проложили гостю путь до стойки, за которой усталая Мэри наливала очередную порцию пива.
- Добрый день, мэм, - гость учтиво склонил голову, - Могу я переговорить с хозяином этого заведения.
- Вряд ли, сэр, - ответила Мэри-Бэтт, искоса рассматривая нового посетителя, - Он уже два часа не выходил из своего кабинета, а значит упился до бессознательности.
Мужчина задумчиво почесал гладко выбритый подбородок и оглядел зал.
- Вы совершенно уверены, что у меня нет никакой возможности переговорить с господином Льюисом Мэрдоком? - спросил он, поймав на себе тяжелый взгляд одного и постоянных посетителей “Сытой свиньи”.
- Да скорее пекло замерзнет, чем эта скотина протрезвеет, - мрачно пробормотала девушка, ставя бокалы на поднос, - Если у вас есть к нему дело, то можете подождать за одним из столиков, только не мешайте мне работать.
Мужчина некоторое время задумчиво разглядывал кожаную ручку своего дорогого портфеля, а затем что-то коротко приказал своим дуболомам. Плечи здоровенных детин сомкнулись, образовав неприступную стену между притихшим отребьем и стойкой.
- Моё имя Бенжамин Квартовски из юридического агентства “Бренк и Квартовски”, - представился гость, положив портфель перед девушкой, - Я представляю интересы клиента, который пожелал остаться не названным. Согласно его воли я могу я должен обратиться к Льюису Мердоку или Мэри-Бэтт Стоун в заведении “Сытая свинья”, 132 Муди-Авеню, Чикаго, Иллинойс. Вы - Мэри-Бэтт?
Девушка кивнула, отставив поднос с кружками в сторону.
- Отлично!, - обрадовался Бенжамин и поспешно открыл портфель, достав оттуда лист бумаги, испещренный мелкими печатными буквами, и тяжелый, плотно перевязанный белой бечёвкой сверток, - Клиент просил передать вам, или господину Мэрдоку, этот сверток. Распишитесь пожалуйста в получении вот тут и тут.
Девушка взяла учтиво предложенную гостем перьевую ручку и вывела свою незамысловатую подпись на листе в указанных местах.
- Благодарю вас! - Бенжамин явно испытывал облегчение, расставаясь со свертком, - Рекомендую вам спрятать это, покуда господин Мэрдок не придет в себя. Всего вам хорошего, мэм.
Он вновь учтиво поклонился и свистнул своим амбалам. Дуболомы вновь проторили путь сквозь возмущающихся посетителей и вывели гостя из забегаловки. Девушка поспешно спрятала сверток в тайный ящичек, что Мэрдок встроил в стойку еще при открытии “Свиньи”, и побежала разносить пиво.
Той же ночью, когда Лютик, вдоволь надругавшись над Мэри, громко захрапел, девушка спустилась в зал, достала загадочный сверток и задумчиво взвесила его в руках. Он был тяжелее, чем казалось на первый взгляд, около девяти фунтов.
Аккуратно положив сверток на барную стойку, Мэри-Бэтт достала нож, которым нарезала лимоны, и перерезала бечёвку, высвобождая содержимое - четыре аккуратных слитка, которые тускло блестели золотом в неярком свете газовой лампы. По верх слитков лежал конверт, запечатанный сургучом.
Аккуратно поддев печать кончиком ножа бурую печать, девушка вскрыла конверт и достала от-туда лист из дорогой, плотной белой бумаги, с одной единственной строчкой, выведенной каллиграфическим шрифтом: “Пусть это золото поддержит “Сытую свинью” до моего возвращения”. Мэри некоторое время смотрела на четыре толстеньких слитка, покусывая нижнюю губу.
Быть может, в те мгновения в ней боролись противоречивые эмоции, роился целый хоровод мыслей и честность, побитая тяжестью жизни, вела неравный бой с искушениями. Так или иначе, утром в "Сытой свинье" не было ни Мэри-Бэтт, ни таинственного золота.
Через два месяца, внезапно разгоревшийся пожар, поглотил забегаловку вместе с отставным моряком и парой десятков посетителей. Через два года уже почти никто и не помнил, что на в старой обгоревшей развалине на Муди-Авеню когда-то было заведение с названием “Сытая свинья” и яркой неоновой вывеской.
Через семь лет развалены были снесены, чтобы освободить место для нового многоэтажного здания. Впрочем, через 6 месяцев строительство было приостановлено по причине нехватки денег, а спустя еще пол года и вовсе заброшено.
После трех лет и трех несчастных случаев, что так любят происходить с детьми на заброшенных стройках, всю территорию обнесли трехметровым забором с угрожающими плакатами “Смертельно опасно!” и “Осторожно! Возможен обвал!”.
Теплым летним вечером, когда солнечные лучи, прощаясь, гладили крыши домов, к этому забору подошел старый кот. Его обвисшая полосатая шкура лезла клочьями шерсти, а бледно-зеленые глаза были затянуты катарактой. Подойдя к деревянной преграде он принюхался, раздувая ноздри своего, разделенного шрамом носа, и громко мяукнул. Поведя единственным здоровым ухом, второе было порвано и безвольно лежало на косматой макушке, но не дождавшись ответа на свой призыв, кот угрюмо заворчал и улёгся на нагревшийся за день асфальт.
Он пролежал так всю ночь, а с первыми лучами солнца вновь огласил окрестности своим хриплым мяу. Просыпающийся город ответил ему шумом машин и чьей-то далекой руганью. Встряхнув обросшей головой, кот обошел забор вокруг и вернулся на прежнее место, вновь воззвав к городу, и вновь не получив ответа.
Так продолжалось день за днем, снова и снова. Кот просыпался, звал, совершал круг, вновь звал и вновь засыпал на одном и том же месте.
Люди, что жили в соседних домах, поначалу удивлялись странному коту, но вскоре привыкли и стали его подкармливать. Кто-то из особенно добросердечных даже пытался забрать полосатого часового домой, но кот не давался в руки. Другие добряки натащили ему старых тряпок и пустых картонных коробок, устроив старику вполне удобное лежбище, защищенное от дождей и ветров.
Прошло лето, а за ней и осень. Кот всё так же сидел у забора, раз в день совершая обход и вновь возвращаясь на то-же место. И, хотя, с наступлением зимних холодов его голос ослабел, а глаза совсем перестали видеть, он упорно продолжал звать кого-то. И не было в его зове грусти или отчаянья, только немного обиды.
Постепенно старость стала одолевать полосатого стража. Все реже покидал он своё убежище для обхода и все чаще спал, свернувшись в пушистый комок. И, в одно морозное утро, собирающиеся на работу жители узкой улочки не услышали привычное хриплое мяу.
Кто-то спустился и заглянул в картонный домик,кто-то забрал безжизненное мохнатое тельце, кто-то убрал коробки. Еще долго, проходя мимо высокого забора, люди с приятной грустью вспоминали мохнатого часового. И, хотя никто не знал, к кому обращал старый кот свой мяв, но его помнили гораздо дольше, чем всех обитателей “Сытой свинье” вместе взятых.
