водки свалили Протасова на диван. Он забылся тяжёлым, беспокойным сном.
В три часа ночи его, будто пружиной подкинуло. Дико ныла голова, через минуту он понял, что в этом виновата не только водка: за стеной его квартиры слышались дикие крики, ругань, плач детей. Протасов недавно поставил соседу пьянице и дебоширу на вид, что он не потерпит его выходок, и если он ещё хоть раз услышит такого рода свару за стеной своей квартиры, он примет суровые меры. Зная, что Протасов слов на ветер не бросает, месяца на три сосед утихомирился — и вот…
Протасов нашел в столе чёрный маркер и вышел из квартиры, забыв закрыть за собой дверь. Звонить в дверь квартиры соседа он не стал. А аккуратно вывел на его двери жирное лох. Отойдя от двери на шаг, он полюбовался своей работой, подправил букву л, добавив ей завиток. После он, влекомый непонятным порывом, исписал словом лох двери квартир со своего шестнадцатого по третий этаж.
На третьем этаже, зашипев: «Что ж ты делаешь, лошара!», — его схватил за руку крепкий мужчина в пижаме.
— От лошары слышу! — расхохотался ему в лицо Протасов.
Мужчина занёс кулак для удара, но Протасов ещё не утратил милицейских навыков. Он перехватил руку мужчины, вывернул её на излом. Мужчина стал кричать. Вышли люди, скрутили Протасова. Вызвали милицию.
В милиции, в той самой, в которой столько лет прослужил Протасов, его часик подержали для приличия в закрытой комнате, после напоили чаем с печеньем, покорили немного. Милиционеры никак не могли понять, что происходит с человеком, потому как тот был трезвый, и уже хотели отвезти коллегу домой, но тут Протасов попросился в туалет. Возвращаясь из туалета, он маркером, который у него не догадались изъять, жирно вывел на двери начальника милиции ЛОХ. Маркер у него отобрали и вызвали «скорую».
На следующий день Логинов пришёл в психиатрическую больницу, в которую определили его друга. Он говорил с главврачом, который сказал, что Протасову ещё нескоро придётся покинуть гостеприимные пенаты больницы.
— Нельзя ли мне увидеть его? — попросил врача Логин.
— Да ради Бога, — согласился врач. Только не давайте ему ничего пишущего. У нас здесь сплошные графоманы. Один каждый день в Европейский суд пишет, требует с Чубайса 799900012 евро моральной компенсации за обман народа, шельма,— точно как высчитал, подлец! Другой мемуар про Горбачёва строчит, доказывает, что «меченый» был агентом ЦРУ, третий, пишет письма Пан Ге Муну с одной фразой: «Миру — мир», но на конвертах почему-то пишет Торжок, Тверской области, улица Ленина 7, Михельсону Льву Ароновичу. Ваш — тоже фрукт, ходит тихо и у всех просит фломастер. Зуд у него писательный.
Логинов говорил с Протасовым в коридоре. Тот просил у него карандаш или авторучку, не получив ничего, погрустнел и на все увещевания Логина согласно кивал головой. Логинов просил его образумиться, и вернуться к нормальной жизни.
Следующие две недели Протасов ходил по больнице, блаженно улыбаясь, слушая, присматриваясь, а потом напросился к главврачу. Вальяжно усевшись в кресло, он поведал главврачу о жутких нарушениях, творящихся в его скорбном заведении, о которых главврач, само собой, знал лучше него. Больной не больной, но «следак» он и в больнице «следак». Протасов открыл нарушения, которые прямо попадали под статьи уголовного кодекса. Среди больных было немало людей здоровых, закоренелых преступников, «косивших» под ненормальных, у этих был отдельный рацион, спиртное и сигареты, ходили они с телефонами, поблажки эти были не бесплатные: главврач поставил дело на рыночные рельсы. Кроме всего, неплохие денежки имел главврач и с призывников, которых сердобольные мамаши и папаши с деньгами отмазывали от службы, было ещё и воровство, недовложение продуктов в блюда.
Главврач, криво улыбаясь, вызвал санитаров и когда те скрутили совсем не сопротивляющегося Протасова, приказал: «Вколите этому лоху «настоечки смирительной» Вкололи. Протасов пять дней не мог ходить, поднялась температура, начался жесточайший, болезненный понос. Когда Протасов оклемался, он выкрал у плотника чинившего окна гвоздь, и нацарапал на двери главврача дорогое сердцу слово. Вкололи смирительного три раза. Больше Протасов не бастовал.
Выпустили его через три года неузнаваемо постаревшего, бородатого, седого. Протасов подошел к двери своей квартиры с пакетом, в котором лежали пачка яиц, масло, кусок сала, помидоры и хлеб. Его будоражили радужные мысли о ванной, яичнице на сале, теплом шерстяном халате. Однако попасть в квартиру никак не получалось: ключ не открывал дверь. Дверь была та же, но замок по всему был другой.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге его квартиры возник моржеподобный мужчина в кальсонах, а за его спиной «моржиха» с бананом во рту.
— Те чё надо, лошара? Нажрался, хату не можешь свою найти? — процедил мужчина, окидывая Протасова презрительным взглядом.
— Я собственно… домой пришёл, — промямлил Протасов.
— Чё?! — морж стал багроветь.
— Это моя квартира, я был в больнице… вот вернулся, — сказал Протасов, предчувствуя с тоской, что всё это он говорит впустую.
— Эту квартиру мы купили два с половиной года назад, — пропищала «моржиха». — Хозяин этой квартиры умер, и наследников у него не было. Наш юрист проверял все документы.
— Да нет же! Здесь произошла какая-то ошибка, — безо всякой надежды сказал Протасов.
— Умер, я тебе говорю. Умер хозяин этой квартиры, — сказал моржеподобный и, развернув Протасова за плечи, дал ему крепкого пинка.
Выйдя из парадной, Протасов, сгорбившись, побрёл, куда глаза глядят, и очнулся только тогда, когда оказался у кладбищенских ворот.
Он стал испуганно озираться, не понимая, как он здесь оказался. Потоптавшись у калитки, он открыл её и вошёл в кладбищенский двор, в центре которого высилось здание администрации кладбища, а перед ним стояли ряды дорогих иномарок.
Был тихий и тёплый июльский день. Раскидистые ивы клонились над могилами, где-то куковала кукушка, щебетали птицы, воздух был чист, пахло свежескошенной травой. Всё здесь было ухожено, чувствовалось, что здесь уважают порядок и есть хозяин.
Протасов вдруг вспомнил, что на этом кладбище похоронена его жена, и он уже более трёх лет не был на её могиле.
Он взволновался и, оглядевшись, засеменил по посыпанной кирпичной крошкой дорожке. Ему нужно было обойти здание администрации, и когда он поравнялся с ним, его окликнул человек с сигаретой во рту, стоящий на крыльце здания:
— Не понял я! Николаич, ты что ли?! Какими судьбами? Век тебя не видел. Если гора не идёт к Магомеду — Магомед идёт на кладбище?
Протасов поднял голову и узнал Кротова, директора кладбища. Когда-то в 1993, в самый пик разгула бандитизма, у Кротова выкрали дочь и требовали крупный выкуп, грозя отрезать ей пальцы за просрочку какого-то платежа. Кротов обратился за помощью к Протасову, тот лихо раскрутил это дело. Дочь вызволили из плена, похитителями были люди Лёньки Мороза, крутого и жестокого мерзавца, наводившего ужас на жителей и, особенно на торгашескую братию. Вознаграждения с Кротова Протасов не взял, на что Кротов сказал ему: «Мужик! Рад буду видеть тебя у себя в моей ойкумене, (Кротов любил ввернуть к месту и не к месту умные словечки или выражения). Протасов, тогда улыбаясь, ответил перекрестившись: «Свят, Свят, Свят». Но точку поставил в в разговоре Кротов, сказавший: «Все там будем».
Когда умерла жена Протасова, Кротов не взял с него ни рубля, ни за погребение, ни за место, ни за мраморное надгробие — добро он помнил.
Конечно же, Протасов догадывался, что Кротов не лыком шит и водятся за ним грешки, которые тянут на статью, (и не одну), но он не мог и подумать, что Кротов после освобождения дочери лично расстрелял Лёньку Мороза и пятерых его нукеров, закопав их трупы в соседнем с кладбищем лесочке.
— Николаич! — спускаясь с крыльца, и пожимая руку Протасова, — сказал Кротов, — Никак ко мне в гости пожаловал, что-то ты неважно выглядишь.
Протасов, переминаясь с ноги на ногу и смотря в землю, молчал. Кротов внимательно оглядев Протасова, спросил участливо: «Стряслось что-то?»
Протасов поднял голову и заплакал.
— Ну, ну, что это ты? — обнимая его за плечи, — тихо произнёс Кротов. Он привёл Протасова в свой офис, напоил чаем с лимоном и коньяком и услышал историю Протасова в кратком изложении.
Выслушав Протасова, Кротов изрёк:
— При глобализме усугубляется социальная несправедливость и абсурдическое мироощущение.
Немного подумав, он продолжил:
— К сожалению, друг ты мой, сейчас не 93-ий год. Тогда я всяким хитрожопым менеджерам из агентств недвижимости, и тем, кто хаты у людей бедных отнимал, мог в два счёта обеспечить местечко под камнем в моём хозяйстве. Эмпирически это было сделать просто — все мочили друг-друга, как в американских вестернах. Французы говорят, что когда стадо быков задавит человека — искать виновного бессмысленно. Сейчас мы вступаем в новую фазу абсурдной демократии, её законы замешаны на толерантном, то бишь, на педерастическом киселе. Значит, так. Мне нужен сторож. Прежний спился. Будешь жить в прекрасном бунгало с русской печью, там есть топчан, стол, стул, свет. Получать будешь пятнадцать тысяч рублей — это нормально, не спорь, это больше, чем твоя пенсия. Будут премии по ходу дела. Кроме всего, есть дело и по твоей части, хорошо, что я тебя увидел — нужно одно дельце раскрутить. Кто-то меня подсиживает, спихнуть хочет. Неплохо было бы узнать имя этого козла, и дать восторжествовать справедливости. Улыбаясь, он, подморгнув Протасову, добавив: «Pereat mundus et fiat justitia» *
Протасов, согласно кивая головой, спросил:
— Как дочь ваша Настенька?
— Настя-то? Она в городской Думе заседает. Председатель Совета по этике.
— А жена?
— Какая? — хохотнул Кротов. — У меня этих лахудр длинноногих и коротколобых было … идем, покажу твой особняк. Особняк для «особняка», — скаламбурил он.
Они шли к сторожке тенистой липовой аллеей. Протасов ободрился, он стал успокаиваться. Неожиданно Кротов остановился, «Погоди- ка,— вот же тварюги! Нет у тварей ничего святого! — сказал он, и быстрым шагом прошёл к могилке, которая стояла без ограды, но уже с плитой из тёмного камня.
Протасов подошёл к Кротову, и, побледнев, уставился на надгробие, на котором кто-то мелом написал ЛОХ! Кротов вырвал из земли пук травы, стёр надпись, сказав раздражённо оцепеневшему Протасову: «Знаешь, что объединяет всех лохов? У них один почерк».
Послесловие
Протасов жил на кладбище вполне счастливо, ему здесь нравилось. Каждый день он приходил на могилу жены, приносил цветы, и подолгу сидел здесь, мысленно разговаривая с женой. Между делом он распутал дело, порученное ему Кротовым. Оно оказалось с очень неприятным запашком: захватить кладбище — доходнейшее предприятие, намеревались дочь Кротова со своим мужем владельцем пивзавода.
Узнав об этом, Кротов три дня пил
