было в избытке. Изредка они подлетали и к Пете, но тот только шутливо от них отмахивался, погруженный в раздумья. Не ел он уже больше двух месяцев, и не только от этого не страдал, но даже испытывал некий душевный подъем, не оставлявший его все последнее время. Впрочем, не только от голода, но и от прочих ненужных ему чувств ему удалось избавиться навсегда. Голод, холод, жажда, жара — все это было из какой-то прошлой доисторической жизни, о которой он не любил вспоминать. Единственное, что у него осталось оттуда, — это боль. И все потому, что в боли крылись неведомые ему ранее глубины, те самые глубины, о которых он раньше даже не подозревал, которые давали возможность… какого-то особо изысканного познания бытия. И эта боль не была физической, она была как бы другой… Сенсорной, что ли. Она была дверью в пространства, проникнуть в которые можно было только через нее и никак иначе, как бы он ни пытался. Там была Истина.
«Но что есть Истина?» — задался он этим вопросом в который уже раз, но домыслить его, как всегда, не успел — рядом с ним вдруг раздалось:
— Слышь, земляк, а купи холодец!
Петя повернулся и увидел уже знакомые ему красные воспаленные глаза с комочками белесой слизи в углах.
— Говорящий? — спросил он.
Мужик отшатнулся.
— Чего?
— Холодец, говорю… почем?
— Да за червонец отдам… Купи, а!.. Вот так надо. — И мужик красноречиво чиркнул себя ребром ладони по горлу.
2007 г.
жду!!