Естественно, она узнала своего Эдика. Не меньше был удивлён и он сам, когда на следующий день Маша устроила ему серьёзный разговор.
- Это моя Катя, царствие ей небесное! А это племянники – дети Катиной сестры. Откуда у тебя эта фотография?
- Понятия не имею, где Рамзик её взял.
Вот так – и меня сдала со шкурой, и лжецу поверила. Снова «любимый», «родной». Прав Эдик: дурочка наивная! Прости меня, богиня Бастет, что так про хозяйку!
Что думал про меня Эдик, наверное, озвучивать не стоит. Скажу лишь, что «тварь блохастая» и «шкуру сдеру» были единственными сколько-нибудь приличными словами.
- Что делать, дядя Берт? – снова спрашивал я старшего товарища.
Тот задумался.
- Есть у меня на уме один вариант, - наконец, сказал он. – Но предупреждаю: будет больно.
- А что за вариант?
- Ну, ты этого Эдика царапаешь, кусаешь, он угощает тебя пинком. Так Маша увидит, что он жестокий и, может, расстанется с ним. По крайней мере, моей Тамаре такой бы сразу разонравился.
Какую он имеет в виду – старшую или младшую – я вдаваться не стал. Но мысль пришлась мне по душе. Конечно, весьма неприятно, когда тебя швыряют лапой, словно дохлую мышь, но ради любимой хозяйки можно и стерпеть.
Но провоцировать Эдика мне не пришлось – пнул и так. На улице, прямо у подъезда, когда шёл к моей Маше. Я не успел ни мяукнуть, ни отскочить в сторону. Больше всего я жалел о том, что хозяйка этого не видела.
Зато при ней так усердно изображал любовь к животным, что я аж чуть слезу не пустил от умиления. И так «удивлялся»: чего это я на него шиплю и показываю когти?
- Какой-то у тебя кот бешеный, - сказал он Маше.
Та давай оправдываться: мол, не понимаю, что это с ним сегодня, никогда прежде так себя не вёл, видно, не с той лапы встал.
За советом я снова пришёл к Альберту.
- А знаешь, Рамзик, пусть-ка его мои разоблачат. Они-то его ещё как узнают. И Маше расскажут. Ты только мне мяукни, когда эта парочка выйдет прогуляться.
Я стал с нетерпением ждать этого момента. Каждая минута ожидания тянулась для меня словно год. И вот, наконец, я «мяукнул» сообщнику: они у твоего дома.
«Мур! – отозвался дядя Берт. – Начинаем действовать».
По магнитному полю я «видел», как Альберт, истошно мяукнув, спланировал в открытое окно прямо на дерево и затаился. Александр Петрович и Тамара Васильевна, обеспокоенные, выскочили из квартиры, причитая: ох, упал, вывалился! И обгоняя один другого, устремились за торец дома. Тогда они ни Эдика, ни Машу не встретили. Но на обратном пути, когда хозяйка несла на руках целого и невредимого и весьма «удивлённого» Альберта, гуляющая в обнимку сладкая парочка попалась им на глаза.
Конечно же, Александр Петрович узнал омоновца. Побледнел, сжал кулаки и направился было к Эдику с намерением поговорить по-мужски. Э, нет, Петрович, мы так не договаривались! Но к счастью, Тамара Васильевна схватила его за руку:
- Саша, не надо! Пойдём домой.
Тот нехотя послушался и, кивнув на обидчика гневный взгляд, зашёл в подъезд. Я надеялся, что Тамара Васильевна сама поговорит с Эдиком, но уже по-бабски. Скажет что-то вроде: будь ты проклят! Или набросится на Машу: с кем ты, дура, связалась! Но она не сказала больше ни слова и даже старалась не смотреть в сторону омоновца.
Ничего не сказала ему и Тома, вернувшаяся из магазина двадцатью минутами позже. Но даже если бы что-то и сказала, это бы не имело уже никакого смысла. Маши тогда рядом не было.
Утром, когда по дороге на работу моя хозяйка встретила Тамару Васильевну, мои глазища заблестели надеждой: вот сейчас-то она Маше всё расскажет. Но к моему разочарованию, соседка лишь заметила:
- Твой кавалер… Я бы, на твоём месте, присмотрелась к нему получше.
И снова всё зря! Всё впустую!
Конечно, Машу удивило странное поведение Полякова-старшего и холодный тон Тамары Васильевны, когда речь зашла об Эдике. Но влюблённые глаза по-прежнему видели жизнь в розовом цвете. Даже его собственное всё чаще повторяющееся «делай как я сказал!» не навело мою хозяйку на мысль.
Поведение же Эдика с каждым днём становилось всё наглее: хождение в ботинках по ковру, заброшенные на стол ноги, «эту хрень жрать не буду», «чё ты как ледышка», запах винного перегара…Уверен, моя Нефертари, будь она человеком, давно бы уже за такое послала туда, куда Макар цыплят не гонял (интересно, Макар – это кот?). По крайней мере, вытирать об себя лапы точно бы не позволила. Маша же прощала любимому всё на свете, боясь его потерять.
Я слонялся из угла в угол, задумчиво кусая свой хвост. Ну, как объяснить своей хозяйке, что напрасно она ждёт обручальных колец и вальса Мендельсона (или правильно – марша?)?
- Слушай, Рамзик, - Альберт мяукнул мне со двора. – Кажется, в моей голове созрел план…
Когда он мне во всех подробностях изложил задуманное, я восхищённо заурчал. Ай да Альберт! Светлая голова! Нет, нет, дядя Берт, успокойся, ты, как всегда, тёмно-серый. Это я так, для красного словца. Кстати, интересно, почему красного, а не зелёного?
- Значит, Маша придёт – действуем!
Однако делать ничего не пришлось. Домой моя хозяйка вернулась вся в слезах. Я сразу догадался, что это Он заставил её плакать. Обидел? Бросил?
Магнитное поле услужливо выдало мне картину. Супермаркет. Огромные очереди в кассы, тележки, заполненные нужным и ненужным, писк «пробивалок». Впереди – наш вдовец и не один. Рядом с ним – его «погибшая» жена, точь-в-точь как на фотографии.
Мяукнув Альберту, что обстоятельства изменились, я принялся утешать хозяйку: тёрся у её ног, вилял хвостом, говорил: не плачь, мол, этот человек тебя недостоин, ты молода, красива, найдёшь себе кого получше. Того, кто хотя бы не будет врать, как сивый мерин. Кстати, почему именно сивые мерины считаются патологическими лжецами?
Маша взяла меня на руки, долго гладила рыжую шерсть, слушая моё мурлыканье.
- Ты хороший, Рамзик! Ты лучше этих мужчин! Не врёшь, не обманываешь, не предаёшь. Ты у меня просто замечательный! Я тебя обожаю!
- Я тебя тоже, хозяюшка! – ответил я.
Хотя Маша услышала только мур-мур. Но я надеюсь, она поняла меня правильно.
С одной стороны, мне было жалко, что Маша плачет, но с другой – я почувствовал облегчение: она больше не будет напрасно ждать и надеяться. Конец иллюзиям, пустым мечтаниям о свадьбе, куче детишек и любви до гроба. После такой чудовищной лжи она Эдика на порог не пустит, в этом я был уверен.
Остаток вечера моя хозяйка обзванивала подруг и соседок и оплакивала своё разбитое сердце вместе с ними. Ох, не хотел бы я быть на месте Эдика, коему досталось от женских языков по первое число! Особенно беспощадно «проехалась трактором» по его моральному облику Тома Полякова. Ей-то уже приходилось лицезреть его подлую натуру.
Я не ошибся, когда думал, что Маша на этот раз не простит горе-кавалера. Конечно, Эдик пытался с ней связаться. Моя хозяйка сначала просто отказывалась отвечать на звонки, однако на следующий день взяла трубку, чтобы сказать: между нами всё кончено. Иди, мол, к своей, чудесным образом воскресшей. Прощай и не звони мне больше!
Эдик в ответ стал говорить, что Катерина его супруга только на бумаге: они давно уже не спят вместе, она ему весь мозг проела бесконечными придирками, всё ей не так, всё не эдак, злая, как собака, и готовит отвратительно, и детьми не занимается, да ещё к тому же гуляет направо и налево (а я раньше думал, что гуляют только налево). Короче, потерпи, Машенька, Костя закончит школу – я с ней разведусь и женюсь на тебе. Ну да, ну да! Потом «Лиля закончит школу», потом «вот закончат институт», потом «замуж выйдет», «до майора дослужится».
Но Маша в этот раз не была такой наивной. Кто единожды обманул – второй раз веры не будет. Обычно интеллигентная, она послала Эдика туда, куда, по законам анатомии, он не смог бы пойти при всём желании. Тут-то и выяснилось, что Маша, оказывается, страхолюдина и дура непроходимая, и он, Эдик, гулял с ней больше из жалости.
По правде говоря, я был доволен, что всё так вышло. И оттого - непростительно легкомыслелен. Я знал, что Эдик в ярости (как же, не он, а его бросили, задели мужское самолюбие!). Но следить за ним по магнитному полю не додумался. Да и до магнитного ли поля, когда рядом – угольно-чёрная шёрстка любимой, её ласковое мурчание и прищуренные от удовольствия глаза-изумруды?
От блаженства меня отвлёк неожиданный зов:
«Рамзес, беги скорей! С твоей хозяйкой беда!»
Луис? Из Чили? Конечно же, я кинулся со всех лап, параллельно просматривая магнитное поле и «разговаривая» с Луисом. Прости, Альма, на сегодня наше свидание придётся прервать!
Этот упырь подкараулил Машу в парке, когда она возвращалась с работы. Сначала, разя перегаром, уговаривал простить, вернуться к нему, клялся в неземной любви. Но моя хозяйка оставалась непреклонной. И Эдик рассвирепел. Ударил по лицу, грубо схватил за волосы и принялся свободной рукой стягивать с неё джинсы, крича при этом, что научит её, шлюху грязную, уважать настоящего мужика. Маша пыталась вырваться, звала на помощь, но я «видел», что силы явно не равны. К тому же, вокруг ни души.
Я припустил во весь дух и не заметил, как чуть не сбил с лап Альберта. Хорошо, в последний момент он отскочить успел.
- Рамзик, ты куда несёшься?
- Этот урод Машу насилует! – прокричал я на бегу.
Дядя Берт, ни слова не мяукнув, устремился за мной. Так вдвоём мы прибежали в парк. Эдик уже расправился с Машиными джинсами и теперь взялся за свои собственные.
Альберт прыгнул внезапно. Два десятка острых, как бритва, когтей, тут же вцепились в спину обидчика.
От неожиданной боли Эдик завопил. Альберт продолжал отделывать его не только когтями, но и зубами, приговаривая:
- Вот тебе за Сашу!
- А вот и за Машу! – мяукнул я и тоже прыгнул.
Но неудачно. Навернувшись со спины, я оказался у ног противника. Тот с лёгкостью отшвырнул меня, словно футбольный мяч, затем стащил со спины Альберта и со всей дури кинул в ближайшее дерево. Тот обмяк и остался лежать без движения. Хозяйка хотела кинуться ко мне, но тяжёлая рука Эдика помешала ей это сделать. Противно ухмыльнувшись, он приспустил штаны с твёрдым намерением сделать то, что собирался.
Тут я и озверел. Моё тело, раздуваясь, стало покрываться полосками. Лапы, обыкновенные, кошачьи, начали подгибаться, не в силах удержать такую громадину. Но уже через несколько секунд стали меняться и они, превращаясь в крупные, мощные. Постепенно теряла кошачий облик и морда. Что ж, битва так битва! Не на жизнь, а на смерть! Как там мой тёзка бился с хеттами? Из моего горла вырвался грозный рык.
Маша, увидев меня, упала в обморок. Эдик с визгом кинулся прочь, придерживая спущенные штаны.
Трус несчастный! Значит, на девушку и котов – всегда пожалуйста, а с тигром бороться – слабо? Нет уж, любезный, так просто не отвертишься!
Оскалив клыки, я погнался за Эдиком. Несчастный удирал так, что пятки сверкали, крича при этом слово, которое в фильме про Штирлица с головой выдало его радистку. Впрочем, находились у него и другие: «Люди, спасите!» и несколько неприличных.
Кто-то, наверное, меня осудит, скажет: позорного бегства противника вполне достаточно для победы. Но я, признаться, был так зол, что готов был Эдика загрызть. Хотя это и не по понятиям. Кодекс чести хищника гласит, что убивать можно в двух случаях: когда собираешься употребить жертву в
