Поводырь

послушать!
Трактирщик крякнул, откашлялся и потёр затылок.
А слепой продолжил.

Говорит:
- Пойдём, брат Ян. Нет здесь сухого хвороста, в болотине этой. Туман всё водой пропитал. Пойдём отсюда, а то рассвело уже и, если промедлим ещё, то до полудня из леса не выйдем и на праздник маркианов опоздаем. Плохо это: на светлый праздник опаздывать. Не будет к нам Маркиан милостив, если опоздаем.
Что ж, не оставаться же в лесу? Пошли.
Положил я ему руку на плечо. Идём.
Я палкой землю трогаю. Земля мокрая, хлюпает.
И поводырю не верю, и одному в лесу – пропасть. Молюсь, да прошу милости.
Встали вдруг.
Поводырь говорит:
«Друг, тут ручей впереди».
И плечо из-под руки убрал.
«Ручей впереди, перешагнуть его надо. Дно топкое, ты посохом своим не упрёшься. А если перешагивать – помешает тебе посох, больно велик он у тебя и тяжёл. Дай мнре его и я помогу тебе перебраться. Здесь, может, один шаг только нужен, но широкий».
Отвечаю:
- Нет уж, друг. Спасибо за заботу, да обойдусь тут без помощи. Перешагивай сам, а так переберусь. Это же ручей, не река. Замочу одежда, да уж ладно. В мокрой пойду.
- Дно илистое! – он мне кричит. – Может, в ил по колено уйдёшь. Да и упадёшь, упрямец слепой!
Я ему в ответ крикнул... Кажется, грубое что-то. Перепугался, признаться. Понял я окончательно, что за зверь тех двоих прибрал.
Испугался. Палкой начал махать.
А поводырь отбежал в сторону. Недалеко, видно отбежал. Зашуршала трава. А там...
Похоже, камень он в траве нашёл. Можем, заранее высмотрел. И кинул в меня. В голову попал.
Свет так ярко вспыхнул – будто прозрел я на миг.
А потом – опять темнота.
Когда пришёл в себя, то руки уж были связаны. И палки, конечно, не было. И спина больно саднила. Видно, он далеко меня по земле тащил. Сразу не стал убивать. Свежатины хотел.
Сидел я, к стене прислонившись. К стене, а не к стволу дерева. То есть, в доме я был. В хижине, стены которой были из толстых прутьев сплетены. Мне ли плетёные прутья не узнать?
Пол земляной, но земля сухая была. Это не та болотистая низина, это другое место.
Пяткам жарко, углями пахнет. И поводырь рядом.
- Очнулся, слепой? – спрашивает.
Я кивнул в ответ.
Вода попросил. Он помедлил, а потом поднёс что-то к губам моим. Чашу какую-то. Похоже, из дерева вырезанную.
Потом спрашивает:
- Знаешь, что с товарищами твоими стало?
Отвечаю:
- Думаю, убил ты их? А зачем?
Он сначала бормотал невнятно. Потом начал говорить про скотину, которая года три назад пала вся. Дескать, голод начался, а потом болезни. И Бог немилостив был, и Маркиан не спас. Птицу поели, с огорода всё выкопали и поели. А там и вовсе нужда задавила. Кто помер, кто болеть начал. Он-то сам дом свой в деревне бросил, в лес перебрался. Кору ел, мышей. Тогда и болезнь началась. Сначала сыпь по коже пошла, потом нога будто чешуёй стала покрываться.
Он и начал тогда людей выслеживать. На местных-то не нападал. Знал, что пропажу обнаружат и в лесу его быстро вычислят. На пришлых нападал, на богомольцев. Потом слепых полюбил. На слепых никто внимание не обращает. Есть они или уже нет их – кому интересно? Вот так и стал поводырём.
Уводил из города в лес. Там и свежевал.
«Мне» говорит «мясо нужно. Иначе болезнь меня сожрёт. Нога сохнет. Без мяса нельзя! Слабею быстро без мяса».
И ещё сказал, что от товарищей моих несчастных только самое лучшее взял. Мягкие части. В котомке принёс.
А меня вот полностью есть собрался. Долго есть. Куски закоптить, да в дупле держать, чтобы звери не добрались.
Вот такое вот задумал...
Когда я очнулся, у меня только руки были связаны. А как поговорили мы немного, так он и ноги мне связал. Это чтобы я не убежал.
А там, видно, сморило его. Да и поесть он, похоже, успел. Кусками теми, из котомки, перекусил. Я-то почуял мясной запах, на углях запёк.
От голода у меня слюна потекла. Противно было это чувствовать, да уж больно голод силён был. Потекла, чего уж там...
Сморило его. Задремал он. Я сопение услышал. По звуку и определил, что недалеко от меня лежит он, на полу.
У корзинщика пальцы ловкие. Я ноги ближе подтянул, узлы нащупал. Распутал их потихоньку. Осторожно пальцами двигал, старался лишних движений не делать, чтобы мясоеда этого не разбудить.
Ноги освободил, потом изогнулся – и руки из-за спины вперёд вывел. Ноги-то у меня босы, по счастью. Босыми пальцами ног узлы ослабил. Щупал узли и тянул за верёвку. И руками помогал.
Долго распутывался, вспотел весь. Но освободился. Ощупью вдоль стены двинулся. Хотел выход найти. И тут – палку свою нащупал!
Не ожидал, ей-богу! Он её не бросил, он её с собой прихватил! Понравилась она ему, как видно.
Обрадовался я, схватил. Да зашумел неосторожно.
Поводырь и проснулся! Заорал со сна, потом замер. Да и я застыл.
К шорохам прислушиваюсь. Потом встал я медленно. Палкой махнул. Тишина, не вадаёт он себя.
Я спиной прижался к стене, палку вверх поднял, чтобы голову защитить. А ну, как опять чем в голову бросит?
Страшно было до невозможности. От сердца собственного едва не оглох. Оглохнуть нельзя было, никак нельзя. Смерть тогда!
Стою, не двигаюсь. А он, видно, ждёт, когда я ослабею. Когда палку свою опущу. Ждёт.
А потом чувствую – двигаться он начал. Не услышал я это, а именно почувствовал. Будто что-то тёмное переместилось в воздухе. На полшага, но почувствовал.
И на надвижение это – прыгнул резко. Сам не знаю, почему так поступил. Будто сам себя толкнул вперёд. От отчания, верно...
Но этим я его и спугнул. Выдал он себя! Резко дёрнулся, ногой по земляному полу провёл. По шороху я его место и определил. Палкой впереди себя махнул и, как видно, по плечу ему попал.
Он заорал, я на звук ещё раз ударил. Тут уж по голове попал!
Сразу почувствовал твёрдость под палкой. Череп – он чувствуется.
Вот я дубасить и начал. Да так, что вскоре и брызги на меня полетели. Кровь хлестать начала, вот так вот...
Он упал, стонать начал и молиться.
Слышу голос его внизу, и добиваю мясоеда, добиваю.
А он мне:
- Не убивай, брат Ян, не убивай! Слепому из леса не выбраться! Крови много вытекло, глаз ты мне повредил. Я не могу уже навредить тебе, я ослабел! Не убивай меня, я помогу тебе выбраться! Ради Господа!
А сам, чувствую, пытается за палку схватиться. Перехватить хочет.
«Врёшь» думаю. «Из леса ты меня не выпустишь. Я хоть и слепой, но выдать тебя могу. Расскажу в городе про поводыря, что слепых в лес заводит и губит, так ты уже к богомольцам не сунешься. А там и в лесу тебя найти смогут, если стражники или крестьяне местные с тобой разобраться захотят. Нет тебе милости!»
Да врезал ещё пару раз. Хрустнуло что-то. Он застонал. Потом замолк.
Тёплая лужа до ног моих дотекла. Я попятился. Потом, руки вытянув, палкой мясоеда ткнул.
Перед тем, как уйти из хижины, хотел убедиться, что мёртв он. Нельзя было уходить, оставив его живым. А то ведь очнётся, и за мной пойдёт. В лесу найдёт способ, как меня убить. Подберётся и убьёт, хоть бы тем же камнем.
Ткнул палкой. Сильно, очень сильно. В живот, кажется. Живот мягкий, мясоед не отозвался. Кончик палки пощупал – липкий.
Вроде, прибил...
Ушёл прочь. Долго в лесу потом блуждал. Два дня, а то и больше. Оголодал вконец. Травой питался, кору жрал.
Думал, помру. Вот, хорошо, что жена твоя так далеко в лес забралась. Встретила меня, привела. Накормили вот меня, бедолагу, напоили. И спасибо!

- Жена у меня хозяйственная, - заметил трактирщик. – Ей для солений какие-то листья особенные нужны, вот она в лес и ходит. И богомольцев она любит. Божьи люди, чистые.
Трактирщик встал, подошёл к открывшейся от сквозняка двери и потянлу её на себя. Прикрыв плотно, задвинул засов.
Прошептал:
- Поздно, ночь на дворе. Похоже, дождь будет.
Потом, подойдя к Яну, спросил:
- Рад, что спасся?
- А то!
Ян улыбнулся – широко и беззаботно.
- Уж и не чаял! Вот оно...
- Тяжело выжить в наших краях, - заметил трактирщик. – Урожаи и впрямь скудные...
Слепой Ян допил вино и начал укладываться спать прямо на широкой лавке у стола.
Прошептал сонно:
- Зато хорошие люди пока не перевелись. Вот отдохну – да домой... прости уж, Маркиан! Не могу после такого к тебе идти...
Трактирщик дождался, пока гость задремал.
Услышав тихий сонный свист, подошёл к лавке.
Сказал:
- Свет не без добрых людей.
И вытащил из-за пояса нож.


Александр Уваров © 2009