губами потрясенный воевода.
- Это Куркуас, двоюродный брат императора, - раздался рядом тихий, низкий голос, - Ты сильно ошибся, рус.
Икмор медленно поднял глаза. Он стоял над телом поверженного противника, один из трех десятков воинов, бросившихся навстречу славе, которые пали на поле битвы, так и не сумев достичь цели. Вокруг него верхом на своих восхитительных скакунах не спеша кружили «бессмертные», замыкали кольцо, словно старый матерый хорт, сужающий круги, перед последним прыжком. Посреди этого круга, напротив Икмора, спешившись, стоял высокий черный араб, могучий, неутомимый и безжалостный, с обнаженной сверкающей саблей из великолепной дамасской стали. Это был Анемас, предводитель «бессмертных».
Воевода глубоко, во всю грудь, вдохнул, посмотрел в бездонное синее небо и, плохо скрывая подступившую к горлу досаду, попытался улыбнулся. Только теперь он понял, как неимоверно устал. Его доспехи были буквально искорежены от многочисленных ударов, которые приняли русичи на себя во время своей стремительной атаки, плечи и руки нестерпимо болели от усталости, а из кольчуги, разорванной под правым боком, медленно текла темная, липкая кровь.
- Негоже опаздывать на службу в Перунов полк, - тихо проговорил Икмор, весь подобрался, поднял меч, пристально посмотрел в глаза врагу и они медленно начали сходиться…
Уже в сумерках несколько византийский всадников, с гиканьем и улюлюканьем, приволокли его обезображенное тело к стенам Доростола и бросили напротив городских ворот.
Глава 6
Морозный северный ветер с размаху бьет в лицо, пробирает до самого нутра, железной хваткой сжимая легкие, наполняя их безудержным восторгом и радостью. Яркое солнце слепит глаза и сверкает на белоснежном снегу, который укрыл все на свете, покуда хватает глаз, густой пар валит из конских ноздрей, и они, совсем еще дети, несутся во весь опор по главной городской дороге. Зазевавшиеся прохожие шарахаются в стороны, неуклюже валятся в снежные сугробы и что-то кричат им вслед. Потом старый Асмунд, уже тогда старый и седой как лунь, отчитывает их, грозно глядя из-под своих кустистых бровей, пряча улыбку в густую бороду. Пока они еще все вместе, неразлучны и преданны той дружбе, которая бывает только в детстве, юные Ратибор, Икмор и Святослав. Казалось, что все еще впереди, но впереди было лишь то, что соткано на прялке судьбы великой богиней Макошью.
И вот теперь он остался один. И все чаще Святослав ловил на себе взгляды, в которых скользило непонимание, неприятие, а то и откровенное осуждение этого похода, принесшего неисчислимые жертвы неведомо за что, на чужой земле, так далеко от родного Киева.
Князь смотрел на кровавое красное солнце, заходящее за горизонт, на медленно разгорающееся звезды, пылающие, словно угли в костре, на багровый закат, догорающий там, внизу, за стенами крепости, смотрел и молился. Приближалась ночь накануне Перунова дня и как только солнце окончательно скрылось из глаз, ворота Доростола распахнулись и россы, обнаженные по пояс и вооруженные одними лишь мечами, вышли из крепости и при свете факелов стали искать по всему полю тела своих павших товарищей. Вскоре под крепостными стенами зажглись огромные погребальные костры, пламя от которых достигало самих небес, слизывая даже высокие звезды, склонившиеся над осажденным ромеями городом.
Русичи стали полукругом перед кострами и запели свои погребальные песни, от которых кровь стыла в жилах, затем привели пленных, захваченных во время своих вылазок, и тут же стали приносить их в жертву. Византийцы, поднятые по тревоге во всем вооружении, с ужасом смотрели на кровавое священнодействие, не в силах пошевельнуться. Что-то темное, смертельно опасное, бездонное, полузабытое и родное веяло от всего этого, и некоторые после клялись, что видели огромного Великана, ростом до самого неба, одетого в длинную волчью шкуру мехом наружу, с белыми, как снег, волосами и бородой, развевающимися на ветру, в шапке, увенчанной турьими рогами и с посохом в руках, на который Он опирался, когда шел по звездам.
На следующий день назначили совет, на который пришли все князья, воеводы и знатные воины. Были здесь и новгородцы Волк с Горыней и Волхом, древляне Избор и Кудеяр, лютич Осмол с сыновьями Белояром и Воиславом, словене во главе с Яросветом, варяги Ставр, Коловрат и Рогволд и еще многие храбрые вои, которые пошли в этот поход со Святославом. Воевода Волк предлагал в одну из безлунных ночей погрузиться на ладьи и тайно покинуть Доростол, памятуя о том, как он ушел из Переяславца во время мятежа, устроенного сторонниками ныне покойного императора Византии Фоки, когда Святослав был вынужден вернуться в Киев, внезапно осажденный печенегами. Но с этим многие не согласились, ибо греки, после молниеносного нападения россов на их корабли, наверняка учли свои ошибки и умножили охрану и могли сжечь своими огнеметными машинами весь флот князя.
Варяги настаивали на переговорах с Цимисхием, что по их мнению выглядело скорее ничьей, чем поражением. С их предложением были согласны многие, кто уже не видел смысла в продолжении похода:
- Одну дань мы уже от ромеев взяли, как и предки наши делали, можно и домой воротиться, тут ничего постыдного нет, ведь возвращаемся мы непобежденными. Да и зачем нам мир с Болгарией при войне с Византией? Ведь купцы киевские и новгородские торгуют с ромеями издревле, да и воины многие наши служат у императора, пользуясь его большим расположением. Так стоит ли продолжать войну, княже?
Но Святослав уже не слушал, память уносила его в такую далекую теперь юность, когда он в первый и последний раз был в столице Византии Константинополе. Его мать княгиня Ольга ездила в Царьград с посольством, через два года после своего первого визита, когда и приняла там крещение. Жалкие попытки сватовства императору Константину Багрянородному не увенчались успехом, и она попыталась женить старшего сына Святослава на греческой царевне, однако и это предприятие закончилось грандиозным провалом. Император в открытую унижал ее, оказывая внимание не как к правительнице великой северной державы, а как к рядовому послу, сыну же ее и его людям и того меньше, как к прислуге. Однажды, на очередном обеде, он, смеясь, поднял кубок с вином, которого выпил уже изрядно, и громко произнес:
- Если когда-нибудь, какой-нибудь народ из этих неверных и худородных жителей Севера потребует войти в свойство с царем Ромейским и взять его дочь в жены, то немедля надлежит такое их неразумное требование отклонить!
Последние его слова потонули в дружном хохоте придворной знати. Княгиня, согласно этикету, стоящая сбоку от трона, где восседали императрица и ее невестка, глупо улыбалась, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разрыдаться от стыда. Юный Святослав покинул Константинополь, не дожидаясь окончания визита.
Презрительно смотрел он на раскинувшийся перед ним Город городов, сидя на носу ладьи, отплывающей от пристани - смотрел на омерзительных рахдонитов, торгующих рабами на городском невольничьем рынке, на наемников со всего света, воюющих за звонкую монету, служителей новой веры, готовых за деньги боготворить любую власть, лишь бы быть обласканными сильными мира сего и возвышаться над чернью. Взгляд юноши упал на городские ворота, где еще совсем недавно висел щит, прибитый самим Олегом Вещим в знак победы свободного Севера над глумливой империей Юга. Теперь же на воротах висел герб Второго Рима, уродливый двуглавый орел, увенчанный двумя императорскими коронами и держащий в лапах своих меч и крест.
Старик Асмунд, сопровождавший Святослава в этой поезде, сидел рядом с юным князем на скамье и молчал. Наконец, тяжело вздохнул:
- Не печалься, княже, все образумится. Все, что ни посылают нам Боги, все к лучшему.
Святослав резко повернулся к нему, сжав кулаки, засопел, раздувая ноздри, подался вперед, на глазах его блестели слезы:
- Почему же Они позволяют свершаться такому? Почему терпят эту мерзость и срам? Почему не уничтожат это гнездо, в котором змеи поедают даже самих себя ради власти над себе подобными и ради богатства?
- А зачем Боги дали тебе в руки меч? – твердо спросил Асмунд, - Или ты думаешь, что Они должны все делать за нас самих? Сварожье Коло вертится, время Светлых Богов уходит, и сила Их слабеет, потому все теперь зависит от нас. Суть Византии первым понял Олег Вещий, но сил разгромить ее у него не хватило, надо было строить Русь, укреплять границы, многое заново создавать. Отцу твоему Игорю не суждено было завершить дело, начатое Олегом, руки наемных убийц византийских дотянулись до самого Киева, поэтому теперь это твой жребий, князь. Ибо нет у нас надежды, кроме как на князя нашего Святослава Игоревича, и нет князя, кроме него. Возмужай же, Святослав, и прими власть, данную тебе самим Родом Всевышним, заверши дело, начатое твоими предками славными, Олегом Вещим и Игорем Рюриковичем!
Дружинники, сидевшие на веслах, перестали грести, один за одним вставали со своих мест и полукругом обступали молодого князя. Те, кого он знал с самого своего рождения, с кем ел с одного острия ножа и пил из одной братины, стоял плечом к плечу во время жаркой битвы и с кем вместе смотрел в глаза Смерти. Наконец, Свенельд вышел вперед, крепко взял его за плечо и громко сказал:
- Святослав, твоя дружина пойдет за тобой и в огонь и в воду!
Глава 7
И вот теперь, много лет спустя, он не знал, что сказать своим братьям по оружию. Что сказать тем, кто шел в самый кровавый бой только потому, что впереди них шел сам князь, а теперь эти люди просто не понимают самих замыслов Святослава, его призвания и его выбора, сделанного им много лет назад. Медленно, взвешивая каждое слово, в глубоком раздумье, словно бы разговаривая сам с собой, он наконец произнес:
- Неужели погибла слава, которая шла вслед за войском россов, легко побеждавших соседние народы и без кровопролития завоевывавших целые страны, и мы теперь позорно отступим перед ромеями? Говорите, что довольно нам дани от Византии, но разве мы какие ремесленники или оратаи, добывающие хлеб в поте лица своего, или же мы мужи крови, берущие оружие в руки для исполнения своего священного долга? Итак, братия, проникнемся же мужеством, которое завещали нам наши предки, вспомним о том, что мощь россов до сих пор была несокрушимой, и будем сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на Родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные мужей доблести. Последний раз я зову вас на бой, ибо память павших, оставшихся неотомщенными, вопиет во мне, и не смогу я обрести покой ни на этом свете, ни на том. Кто со мной?
Следующим утром городские ворота распахнулись, русичи стали выходить из крепости и строиться в боевом порядке. Задача стояла практически невыполнимая, против свыше ста пятидесяти воинов империи Святослав мог выставить лишь тридцать тысяч. Зная, что в отсутствии печенегов прикрывать фланги руссам будет некому, Цимисхий наверняка попытается охватить войско князя
