Два звонка для Ивана Дашкова (13) продолжение

13. Беглецы


Это только издалека кажется, что в армии жизнь скучна и идет в строгом соответствии с планом боевой и политической подготовки. На самом деле в армии, а в авиации особенно, жизнь постоянно приносит такие сюрпризы, которых не только не ожидаешь, но и никогда бы не хотел получить. Тут дело обстоит так же как  с неприятностями, которые, как известно, бывают четырех разновидностей: первая – когда теряешь то, что имеешь, вторая – когда не получаешь то, что мог бы получить, третья – когда получаешь то, что не хотел бы получить и, четвертая, когда кто-то получает то, что и ты  не прочь получить.
В советские времена парней с судимостью в армию не брали. По крайней мере, туда, где вручалось боевое оружие. Но чтобы и «откинувшиеся зэки» не чувствовали себя обойденными заботой партии и правительства, а также чтобы они не страдали от комплекса неполноценности их брали в военно-строительные отряды. Там царила обстановка мало чем отличающаяся от порядков царящих на зоне. В морской авиации военных строителей из-за зеленого цвета формы почему-то звали «чехи». Хотя, как известно, зеленый цвет преобладает в формах практически всех армий мира.
Некоторые солдаты, уже отсидевшие свой срок, успели на воле опять натворить дел и, прячась от правосудия и очередного срока, сами прибежали в военно-строительные отряды. Смена кожи не делает из змеи голубку. И эти «орлы» в армии продолжали вести себя, как на зоне, только с большей степенью свободы. В военно-строительных отрядах царила дедовщина, процветали пьянство, наркомания и воровство, происходили жестокие, даже с убийствами, драки. И, вот она мудрость начальников, если кто-то из таких, с позволения сказать, солдат попадал за свои злодеяния под следствие, содержали таких подследственных не в СИЗО, а на тех же гауптвахтах, что и матросов сбежавших в самоволку к девчонкам или не слишком расторопно одевающихся по команде «Подъем!». Такое начальство полагало, мол, достаточно издать соответствующую инструкцию и механик авиационный  будет так же бдительно стеречь подследственных, наполовину уже зэков, как и профессиональный конвоир.
У подследственных на гауптвахтах особый режим, кстати, гораздо мягче, чем у обычного «губаря». Им полагалась нормальная постель, в то время как самовольщики спали на голых «вертолетах», деревянных нарах, иногда поднятых на козлы, а чаще лежащих прямо на цементном полу. Были гауптвахты, на которых даже «вертолеты» не выдавались, и арестованные спали прямо на бетоне, укрывшись шинелями или бушлатами. Коменданты таких гауптвахт были уверены, что если выдать матросам нары, то они тут же покончат жизнь самоубийством отколов от доски «вертолета» острую щепку. Очевидно, из-за таких военных и пошли гулять по свету анекдоты про воинскую тупость.
Подследственных не гоняли ни на работы, ни на строевые занятия, а кормили в первую очередь. И стерегли их люди, не имеющие никакого охранного опыта, чем потенциальные преступники часто пользовались.
Рядовых Махиню, кличка Шток и Болдыря, кличка Болт, двух военных строителей, арестовали за издевательства над сослуживцами. В ходе следствия всплывали все более и более неприглядные факты. Избиения, воровство, изнасилования молодых солдат – вот неполный список инкриминируемых им деяний. Инициатором и вдохновителем гадких дел и делишек, как правило, выступал низкорослый и худосочный Василий Болдырь, а роль главного исполнителя отводилась  верзиле Петру по кличке Шток.
Полгода назад неподалеку от казармы военно-строительного отряда был обнаружен труп немолодой женщины. Экспертиза показала, что перед смертью женщина подверглась изощренному изнасилованию и пыткам. Стрелка следствия все увереннее и увереннее показывала на преступников, совершивших это злодеяние  - Петр Махиня и Василий Болдырь.
Для завершения следствия нужны были показания их сослуживца Маневича, который три месяца назад демобилизовался. Демобилизованный, которого ждали тут, как свидетеля, имел непосредственное отношение к убийству. В далекой Украине его арестовали, как соучастника и в описываемый момент в поезде для заключенных везли на очную ставку с подозреваемыми.
Молодой следователь, допрашивая Махиню, потерял над собой контроль и, желая быстрее получить признательные показания проговорился:
- Махиня, советую вам для облегчения участи чистосердечно признать тот факт, что это вы убили женщину.
- Какую еще женщину, гражданин начальник? Никого я убивал.
- А ту, которую вы втроем, вместе с Маневичем и Болдырем, изнасиловали и до смерти замучили.
При упоминании Маневича Болдырь вздрогнул и изменился в лице.
- Да-да, вместе с Маневичем. Его уже арестовали и через неделю, он будет здесь.  Маневич согласился сотрудничать со следствием. Собственно, дело уже закончено, осталось только провести очную ставку. Но тогда, учитывая ваши предыдущие дела, вы сядете на максимальный срок строгого режима. А учитывая социальную обстановку в регионе можете и «вышку» схлопотать.
- Разрешите день-другой помозговать. Может чего и вспомню. Ну, хоть до завтра.
- Хорошо. Идите. Думайте. Конвой! Уведите.
В большой тревоге Махиня вернулся на гауптвахту. Он еле-еле дождался вечерней прогулки. Выводили их два матроса из состава караула, понятия не имеющие, как надо обращаться с людьми типа Махини и Болдыря, и не знающие, что от них можно ожидать. В нарушение инструкции, вывели обоих подследственных, на положенную им ежедневную прогулку, одновременно, во внутренний двор гауптвахты.
Смеркалось. С пролива подул острый, холодный ветерок. Часовой на вышке, рассудил, что два караульных с оружием во дворе эквивалентны одному на вышке. Опасаясь за судьбу ужина,  он покинул свой пост, не дожидаясь смены. Караульные матросы, найдя недоступный для ветерка закуток, спокойно курили, не обращая внимания на подследственных, которым общаться между собой, согласно мудрой инструкции, строго запрещено.
- Болт, - высоченный Махиня пригнулся к уху маленького Болдыря, - похоже, нам дец! Следак сказал, приняли Мануху и таранят сюда. Он уже чистяк подписал. Осталось только очную ставку провести.
- Это хана! – ответил Болдырь, - может и вышак обломиться. Групповуха, мочилово и прошлое – в совокупе – вышак. Надо когти рвать.
- Ты, - предложил Махиня, - салабонов отвлеки. Попроси закурить. А я их вырублю. Как нефиг делать.
Болдырь, и так своей жалкой и хилой фигурой не внушал опасений еще сильнее скукожился и, прихрамывая, поковылял к выводным:
- Корефан,  - заныл он возле одного из матросов, - оставь подымить. Совсем худо мне. Уже две недели тут держат. Все кончилось, а курить охота.
- На! Держи, бедолага, - добродушный матрос протянул пачку сигарет.
- За что вы тут? – поинтересовался другой.
- Да, ни за что. Начистили рыло борзому, гы-гы, а он в отруб и в санчасть, - маленький солдат, не спешил отдавать пачку доброхоту и медленно, как бы переминаясь с ноги на ногу, отступил на пару шагов к середине двора.
Два любопытных дурачка последовали за ним, выходя из закутка. Интересуясь подробностями, они потеряли остатки бдительности, чем и воспользовался Шток. Подкравшись сзади, он нанес сокрушительный удар огромным кулаком по затылку доброму матросу, поделившемуся сигаретами. Левой рукой он сдернул с плеча, падающего на землю, автомат, ловко перевернул его в воздухе и ударом приклада в висок сбил с ног второго караульного.
Два негодяя обшарили карманы лежащих без движения матросов, сняли с них бушлаты, забрали подсумки с патронами, напялили на свои стриженые головы черные бескозырки и подошли к никем не охраняемому забору. Махиня, прислонившись к забору спиной и сложив ладони лодочкой, перебросил Болдыря через трех метровый забор, который комендант так и не удосужился украсить четырьмя рядами колючей проволоки. Потом перебросил автоматы, разбежался и в два быстрых и мощных движения перепрыгнул через забор.
Было уже совсем темно, когда они, прячась в тени домов и редких деревьев, добрались до железнодорожной станции. В северном направлении медленно двигался пустой товарный поезд. Выгрузив в порту лес, вагоны катились за новой порцией бревен.
Беглецы запрыгнули, на пустую платформу, и залегли в тени ее низких бортов. Затем перебрались в ближайший полувагон.
- Вот так потихоньку доберемся до Комсомольска. А там тайгой на запад. В большом городе легко затеряться. А с этими друзьями, - Болдырь похлопал по стволу автомата, - не пропадем.
Двигаясь медленно, с рывками и остановками порожняк двигался на север. На первой большой станции состав снова остановился. Бандиты притихли и прислушались. Рядом с путями обходчик беседовал с вохровцем.*
- Семеныч, там по линейной обьявили: два бандюгана сбежали.
- Когда?
- Часа два-три назад. На разъезде уже предупреждены и все вагоны прочешут. Но, я думаю, что зря это. Их надо в тайге ловить, быстрее всего тайгой в сторону Хабаровска подались. Они все туда бегут. По железке опасно, тут и мы, и менты, и погранцы. В пять минут сцапаем. В Ландышах - погранотряд. Там все вагоны старательно перетряхивают.
- Слышь, а вдруг они здесь, в этом составе?
- Вряд ли. И не наше это дело. Они вооружены. Два автомата. Мне лишняя дырка в башке – ни к чему. Да и тебе, думаю,тоже.
- Если и появятся, - Семеныч похлопал себя по кобуре, я не промахнусь, ты же знаешь, как я из нагана стреляю. Первое место на соревнованиях Камчатской флотилии. Правда, это было давно, когда срочную в конвойке служил.
Раздался гудок отправляющегося поезда, и состав в облаке пыли, со скрипом и лязгом тронулся.
- Дальше этим поездом не поедем, - Болдырь старался казаться спокойным, - придется пересаживаться на одиннадцатый номер, не дожидаясь станции пересадки.
Когда фонари и прожекторы станции скрылись за поворотом, преступники, напряженно вглядываясь в темноту, пользуясь медленным ходом товарняка, спрыгнули на невысокий откос. Параллельно железнодорожному полотну тянулась улучшенная грунтовая дорога.
- Если топать вдоль нее, - показал рукой вперед Болдырь, - скоро будет поворот вправо. Потом, еще через пять километров, рыбацкий поселок. Там можно стыбздить лодку, если повезет, с веслами, а если круто повезет, то и моторку. Переправимся на другой берег и заляжем в протоках.
- И откуда ты все это знаешь?
- Как-то нас из зоны сюда на пахоту возили. Вот эту дорогу мастырили. Выходит для себя. Гы-гы!
-  Ну, а дальше что?
- Дальше! Догребем протоками до пирса. Одно только скачковое место есть, километра два против фарватера у всех на виду надо будет пройти. Только народу тут немного, редко кого встретишь. Всего кил десять. Но в протоках течения почти нет, так что - выгребем. А на пирсе полно лодок и стережет их древний дед. Выберем моторку получше, бензина побольше. Дальше вверх по Тумнину, до Мули, а Мули так петляет, что хрен нас кто найдет. Впереди лето. Переплывем Амур, а там тайгой, на запад. Хорошо бы телка с собой взять.
- Зачем! С коровой нас в пять минут сцапают.
- Тундра! Ты знаешь, как с Колымы бегут? Пахан, по пьяни рассказывал. Двое деловых, сманивают молодого в бега. Идут через тайгу. Если харчей хватит – его счастье. Нет, в трудный момент его на чифан пускают.
- Ты, чо? Жрут?
- Припрет – отца родного зачифанишь. А ну,