мамы), я снова переключился на дивный образ моей соседки. "А чем ты занимаешься кроме учёбы?" - спросил я её. “Люблю вязать". "А ты наверно, судя по твоей фигуре, занимаешься спортом "? - подметив, спросила она. "Да, хожу в клуб атлетической гимнастики" – c гордостью сказал я, напрягая грудные мышцы, а ещё я рисую и немного играю на гитаре.” "Ты учился рисовать?" – спросила Лиза. "Нет, наверное, это от Б-га" - задумчего ответил я, "а еще я выжигаю портреты на фанере". "Вот для кабинета истории в школе я выжег портреты одиннадцати мореплавателей." "А ты бы мог выжечь мой портрет?"- кокетливо, обдав меня лучезарной улыбкой, спросила она. "С большим удовольствием" – ответил я, "вот только мне нужна твоя фотография." "Пойдём на кухню и поищем в моей сумке" – предложила Лиза. Мы встали и я пошёл за ней в сторону кухни, пробираясь сзади гостей, сидящих между стульями и буфетом, не отводя от неё взгляда. Сзади её прекрасные чёрные, как смоль, густые волосы почти что доставали до ремня брюк хаки и закрывали часть спины. Она была такого же маленького роста, как все члены её семьи. Узенькие плечи, широкие бёдра и пухленькие ножки напоминали виолончель или настроенную гитару готовую к виртуозной игре. Она подошла к стулу, нагроможденному верхней одеждой и сумками. Найдя свою сумку, и покопавшись в ней несколько минут, она протянула мне чёрно-белую фотографию на паспорт. Я с трепетом взял фотографию и положил её в кошелёк, в отсек, где лежали рубли, чтобы не помять. При этом, наши взгляды снова встретились. На кухне больше некого кроме нас не было. Через пару мгновений, сам не осознавая как, наши губы встретились в нежном поцелуе. При этом Лиза встала на носки, а я пригнулся, почувствовав её нежные, тёплые ладони на своих щеках и проникающий ко мне рот, её кончик языка. Это был первый в моей жизни поцелуй девушки, моё сердце заколотилось, и готово было вылететь из груди. Поддаваясь инстинкту, я начал повторять за Лизой движения своим языком, проникая в её рот, захватывая губами её нижнюю губу. Время и пространство покинули меня, с каждым всасывательным движением наших губ, их вкус становился всё слаще и слаще. Мы не отрывались друг от друга, мои руки обняли её и нежно прижали прекрасную виолончель к девственному смычку, который дал о себе знать, напрягшись и надавив ей в области живота. Она отстранилась, и, посмотрев на меня лукаво, облизываясь спросила, "тебя можно поздравить с первым французским поцелуем"? "Еще нет" - ответил я, осмелев, потянувшись к ней и впиваясь в сладком поцелуе в её тёплые, нежные и немного влажные губы.
3. Лизофилия
Я уже и не помню как и когда добрался домой. Мои мысли полностью были погружены в последние события, в центре которых, находился образ новой знакомой. Не откладывая, в тот же вечер, я начал работать над портретом. Чем больше я вглядывался в черты на фотографии, тем глубже становились мои чувства, усиливаемые образами и фантазиями. В голове крутились фразы из " Песнь песней" :О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные"……. " Как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими"… Возвышенное, пересекалось с сакральным, вызывая цветные эротические сны, заканчивающиеся поллюцией. Отец учил меня о необходимости готовиться заранее к важным жизненным аспектам, определяя стратегию и тактику для достижения цели. Я очень быстро поставил цель на уроке литературы, автоматически сопоставляя "несравненный" образ с образом одноклассниц. Они мне казались нелепыми в школьных платьицах и безобразных колготках, усиленно подчёркивающих недостатки фигур. Многие из одноклассниц пользовались советскими духами с жутким слащавым запахом, перемешанным женским потом и смрадом тяжёлых дней. Я сидел молча на задней парте, вслушиваясь в пошло-книжные рассуждения учительницы о глубоких чувствах Ленского к Татьяне и Пьера к Наташе. Прошло больше половины урока, я, делая вид, что внимательно слушаю Наталью Павловну, продолжая создавать модель "прекрасного далёка", в котором центральное место было отведено Лизе. "Дрот", вдруг неожиданно окликнула меня Наталья Павловна. "Мне кажется, что ты не со мной, и вообще меня настораживает тишина без реплик и смиренность исходящая от тебя. Ты вообще здоров? ""Он влюблён" – с пафосом выкрикнул Марк, насторожив обнадёживающие взгляды некоторых одноклассниц. "Бедный мальчик", саркастически съезвила Ердюкова. "Ему нужна грудь" "и не только" - добавил Мечик. Все сконцентрировались на мне, и тут я выдал: "Но исцелить их может не ручей, А тот же яд – огонь ее очей." "Любовь нагрела воду, но вода любви не охлаждала не когда"."Браво" сказала Наталья Павловна, "кто угадает, кем написаны эти строки, я ставлю пять". Никто в классе не осмелился высказать свои предположения и Наталья Павловна, обращаясь ко мне, попросила раскрыть тайну. Никто не хотел в этот день оставить меня в покое с моими "монументальными планами", и разозлённый пристальным вниманием окружающих, я саркастически ответил": Это вольный перевод Луки Мудищева Ивана Семёновича Баркова Шекспиром, в виде сонетов, на английский язык и назад на русский евреем Самуилом Яковлевичем Маршаком." Минутная тишина и гром смеха грянули как "Прощание славянки" на военном параде. Наталья Павловна, покрываясь красными пятнами, четверть часа утешала класс от вакханалии смеха. "Ну зачем ты так Дрот себя ведёшь, обидно что ты знаешь, а ведёшь себя…" "Это не совсем так" - отпарировал я. "Во первых, не я виду, а вы меня ведёте, донимая не учтивыми вопросами ; Во вторых разглагольствуя о любви книжно-тошнотворными фразами, вызывающими токсикоз у слушающих, вы получайте обратный эффект, а именно, не любовь к предмету; В третьих, предлагая назвать моим товарищам первоисточник стихов, вы ставите их в сконфуженное состояние, хотя они не обязаны знать того, что не входит в школьную программу. Поэтому, как сказал Станиславский "не верю". Прозвенел звонок, спасший меня от очередной двойки по поведению. Шурик, нагнав меня на перемене, позвал Марк, "ты сегодня как с цепи сорвался, вот, что делает с человеком любовь!" "Ты вместо пустых реплик, дал бы мне Лизин телефон" - парировал я. "Я забыл у неё его взять, да и где живёт она, я не знаю." "Во первых, у неё нет телефона, а во вторых в эту пятницу мы пойдём к ним в гости, при условии твоего хорошего поведения", пригрозив пальцем пообещал Марк.
4. В гостях
День выдался на редкость солнечным и тёплым, как будто сама природа хотела украсить и осветить мой путь к заветному дому возлюбленной. Вот улица Кальварю, на которой прошло моё детство. Когда то на Кальварийском рынке в ларьке работал мой дед, торгуя нитками и второсортными товарами. И вот мы с Марком на заветной улице, напротив церкви, заворачиваем в переулок, что рядом со старым зданием пожарной охраны, и подходим к деревянной хибаре, тепло натопленной изнутри. Салон квартиры был прегражден развешанным свежо постиранным бельём, пеленками, а так же женскими, частично белыми, панталонами. Бельё развешивалось в четыре руки Лизой и Зяменой женой. Посередине салона, как турецкий паша, восседал Зяма. С нешуточным вниманием смотря футбольный матч, поедая воблу и запивая пивом, подливаемым с большой банки из под огурцов, Зяма был очень озабочен игрой. Он прикрикивал на игроков, подсказывая им правильную стратегию игры. Вначале, он даже не обратил на нас внимание, только во время перерыва в матче, по дороге в туалет, он приветствовал нас, предлагая присоединиться к вобле с пивом. С кухни раздавался голос Марка тёти: "Готэню, мит вэймэн обэйх убгилэйбт майн лейбн – Боже, с кем я прожила мою жизнь?" Я поставил на стол, раннее заготовленную коробку конфет. Лиза, переодетая в хаки и в белый свитер вышла из комнаты и села рядом. В этот самый момент Зяма привстал над диваном, причём его и так на выкате глаза, выкатились ещё сильнее вперёд. В левой руке он судорожно сжимал воблу, а правую сжал в кулак, ревя как лев во время оргазма "ну же, бей, гол!" Причём слово "гол" произнеслось в сопровождении звука сопровождаемого высвобождаемым от газа желудком. "Фу, блин, инвалид" сказал Марк, вскочив с места, устремляясь в сторону окна, чтобы открыть форточку. Мы с Лизой залились диким хохотом. Зяма же тихо на полусогнутых, под ворчание его супруги, направился в сторону туалета. Меня всегда поражало, как это маленькие люди выделяют запахи, словно заправские громилы? " В комнату вошли Лизины родители с чашками, чаем и дымившимся чайником. Мы приступили к чаепитию. Лизина мама, какое-то время пристально рассматривала меня, а потом принялась выяснять о моей семье. Кто мои родители, откуда приехали бабушки с дедушками? Выяснилось, что она знает моего дедушку со стороны отца, торговавшего в лавке на Кальварийском базаре. Трудно, наверное, найти еврея жителя Вильнюса со стажем, не знакомого с моим дедом. Мой дед Арон был не меньшей достопримечательностью города, чем сама башня Гидиминаса. И я начал рассказ, про деда Арона.
5. Дед Арон
Вот уже как три года дед Арон, моя бабушка Хая и братья моего отца с семьями Вова и Лёня жили в Израиле в Петах-Тикве. Я ужасно тосковал по ним, и мечтал, что когда-нибудь мы воссоединимся снова, и будем вместе собираться у стола на праздники, шутить, смеяться, подтрунивая друг над другом, как это было в детстве.
Дед Арон родился в Бердичеве в семье Боруха и Ханы Дрот 23-го февраля 1912 года. Его отец Борух бэн Вульф Дрот был меламедом в начальной школе для мальчиков. По рассказам самого деда, его отец был любимым учителем, так как умел преподнести детям на понятном им языке азы Торы, подмешивая их повседневными житейскими примерами. Арон был младшим ребёнком в семье, в которой были старшие брат Вольф-Вэйвл и сестра Чарна. Дед рос очень шустрым и хулиганистым пацаном. Мальчишки в Хэдэре мазали сапожным клеем стул учителя, и когда очередной раз он вставал, что бы одеть талит и повязать тфилин, задняя часть его заплатанных штанов оставалась приклеенной к стулу. История заканчивалась нахождением зачинщика, которым, как вы догадывайтесь, был мой дед по кличке "Чимадон". Чимадона ждало наказание в виде стояния в углу на коленях, на грязном полу, предварительно посыпанным горохом. Ещё любимым занятием моего деда, было обливание с друзьями ведром с помоями из-за угла. В ведро набиралось содержимое выгребной ямы, которое вожделенно выплёскивалось в сторону жертвы. Родители облитой жертвы, с претензиями приходили к Боруху и требовали возместить ущерб. После долгого разговора сопровождающегося руганью, выдержками из торы и талмуда, а также, публичному, накручиванию ушей виновнику с кучей подзатыльников, Борух отдавал родителям пострадавшего пять пачек самопальных сигарет и на этом конфликт был исчерпан. “Ну, ты видишь шлемазл, что ты наделал?", качая головой, говорил Борух. Заработок твоей семьи уменьшился на целых два дня питания. Хана сидела на кухне и причитала.
