Песнь 9.
Ана забилась в угол и не поднимала глаз. Спутанные волосы, впалые щёки, худые пальцы – жалкая. Кто бы знал, сколько страдания, сколько боли принесло ей заточение. Она ослабла, потеряла интерес ко всему. Даже не кричала, когда её пытали. Казалось, одна лишь оболочка безвольно сидела в камере, а душа уже покинула землю, поэтому несчастная не брала ни крошки в рот – незачем.
Она потеряла слишком многое – ту новую жизнь, которую трепетно вынашивала под сердцем. Вместе ушёл и смысл во всём её существовании. Стало горько, больно, невыносимо жить. Чтобы как-то привнести хотя бы долю смысла, она лишилась разума: она качала на руках что-то незримое и пела ему бессмысленные песни. Ради чего? Может быть, внутренне она ожидала спасения?
И оно пришло. Только слишком поздно.
У решётки встала фигура в чёрной мантии.
- Сестра моя, Анхела! – вскричала Ана, бросаясь в ноги пришельцу и прислоняясь щекой к плотной материи. – Ты здесь! Ты здесь! Ты здесь!
Пришелец лишь отшатнулся.
- Что ты говоришь такое? – возмутился он. – Ана, опомнись, я – твой брат.
Просто ему сообщили, что Ана лишилась рассудка. Как же не хотелось верить этому... Бедная, несчастная Ана. Как судьба допустила такое?
- Всё же не понимаю, что же мир так жесток... – вздохнула Анхела, опрокидывая стаканчик вина и припадая к плечу падре Сальвадора. – Ах, моя бедная, бедная сестрица!
Вокруг грохотал пьяный хохот. Никто, кроме падре не слыхал её слов – и не надо было. А она отставила стакан в сторону, подняла лицо на Сальвадора.
- Ты обещал мне поцелуй, - напомнила она, подставляя сладкие от вина губы.
- Не сейчас, - Сальвадор отстранил её.
- А если я умру через минуту? – обиделась Анхела.
Она ловко притянула Сальвадора к себе, и впилась в него губами. Холодные пальцы скользнули по его шее, готовые задушить в страстном порыве. Пьяный поцелуй. Одурманенная вином Анхела не в силах сдерживать себя. Она вовсе потеряла рассудок, слившись страстным поцелуем с любимым человеком. Пусть на неё ошарашенно смотрят сотни глаз – она будет наслаждаться Сальвадором в эту минуту. Возможно, последнюю минуту её жизни, полной лжи. Только в этот момент она решилась продемонстрировать всем правду – свои оголённые чувства.
Анхела плотнее прижималась к Сальвадору, чувствуя, как трепещет его сердце под слоями ткани в клетке из костей. Он пытался отстраниться, но слишком упорна была Анхела, не желавшая его отпускать от себя.
- Анхель, ты пьян! – с отвращением провозгласил Сальвадор, сплёвывая, когда женщина оторвалась от него.
Она виновато поглядела на него своими зелёными глазами и отвернулась.
- Прости, - прошептала она. – Случайно получилось.
Но кто-то уже с громким криком «дьявол! дьявол!» столкнул её с лавки, схватил за подол чёрной мантии, протащил по полу. Она сопротивлялась. Пыталась подняться. Её отпустили, но начали избивать ногами: толчок в живот – и она съёжилась от боли; удар медной подковкой на каблуке сапога в спину – она хотела закричать, но голос покинул её, и лишь слёзы выступили на глазах; удар мыском сапога в переносицу – и из ноздрей по лицу побежали две тёплые струйки; толчок в темя – и потемнело в глазах. «Это расплата за мою жестокость. Я тоже так делал,» - пронеслось в голове, прежде чем Анхела забылась.
Очнулась она уже в пустой холодной камере. Мимо промелькнула крыса с громким писком. Сквозь сильнейшую боль по всему телу чувствовались покусывания клопов. Любое движение давалось лишь через страшную боль. На лице запекалась кровь. По скулам сбегали слезинки и прятались среди волос. Сердце лениво билось в грудной клетке. «Сердце, - одними губами шептала Анхела, преодолевая страшную боль, - сердце, почему ты бьёшься? Остановись. Найди покой. Мой пульс, когда ты оборвёшься?»
Это ещё не ад, но преддверие к нему. Подготовка к тому, что будет потом. Люди вершат свои земные суды, вовсе позабыв о главном Судье. Как смешны и нелепы Ему оттуда кажутся людские драмы.
«Какие мы глупые,» - подумала Анхела, которой каждый вдох давался с трудом. Над нею парило холодное дыхание смерти. Тело её уже не было пригодно к жизни: порвано, поломано, почти опустошено. Вот-вот – и душа скоро воспарит ввысь. Нет, низвергнется сквозь землю в Геенну Огненную и будет следит чрез маленькую щёлочку за жизнью в людском мире. Она безотрывно будет наблюдать за каждым шагом одного-единственного человека, и пламя в ней будет жарче, чем в самой Преисподней.
Анхела разразилась истерическим хохотом – что-то обрушилось в ней. Только сейчас она была бессильна отогнать от себя самый гадкий вопрос: зачем она живёт? Получилось так, что смыслом всей её жизни стала ложь, которая доставляла множество неудобств не только ей самой. Но что ещё делать, когда выбора нет?
- Ненавижу, - прохрипела она и ослабшей рукой ударила в каменный пол. – Будь всё проклято...
И таким ничтожным, таким мерзким мир показался ей в этот момент. Но разве есть для неё место лучшее? Нет. И быть не может.
Песнь 10.
- Мне дали время подумать, - натянуто улыбнулась Анхела Инквизитору. – Я воспользовался им. Я понял, насколько жалок, насколько ничтожен – как каждый человек. Кто вам дал право решать чужие судьбы, когда вам неизвестно, что с вами случится завтра? Это дозволено лишь Богу. Земных судов я не признаю. Да, знаю, здесь будет уместен и другой вопрос: кто наделил меня всеми этими правами?
Никто.
Именно поэтому я должен покаяться пред всеми в том, что за свою жизнь совершал ужасные злодеяния. Нет, я не причисляю к ним то, что, будучи женщиной, одевался и вёл себя, как мужчина, что противоречит законам христианства. Скорее, это был radix всех моих прескверных дел. А так, что может быть плохого в желании помогать людям?
Однако желание моё было, может, и подразумевало добродетель, но оно было сопряжено и с моею жестокостью, проявившейся ещё во младенчестве. Всегда мне доставляли удовольствие зрелища людских драк, ласкали слух крики боли. Я любил лица, искажённые страхом. Кое-что из перечисленного часто приходилось встречать, будучи лекарем, особенно во времена поветрия. Но больше всего удовольствия мне доставляло сожжение мертвецов. Я слушал, как, не выдерживая жара, они постепенно разрываются, громко хлопая, и из них испаряется вместе с кровью вся зараза.
Однако не только во времена поветрия я делался спутником смерти. Я убивал. Порою не своими руками. Могу раскаяться в трёх своих смертоубийствах. Первое я совершил ещё студентом. Medicum Angel ex Coimbra – я учился там. Мой университетский приятель как-то вызнал о том, что я совершенно не то, что все видят. Он пообещал мне молчание, в обмен на которое я должен был отдаться ему не рез и не два... Он был сильно голоден. В первую же ночь я привязал его к кровати и зажал лицо подушкой. Он стонал, бился, пытаясь сбросить меня, но я всё сильнее прижимал подушку к его лицу. Когда тело его начало дёргаться в предсмертных конвульсиях, я не почувствовал ни жалости, ни страха. Я просто испытал то же, что обычно испытывал при близости с мужчиной. К слову сказать, именно этот человек лишил меня невинности.
Второе, в котором я желаю признаться вам, было совершено сразу после того, как сестра моя Ана была освобождена. Я убил её. Просто уже тогда я знал, что мне придётся умереть в скором времени. Кому она нужна, безумная, после того, как я покину её? Она хохотала вместо того, чтобы рыдать. Она качала на руках того ребёнка, которого вы отняли у неё. Я напоил её отравленным вином, а она уснула и больше уже никогда не проснётся. Согласно тому, что мне приходилось читать об этом яде, сестра моя умерла безболезненно. Она была единственным человеком, кому я боялся причинить боль, ведь родители завещали мне трепетно оберегать её, но я не сдержал слова... Тело её я закопал в погребе того места, где мы остановились. Но перед тем, как похоронить Ану, я осмотрел её. Знаете, это подтолкнуло меня на последнее убийство – самое справедливое убийство, какое я только мог совершить.
Сейчас я буду говорить страшные вещи, обличающие Святую Инквизицию, так что если вам неприятно, то советую закрыть уши.
Я имею представление, о том, как вы пытаете людей, особенно сейчас. Так, осмотрев тело моей покойной сестры, я могу смело утверждать, что, помимо тех пыток, каким её подвергали палачи по предписанию, они ещё надругались над ней. Ах, все вы похотливые свиньи! Сколько всего претерпела моя несчастная Ана. Только ради неё я сделал так, что те двое тюремщиков умерли, как подобает бешеным псам. Одного я усыпил и усадил на цепь, свободный конец которой примотал к деревянному колу, вбитому в землю. Он проснулся от того, что металлический ошейник нагрелся – я поджог кол, и жар от пламени раскалил цепь. Я стоял и смотрел, как мучается эта скотина, а он плакал и визжал, как свинья. Когда мне надоели его мольбы о пощаде, я поджёг на нём одежду и ушёл. Второго я подвесил к потолку за ноги и вырвал все зубы и язык. Я помню тот ужас в его глазах, слёзы. О, этот взгляд!
Инквизитор смотрел на измученную ослабленную женщину, и ему не верилось, что она с таким упоением может рассказывать о совершённых ею убийствах, страшных по своей жестокости и хладнокровию. Его массивная нижняя челюсть хищного животного отвисла, прижав к шее жирный второй подбородок.
- Так зачем же рассказывать всё, если вы презираете земной суд? – вымолвил он, как только Анхела умолкла.
Женщина ответила ему:
- Просто это сложнее исповеди, когда только падре знает о твоих грехах.
- Ты чудовище! – выкрикнул присутствовавший на процессе дон Пабло. – Как мог допустить злой рок, что лучший мой ученик окажется таким жестоким человеком, не считающимся ни с чем? Как могло случится такое, что женщина окажется так хладнокровна? Почему тебя зовут Ангелом?
- Я безумный ангел, - улыбнулась безумной улыбкой Анхела. – Я падший ангел. Я извечный спутник смерти – Пятый Всадник Апокалипсиса.
Инквизитор зачитал приговор: сожжение заживо. Затем он обратился к Анхеле, с лица которой так и не сходила усмешка безумца:
- Ваше последнее желание?
- Мне почти нечего терять, - отозвалась девушка. – Скажите мне, что сталось с доном Сальвадором?
- Его лишили сана, - ответил Инквизитор.
- И всё? Как хорошо. Я хочу увидеть его за пару часов до своей смерти. Можно?
- Пожалуй, да.
Post scriptum.
Людям скучно. Люди нуждаются в зрелищах. Они любят жестокость, поэтому не должны осуждать хладнокровие. Но если не оно, то стоит ли тогда сжигать человека лишь за то, что он нарушил запрет не рядиться женщине в мужское? Поэтому к обвинению Анхелы прибавилось нарушение первой библейской заповеди: non occides. Не убий.
Анхелита – жестокая ведьма. Люди видят её такую. Только людям не дано заглянуть в душу, поэтому не увидеть им всей той нежной любви, какую питает их ведьма к самому простому человеку.
«Я спокоен, - подумала Анхела. – Моё тело хранит память о нём. Так, мы умрём вместе. Он сам так сказал мне. Господи, это же была самая глупая жизнь. Как я рад, что она вот-вот завершится». Палач поднёс к ней горячий факел. Позади грубая верёвка натирала запястья.
- Вы, я, ab imo pectore, желаю вам прожить не такую ничтожную жизнь, как я, - обратилась она к палачу.
Факел замер. Кончики пламени едва не касались жёлтой соломы.
- Что же вы замерли? – упрекнула палача Анхела. –
