Время бремени желаний (рассказ)

Деревней, значит, попрекнула? Лаптями? Да если хочешь знать, то мои деды самыми знатными хлеборобами были у нас в районе! На областной Доске Почёта висели! Вас, интеллигентов вшивых, хлебушком кормили, чтобы вы свои никому не нужные диссертации могли писать с сытым брюхом! Вы моим дедам в ноги кланяться должны, а вы от них морды воротите: «деревенщина», «лаптем щи хлебаете»! Достали своим благородным, мля, происхождением!
- А ты своим бл…вом! (нет, спорить с Ириной Ивановной было бесполезно. А ведь какой скромной была в девические-то годы! Прямо Морозко из известного в то время кинофильма! А чтобы матом – так это с ней, замороженной, обморок бы тогда случился! Наверняка!)
- Значит так: или она отстаёт от Генечки, или я её убью.
Виталий Игоревич посмотрел жене в глаза и сразу понял: нет, не шутит. Будет кровь. В глазах был написан и приговор, и клинический диагноз. Вот уж действительно интеллигентная семейка!
- А ты чего? Не пойдёшь, что ли?
- Нет.
- Интересное кино… - пробормотал Виталий Игоревич. Одному ему встречаться  с бывшей любовницей как с потенциальной сношенькой чего-то не климатило.
- Не могу я, - буркнула жена. – Чувствую – не сдержусь. А уж если вцеплюсь ей в её глазёнки бесстыжие, то какая уж тут будет дипломатия…
- А не боишься, что она и меня в койку потащит? – прищурился Виталий Игоревич. – До кучи, так сказать? Семейный подряд!
- Ну и чёрт с тобой… - все так же глухо ответила жена. – Не убудет. Всю жизнь лазил… Но только чтобы она от Геньки отстала. Очень прошу… Да иди же! – вдруг крикнула она. – Чего сидишь? Мне всю жизнь искарёжил, теперь и сыну хочешь? Был бы отец жив, он бы тебе устроил, скотина!

- Привет, - сказал Виталий Игоревич.
- Привет, – услышал в ответ и по интонации сразу понял: встреча не обещает быть томной.
-Хорошо выглядишь.
- Ты не лучше.
- Понял. Шутка. Чего будем заказывать?
- Чего хочешь.
Они сидели за столиком у широченного, во всю стену окна. Господи, да какие сорок пять, вдруг с тоской подумал Виталий Игоревич, исподтишка разглядывая стройную эффектную женщину сидящую напротив. Тридцатник, больше ей не дашь! Хороша, стерва! У Генки всё-таки мой вкус! Такую бабу… У него мелькнула совершенно сумасшедшая мысль сделать Марусю любовницей для них двоих. А, впрочем, почему сумасшедшая? Чего тут дикого? У того же Николая Второго и его братца (кажется, Константина) была же одна на двоих эта балеринка, Матильда Кшесинская. И все троим было удобно, выгодно и обоюдоприятно. А чем они с сыном не цари? Маруся же – та ещё кобыла. Её не то что на двоих – на целую роту хватит.
Виталий Игоревич посмотрел ей в глаза и понял, что с этими своими грешными мыслями полностью разоблачён. Да, умела она понимать мужиков с полуслова, с полувзгляда, умела! Чего-чего, а в этом ей, стерве, не откажешь! Нет, никакой оскорблённой добродетели (да и чего перед ним-то, Виталием, девочку-целочку из себя строить!), никакой враждебности или брезгливости, вообще никакого выраженного негатива в её глазах он не увидел. Маруся смотрела на него так, как, наверное, один человек смотрит на другого, которого он когда-то очень давно хорошо и близко знал. А потом они расстались, и вот через очень-очень много лет снова встретились. И теперь вот этот, первый, смотрит на этого второго и удивляется: и с этим чмошником я когда-то дружила? Была близка? Неужели? Как же это я могла-то? Ну, дура! Нет, нет, больше мне такого счастья и задаром не надо! Пользуйтесь, кому хочется, сами, а меня больше в эту «дружбу» заманить не удастся! Поумнела!
- Ну, чего, голубок? Налюбовался? – насмешливо произнесла Маруся  - Мария Васильевна, отчаянная комсомолка -туристический директор.
- Да…- кивнул он головой. – Оказывается, «не для нас, козлов, сей цветочек рос!» Марусь, ну почему ты такая…
- Какая? – спросила она совершенно серьёзно, хотя в её действительно красивых и , чего уж там говорить, бл…ских глазах черти начали привычно гопака отплясывать.
- Ладно! -  и Виталий Игоревич даже головой потряс, словно прогоняя наваждение. – Давай без этих… реверансов. Тебя я могу понять. Поезд уходит, скоро даже сверстники перестанут замечать,  - и напрягся, ожидая, что бывшая любовница в ответ на это обидное замечание выдаст сейчас чего-нибудь…яростно-комсомольское. Но не дождался, не угадал. Марусю такими мелкими уколами было уже не пронять. Та ещё… стройотрядовская закалка!
- …а тут серьёзный, симпатичный, положительно воспитанный мальчик из хорошей семьи. Захомутать его тебе ничего не стоит, баба ты тёртая, опыт имеется. Сиськой перед ним помахала – вот он и поплыл. Тем более махать ты умеешь. ( И опять – ноль эмоций. Действительно танк!) Ещё с комсомольских времён.
Виталий Игоревич подвинулся ближе, заглянул ей в глаза.
- Слушай, а может бандитов на тебя напустить? – спросил он ласково и нежно. – Нет, серьёзно! У меня есть хорошие бандиты! Дорогие, правда, но на что не пойдёшь ради единственного сына! А чего? Так тебе морду отштукатурят – даже слепой потом не позарится. А Марусь? Как считаешь?
Он говорил всё это таким доверительно-дружеским тоном, словно спрашивал совета: выдавливать ему чирей на заднице или подождать, пока тот окончательно созреет.
- Не получится, не надейся… - начала было Маруся, но Виталий Игоревич, источая всё ту же вежливую улыбку, её невежливо перебил.
- Да я и не надеюсь, Маруся! Я точно знаю! Да и ты вперёд-то посмотри и сама убедишься. Ну, чего у вас может быть впереди? Понятно, с месяц, два, три, пусть полгода – постельный угар. В этом ты - мастер спорта, и не простой – заслуженный, с этим не спорю! Сам, помню, тебе это почётное звание присваивал. (Ну, обидься же, обидься! Наори! Мне тогда легче будет с тобой разговаривать! Нет, никак! Ну что за баба!) А как всё устаканится, войдёт в колею, в привычку? При самом лучшем раскладе – лет пять, не больше. И всё. Ж..па об ж..пу. Ты же всё это сама прекрасно понимаешь!
Комсомолка-ударница Маруся совершенно неожиданно и понятно вздохнула. Следом за ней вздохнула и бизнес-вумен Мария Васильевна. Всё сошлось в одну точку и обозначилось одним этим вздохом, который прямо и недвусмысленно сказал: твоя правда, Виталюша! Пять календарей! Почему именно пять? Ну, шесть… Ну, восемь-десять, не больше… На большее она просто не потянет, нет! Выработала ресурс! Господи, почему такая несправедливость? За что?
- Ну, хорошо… - услышал он после этого многозначительного дыхательного движения. – Чего предлагаешь?
- Вот разговор! – оживился Виталий Игоревич. Приятно, чёрт побери, чувствовать себя искусным дипломатом, который сегодня дома не получит сковородкой по башке.
- План такой. Генка женится на… В общем, есть одна положительная девочка, тебе её знать совершенно необязательно… А ты… А ты, Маруся, остаёшься с ним просто так. Без регистрации. Чего тут такого? -  и он даже позволил себе пожать плечами. -  Сейчас сплошь и рядом. А молодым надо жить, создавать крепкую российскую семью, ячейку общества. Опять же я тебе денег дам. Хороших денег! Само собой, не наших, не рублей!
- Хорошую же ты мне роль приготовил, - усмехнулась Маруся. И от этой её всколыхнувшей память усмешки у Виталия Игоревича опять, как в те задорные комсомольские годы, заныло-засосало под ложечкой.
- Ну а чего… - он даже растерялся. – Ты же всегда, всю жизнь, с мужиков тянула. Ведь тянула же! А, Марусь?
- Чего Марусь?-  опять усмехнулась она. Только на этот раз очень нехорошо. Совсем не по товарищески. Абсолютно не по-комсомольски.
- Ну и тянула, ну и чего? А ты чего хотел? Чтобы задаром вам, козлам похотливым, подставлялась? Щас! Нашли дуру! А теперь не хочу. Теперь я сама богатая. Наелась. Сама могу выбирать.
- Выбери, Марусь, выбери! – тут же охотно согласился с ней Виталий Игоревич. – Хоть меня выбери! Я опять согласен! Я на всё согласен! Только парня отпусти! А?
- Не-а,-  сказала Маруся и покачала головой. – Не отпущу. Мой. Люблю. Тебе этого, правда, не понять. Ты же не на любви женился, а на должности… А я хоть и на старости лет, а отлюблю как следует. Для себя. Без ваших поганых подачек. Понял, Витусик? Так и свекровушке моей разлюбезной передай? Чего ж она-то не пришла? Небось, рвёт и мечет? Так пусть зря не мечет.  Мы с ней дамы одного возраста, уже немолодые, а от нервов в наших-то годах запросто и родимчик хватить может. Так что объясни её всё, Витусик! И объясни, что лупить тебя, как раньше, сковородкой по башке не имеет совершенно никакого смысла. Тем более, что папашка-то её генеральский теперь уже во сырой земле, так что пора прекращать генеральскую дочку из себя корчить. Прошло времечко золотое, когда на «Чайках» раскатывала да в «военторги» двери пинком открывала.
-Да, прошло… - охотно согласился Виталий Игоревич. – У какого-то царя средневекового на кольце так прямо и было написано: всё пройдёт. Видно, умный был царь. Не то, что мы, дураки.
- А, может, я вам ещё и внука рожу!- вдруг счастливо рассмеялась Маруся. Виталий Игоревич автоматически посмотрел ей на живот: может, уже с икрой? Чёрт её знает. Пока вроде незаметно.
- Или внучку! – Маруся сделала вид, что не заметила его настороженного оценивающего взгляда. – А, Витусик? Ты кого хочешь?
- Роди, роди… - кивнул он. – Ты девка боевая, комсомольская. С тебя станется.
- Да, прав был Ванька Исакян… - сказал он, помолчав. Поднял на Марусю глаза и, увидев её настороженный взгляд, всё же не удержался, ударил под самый дых:
- Ты же помнишь Исакяна!
- Нет, не помню, - ответила Маруся и закаменела скулами (так-так… Хорошо! Не помнит она… Так я сейчас тебе напомню! Во всей красе!).
- Ну как же, Марусь! – и улыбнулся широко и радушно. – Весна восьмидесятого, пионерский лагерь «Ленинец» на Оке, городская комсомольская конференция. Высокий такой, с чёрными усиками! Из орготдела обкома! Он ещё драл тебя во все дырки… - и вздохнул притворно. – Какой же, право, извращенец… А чего поделаешь: южная кровь! Ну, вспомнила?
- И что? – не ответив, ответила она на вопрос.
- Да! Так вот Ванька мне как-то сказал: нет ничего страшнее и неотвратимее, чем баба, которая что-то серьёзно задумала. Остановить такую – дохлый номер. Умный человек Ванька.
- Дураки банкирами не становятся. А ты - скотина, – сказала она как ударила. – Не хотела я с тобой ругаться, Витусик, но, видно, не миновать. Значит так. Ничего у тебя с твоей… ладно, пропустим, не выйдет. И вашего сына я вам не отдам. Любовь, Витусик! Тебе это слово не ведомо.
- И ещё… - сказала она, помолчав. – Насчёт Гены… Мне, дорогой ты мой, любезный свекорок, одна старушка как-то сказала: не спеши жалеть несчастных. Я тогда молодая была, глупая, и этих слов не поняла. А сейчас… -  и усмехнулась жёстко, по-мужски, - …  повзрослела и вижу: права оказалась старушка-то! Так что не спеши! И это ещё неизвестно, кто действительно несчастный: ты или Геннадий!
Она, улыбнувшись, прикрыла глаза, в высшей степени утончённо-элегантно качнула точёной ножкой, обутой в блестящую, такую же точёную, словно это было естественное продолжение её ноги, туфельку. У Виталия Игоревича заныло в паху.
- Да… - поджал он губы, отводя свой плотоядный взгляд от ножки-туфельки. – Дети платят за грехи родителей. Всё правильно. Ну что ж… -  и поднялся из-за стола. – Вижу: не убедил. Тогда совет вам, как говорится, и любовь. Может, и на самом деле  родите.