармане джинсов и выковырял оттуда три завалящих кругляша.
- Извини, - сказал он, - евроценты возьмешь? С Испании, видимо, остались. По курсу ММВБ рублей тридцать пять будет.
- А что это?
- Деньги.
- Ты меня за дуру не держи. Я школу с золотой медалью закончила. И евроценты с настоящими деньгами не спутаю. В каком банке я твои мандавошки на рубли поменяю?
- Местным нумизматам продашь. А там, глядишь, на вырученные деньги справишь себе новые "прощайки", фату купишь, выйдешь замуж, станешь дворянкой столбовой, окончательно сопьешься и сдохнешь уже не под забором, но в своем родовом имении.
- Покажи еще раз, - засомневалась старушка и камбалой собрала глаза в кучу.
- Ох, и страшнА ты, медалистка! - Ботов положил руку на пластиковую панель и раскрыл ладонь. Двадцатицентовые монеты выглядели солидно и внушали доверие: - А что, в Сарапуле теперь модно без зубов кидаться на припаркованные машины, или здесь фтора на всех не хватает? - не удержался он.
- Не сбивай со счета. Видишь, я в градусы перевожу, - огрызнулась старушка; задумалась, мечтательно закатив глаза; закрутила губы в воронку рта; завальцевала их деснами.
Но, очевидно, дебит с кредитом у отличницы не сошелся.
На покупку виллы с крытым бассейном, женихом и свадебной фатой, по скрупулезным подсчетам, денег еще кое-как хватало, но в таком случае она могла остаться без новых войлочных "прощаек". А в ее, лежачем на капоте чужого автомобиля положении, выбор казался до безобразия ограниченным, и она обиженно выдавила из себя:
- Что касается красоты: Во-первых, у машины стекла в пыли. Всех моих прелестей ты еще не разглядел.
Во-вторых, если я на мой ****ый лысый череп прикреплю большой белый бант, надену гольфы, сделаю пробор на "мохнушке" и обую новые "прощайки", то ты, Ботаник, как в старые школьные времена, опять начнешь таскаться за мной, захлебываться слюной вожделения и падать в обморок от сухостоя.
Но я тебе не дам. Потому что ты, Ботан, был Ботаником с натертыми ладонями, и зароют тебя как Батата в землю. Но даже из жалости в гробу или земле я тебе не дам, потому что ты наказан пожизненно ключевым словом - не дам!
Ботов придавил подбородком рулевое колесо. Лицо его будто обмякло и стекло вниз:
- Бог ты мой! - всхлипнуло непроизвольно в нем: - Кого я вижу! - хотя видел все ту же безымянную рухлядь, которая растележилась на капоте его автомобиля.
Из очень, очень далекого, плотно зашторенного, как окно спальни на первом этаже от любопытных глаз, прошлого вдруг бликом метнулось воспоминание. Да таким чахлым, что не подкорми его вовремя буйной фантазией, исчезло бы сразу и окончательно.
"Жила-была девочка. Ни имени, ни фамилии ее Ботов, естественно, не помнил. Жила себе, жила, а потом взяла и бросилась на капот его автомобиля... А-а, вот еще что: девочка была старше Ботова на два дня, кажется. Мать
